— Пожалуйте, отведайте, что Бог послал. Знала бы, что придете, больше бы приготовила.
— Не ждала, значит, а я ведь обещал, что вернусь, и еще, помнится, обещал, что разговор у меня к тебе будет. Обрадовалась, наверно, что Расторгуев урядника Жигина в плен взял? Признайся честно, Катерина, на душе легче станет.
— Признаюсь или не признаюсь, а на душе легче все равно не станет. Ты кушай, Илья Григорьевич, осунулся за эти дни, глаза, и те ввалились, как у хворого. Кушай, а я пока подумаю, чего тебе рассказывать буду.
— Ну, думай, — согласился Жигин и взял ложку. Он, действительно, крепко проголодался, и каша с крупными кусками мяса, напревшая в печи, так дразнила его, что он сглатывал слюну. А на вкус она оказалась и вовсе отличной. Катерина, увидев, что он опростал чашку, предложила еще подложить, но Жигин отказался — не для того же он сюда явился, чтобы кашу с мясом жевать!
Отодвинул пустую чашку и ложку положил в нее — наелся. Поднял взгляд на Катерину, спросил:
— Гостей ждешь?
— Да кто же их знает, Илья Григорьевич, они мне не докладывают, когда явятся. Могут прийти, а могут и не прийти.
— Слушай, Катерина, давай начистоту. Будешь говорить? Если не будешь, я тебя сейчас арестую и в подвал посажу. Полное право имею.
Катерина встрепенулась, глаза у нее блеснули, и она быстро направилась в горницу.
— Куда? — остановил ее Жигин.
— Собираться, раз под арест посадишь. Какой-никакой узелок хочу с собой взять.
— А говорить не желаешь?
— Я лучше в подвале посижу, там мне спокойней будет.
Так ничего Жигин и не добился от упорной хозяйки уютного домика. Оставлять ее здесь было теперь опасно — доложит, что урядник в гости наведывался. Лучше с собой забрать. Если Расторгуев сюда явится, пусть голову поломает, куда она делась. Решив так, он терпеливо дождался, когда Катерина соберет свой узелок, велел еще, чтобы она прихватила чугунок с оставшейся кашей и подала ему замок от домика. Сам потушил лампу и, выйдя на крыльцо, собственноручно запер замок, а ключ положил себе в карман.
По дороге спросил у Катерины:
— Кто из стражников здесь ближе живет?
— А вот, — показала Катерина на избу, в которой едва различимо светилось лишь одно окно, — тут и проживает.
Жигин долго стучался в дверь, ему долго не открывали, наконец вышел заспанный мужик в накинутом на плечи полушубке, сердито поинтересовался — кого нелегкая принесла?
— Служба твоя явилась! Не узнаешь? Урядник Жигин. Подымай всех — и мигом в контору. Тревога.
Повернулся и пошел, даже не оглянувшись. Катерина молча шла рядом, и до конторы прииска они добрались не разговаривая.
Комлев со свечкой в руке открыл дверь на условный стук, увидел, кого привел урядник, и дурашливо изогнулся, изображая поклон:
— Привет-салфет вашей милости!
По кривой дороге прямиком не ездят.
Павел Лаврентьевич Парфенов часто повторял эту пословицу и всегда прищуривался, поглядывая на собеседника, желал проверить — согласен тот с таким утверждением или не согласен. Если видел, что собеседник не согласен и думает иначе, терял к нему всякий интерес и общих дел старался не вести. Сам же был убежден: огромное дело, которое находилось в его руках, без ловкости и хитрости, без обмана, содержать в порядке просто-напросто невозможно. Понимание этого простого и ясного, как он считал, убеждения пришло к нему с годами, и он в своих выводах ни разу не усомнился.
Произнес он эту пословицу и в тот давний теперь уже день, когда беседовал с Сергеем Львовичем Зельмановым.
— Как? Как вы сказали, Павел Лаврентьевич? По кривой дороге прямиком не ездят? Отличная мысль! Дорога, она и есть дорога: там поворот, там ухаб, там лужа разлилась — как же прямиком проехать?! Вилять приходится!
Беседовали они возле гостиницы «Эрмитаж», где только что отобедали в ресторане и прохаживались после обеда под кронами высоких тополей, которые выкинули недавно ослепительно яркую листву и бросали на тротуар длинные тени. День стоял уже по-летнему жаркий, но жара не изнуряла, а наоборот, после долгой зимы казалась приятной и даже радостной.
Разговор также складывался приятно. И Павел Лаврентьевич, и Сергей Львович прекрасно понимали друг друга, потому что каждый хорошо знал — что ему хотелось бы услышать от собеседника.
И услышали.
Зельманов от Парфенова услышал следующее: нужен большой кредит. Очень большой, И нужен для дела грандиозного, какого ни в Ярске, ни в окрестностях никогда не было. Некоторое время назад на землях, которые были арендованы у казны еще Парфеновым-старшим, горные инженеры, которых Парфенов-младший пригласил из Петербурга в частном порядке, проводя изыскания на предмет расширения золотодобычи, неожиданно наткнулись на месторождение медной руды — огромное месторождение. Когда Павел Лаврентьевич узнал об этом, он в прямом смысле возликовал. Дух захватило от будущей прибыли, которую можно грести лопатой. Если сохранить прииски и добавить к ним медную руду — это такой Клондайк, какой американцам даже и не снился. Но как добраться до глухомани? Долго разговаривал с горными инженерами, и они выдали единственно верный ответ: нужна, хотя бы одноколейная, железная дорога. Тогда доставлять грузы и вывозить руду можно без особых хлопот. Но построить дорогу — это не шурф киркой и лопатами прокопать. Нужны изыскания, нужен проект, нужны, в конце концов, в неимоверном количестве деньги. А еще — прошения, согласования, ходатайства и высокие, разрешительные резолюции, которые необходимо получить в Петербурге. А сколько времени придется потратить на это получение — неизвестно… Может, год, может, два, а может, и все три… Павла Лаврентьевича столь долгий срок никак не устраивал. И он решил все делать сразу. Нанял, опять же в частном порядке, изыскательскую партию, которая провела нужные работы, и он получил на руки проект строительства одноколейной дороги. Одновременно отвез в Петербург внушительную взятку для своего надежного человека в министерстве торговли и промышленности, и тот заверил: начинайте работы, Павел Лаврентьевич, разворачивайтесь во всю ширь и мощь, а необходимые бумаги и разрешения мы задним числом оформим и подпишем, потому что время дорого, и кто первым место займет, тому и шампанского подадут, чтобы выпил. Денег в это время Павел Лаврентьевич не жалел, а их требовалось все больше и больше. Изыскания, проекты — все влетало в круглую копеечку. Крупно пришлось поиздержаться. А на очереди стояли уже новые траты — закупать оборудование, механизмы, везти их из-за Урала до ярской глухомани, нанимать сотни людей на работы, платить им жалованье — да всего и не перечислить. Абсолютно ясно при таком раскладе, что своими средствами не обойтись. Нужен кредит.
Услышал Парфенов во время долгой, уже не первой, беседы и ответ Зельманова: дело большое и заманчивое, банк может в него вложиться, но нужны гарантии. В любом коммерческом предприятии всегда есть риск, и банк должен себя обезопасить. Что может выставить Павел Лаврентьевич в качестве залога? И, не дожидаясь ответа, Зельманов сам и предложил: банк готов взять в качестве такого залога готовый проект одноколейной железной дороги и результаты геологической разведки месторождения медной руды. Так и сказал, дословно, будто сам вел разговоры с горными инженерами.
Павел Лаврентьевич согласился, потому что иного выхода у него не имелось. Кредит был получен, а все документы и бумаги, касающиеся проекта, изысканий и результатов геологической разведки, перекочевали, согласно описи, в Сибирский торговый банк, где и легли на сохранение в отдельный несгораемый сейф.
Но вскоре посыпалось, как из дырявого мешка: ограбление в банке, исчезновение денег, предназначенных для приисков, а самое главное — в тот же день, когда царили шум, беготня и неразбериха, несгораемый сейф оказался открытым и абсолютно пустым. Даже завалящей паршивенькой бумажонки не осталось на толстых металлических полках, выкрашенных в серый цвет.
В банк Павел Лаврентьевич прибыл, как только узнал о случившемся, вбежал в кабинет к Зельманову, тот, ни слова не говоря, быстро провел его в дальнюю комнату и показал настежь распахнутый сейф:
— Азаров, мерзавец, ключ и доступ только у него имелся. Полиции будем говорить?
— А что мы скажем? Что здесь хранились…
— Совершенно верно! Иного, Павел Лаврентьевич, я от вас не ожидал. Не зря вы его выгнали, не зря, а вот проглядел…
— И теперь его, конечно, нигде нет…
— Проверили уже — нет. Придется, Павел Лаврентьевич, вам самому поисками заниматься, в собственных, так сказать, интересах. Я, как вам известно, в банке не единоличный хозяин, и с меня спросят — где залог, где оплата по процентам, много еще чего спросить могут. И что мне отвечать прикажете?
Вопрос Зельманова остался без ответа. Да и что мог сказать ему Павел Лаврентьевич? Он повернулся и пошел прочь.
В тот же день нанял нужных людей, услугами которых не раз пользовался, выдал им щедрый аванс и выставил одно-единственное требование — найти Азарова.
Но Азаров как в воду канул.
Или под землю провалился.
Дни бежали один за другим, а никакого следа, никакого слуха, который указал бы, где скрывается банковский служащий, не появилось.
А Зельманов между тем, выждав лишь малый срок, принялся давить, напоминая всякий раз заново, о залоге, о кредите, об оплате процентов и о том, что больше ждать он не может. А в последний раз, когда они беседовали в уютном домике Анны Матвеевны Клюквиной, и вовсе высказался определенно, закончив разговор прямой угрозой.
Метался Павел Лаврентьевич, ни в чем не находя опоры, и чем больше метался, тем ощутимей уходила у него земля из-под ног.
Тем временем где-то далеко, за тысячи верст от Ярска, в разных городах, в Петербурге, в Нижнем Новгороде, в Москве и даже в Варшаве, грузились в вагоны заказанные грузы и скоро должны были отправиться по указанному адресу. И был тот адресат во всех случаях один — Ярск, господину Парфенову.