Маски кружились вокруг меня, я всматривался в то, что оставляет видеть маска, маска в женщине оставляет открытым почти все, то что закрыто не так важно, я с удовольствием поглядывал на ножки в разноцветных чулках в игривом танце иногда видимые, на голые плечи, на роскошные груди, сотрясавшиеся при фигурах танца: маска закрывает в женском теле ничтожную часть, но под маской между тем трудно узнать даже иногда весьма знакомую особу.
– Монах… раздалась над моим ухом, вы, наверное, забыли старую мельницу на холме, когда начинается рассвет и старуха гонит своих коров…
Вздрогнул… Звездочка… нет это не она… голос не её, не её взгляд, хотя может быть за эти годы она изменилась; в сутолоке жизни я не часто вспоминал ее… Я мог забыть, мог извратить её очерк. Нет это не она!!.. Всматривался…
И однако: мы ходили под руку с маской между колоннами, здесь было меньше народу, здесь я мог разоблачить интриганку.
Но она не дала мне приподнять и краюшек черной маски, которая закрывала от меня всю ее: я не мог узнать в неё ни одной черты, а между тем она интриговала меня все более и более…
Невзначай она бросила такие штрихи из моей жизни, знакомые ей и очевидно давно и хорошо, что могли быть известны только самому близкому человеку.
– Поедем ко мне. – сказала маска.
На улицах после бывшей днем оттепели сильно подморозило: санки скользили и закатывались на косогоринках и поворотах.
– Это Звездочка думал я – она только сильно изменилась, я просто забыл ее: я обнимал ее, не столько с целью удержать её тело от падения, сколько из блаженного чувства обнять такое близкое, утерянное и вдруг вновь найденное…
– Ты ошибаешься: не спеши, не посмотрев, кого встретишь дальше…
В уютной квартире – и здесь действовала чья-то рука которой было известно обо мне слишком многое: мои любимые кушанья… Даже в подборе вин наблюдалось тоже знание! Приехавшая со мной маска продолжала скрывать себя, она ввела меня в соседнюю со столовой комнату предварительно завязав мне глаза носовым платком: кто-то обнял меня и шептал мне на ухо:
– Ты помнишь, как мы пили ликер на крыльце сельской школы… ты помнишь фейерверк?.. А поездку к старой мельнице неужели забыл ты?
Это было свыше моих сил. Звездочка!.. закричал я и сорвал платок…
Офицер лег на подушку и укрылся футоном, он собирался спать.
– Что же спросил футурист вы были счастливы при этой встрече с неё.
– С кем?..
– С Звездочкой, вы же с неё встретились.
– В том то и дело, с ней я никогда после того, как опоздал на поезд, не встречался, да и никто не мог мне сказать куда она уехала и что с ней сталось…
– Но эти две, интриговавшие вас, особы?..
– Маска на балу оказалась курсисткой, а та другая хозяйка квартиры помните – этой медлительной барышней, что была на вечеринке в школе, которую Звездочка застала со мной, выйдя на крыльцо.
И в это свидание и те, которые последовали я мог убедиться, что вялость Зины за эти несколько лет уступила место нежной женственности
Я пережил с неё несколько счастливых часов, но должен сознаться, что ни одно наше свидание не проходило без того, чтобы мы не вспоминали исчезнувшую Звездочку…
Если предстоит поселиться на острове в океане, то самое лучшее выбирать дом, стоящий на берегу моря, ибо оно дает постоянную непривычную картину своей жизни…
Море постоянно дает пищу воображению: зрение, слух, обоняние, даже осязание постоянно получают от совместной жизни с стихией Морской Луши новые и оригинальные впечатления: вкус рудиментарное чувство нашей природы пробуя морскую влагу, не находит в неё обширного содержания, но зато он может построить целую гамму, вступив на поле ознакомления с диковинными привкусами бесконечных морских обитателей, попавших на стол.
Осязание, также не дает особо разнообразных по тонкости переживаний, имея море своим объектом; опущенная с лодки в прозрачность струй рука; умывание разгоряченного лица, и простые однообразные, но стихийно мощные осязательные переживания всего тела в купальный сезон.
Простое рудиментарное… А как сложно!.. Неизъяснимо по сладости облизнуть, возвращаясь от моря к дому, верхнюю губу и вдруг почуять на неё тончащий невыразимый вкус морской соли, а поцеловать оветренную щеку дикарки, под шум прибоя, когда на устах вы будете иметь пушистое напоминание о вкусе зеленоголубых зыбей.
Но если селиться на острове, то надо выбрать дом у самого берега моря, оно дает зрению и слуху неустанную работу наблюдения.
Душа живущего срастается с Душой Моря, бытие живущего бьется одним пульсом с Сердцем Океана.
В жизни моря свои радости, печали, заботы и покой отдыха. Человек заражается чувствами, рождающимися в лоне всегда раскрытого пред ним моря; оно может заменить календарь, за которым, в провинции следят с таким вниманием, срывая дни лист за листом и внимательно разбираясь в той особой жизни коя отпечатлелась на каждом листочке.
В море бывают дни озабоченной серой работы: оно гонит стада бесконечных мелких волн, грызущих неустанно, неусыпно берег: у моря бывает дни ослепленной ярости – оно накидывает саваны пены на утесы берега.
У моря бывают праздники: минуты величавых шествий, торжеств, когда и небеса, и воды кажутся увешанными сказочными флагами ликования и восторга.
Художник в бархатных брюках каждое утро ходит писать рассвет над морем.
Это не краски, а букет разбросанных, обрызганных свежестью ароматных цветов
Море поучает, развлекает, забавляет, утомляет, бодрит, делает беспечным, способно сделать мудрым!!!
Одним из условий поучительного бытия у моря – должен быть открытый горизонт; горизонт – высшая точка выражения величавой мудрости и незыблемости. Прямая линия горизонта говорит о вечности: прямая это выражение покоя: первое впечатление – то, что нельзя не заметить! – прямая линия, горизонталь!.. А затем, начиная вглядываться: заметны бесконечные комбинации волнистых линий: волнистая – выражение естественное, понятное глазу с первого маху движение.
Вечность: покой и впаянное, включенное под иго прямой линии – неумолчное, незнающее усталости движение… Возня волн
Живущий на берегу морском, так близко, что когда откроешь окно, то непосредственно видимое: море, море…
Находишься всегда неотступно под взглядом великанского зеленого, голубого, фиолетового, серого, черного глаза Моря…
Взгляд его вонзен душу живущего, она – раскрытая чаша, куда вливается отзвук бесконечных сил, обитающих и вечно трепещущих в море.
Человеческий глаз привык видеть неподвижными горы, плоские пространства земли, громоздкие здания – создания рук людских, но небо, когда на нем хоть одно облако, полно движения слабого или бурно – стремительного, но всегда полного легкой, призрачной воздушности – Но… небо не материально.
Совсем другое – море: ленивое ли движение его или ураганный скок – глаз чует постоянно… Человек представляет ту страшную силу тяжести – толщи воды – которая находится в океане в непрерывном движении.
Ветер и солнце разрушают горы – эта работа незаметна, медленна в неё есть своеобразная безболезненность постепенности; в морс снова и снова зарождаются неустанные приступы, направленные на берег и в этом отношении малые крохи, крохи суши – острова особенно заслуживают самого дружеского сочувствия…
Русские живущие на Ошиме ничего не пьют офицер болен, ему пить нельзя, а художники работают и не в их настроении прерывать неустанность работы, а кроме того в Мотомуре нельзя достать ничего, только пиво и сакэ: лицо, избаловавшееся на ежедневном потреблении бенедиктина, не очень падко на эти произведения японского Бахуса…
Но русские развлекаются разговорами и воспоминаниями о различных выпивках: пальму первенства в этом отношении держит офицер – он пил и, когда его послушаешь, как будто ничего другого всю свою жизнь и не делал; всю свою жизнь он воспринимал сквозь призму алкоголя.
В перспективе есть интересный закон; изображающий какой либо предмет, должен иметь между этим предметом и своим глазом расстояние равное полутора величины изображаемого предмета, иначе изображение будет уродливым; алкоголь приближает все предметы физического и метафизического мира почти к самым глазам и поэтому выпившему все видимое и умозримое, кажется под такими странными углами зрения, даже самые опытные, не в силах бывают разобраться в необычайной путанице происшедшей в следствие смещения нормальных точек зрения.
Для пьяного мир возникает в ненормальной, фантастической перспективе.
Оказалось, что офицер в Японии уже во второй раз, он посетил и ранее однажды подножие Фудзи-Ямы. Его рассказ о первой поездке в Страну Восходящего Солнца – краток.
не займет много времени – правда в Японии я и пробыл не долго, всего лишь три дня, но поездка эта была очень оригинальна, и довольно таки в единственном роде, чтобы о неё не рассказать вам. Я был строевым офицером русской службы; дело было еще при Николае 2: в продолжении многих лет другом моим был миллионер Н.Н.
Случилось нам быть с ним во Владивостоке. Отправились в морское собрание; здесь встретили друзей приятелей, служивших в нашем флоте.
– Господа: есть возможность дня на три в Японию съездить; «Диомид» завтра идет в Нагасаки; компанией поедем и с ним же назад вернемся.
Познакомили с командиром «Диомида», несколькими офицерами и поездка была решена.
На радостях выпили: «за спайку» – спаялись здорово, ну потом стали пить «путевые».
Еле-еле помню, что действительно: точно, как будто бы на пароход садились. Ну а лучшее средство от морской качки – выпить…
Всю дорогу лечились от качки выпивкой…
Точно помню, что, действительно, в каюте был и что все кругом от качки ходило, но была ли буря пли так казалось не сообразишь.
Во всяком случае, подъезжая к берегам Японии на радостях мы выпивку гораздо усилили: как сходили на, берег и что это был за берег почти совершенно не помню; думаю только, что выгрузка нас с парохода в гостиницу стоила не малых трудов нашим не пьющим хозяевам на гостеприимном пароходе.