Осип Мандельштам. Сочинения — страница 23 из 39

Как сокол закольцован,

И нет ко мне гонца,

И дом мой без крыльца.

К ноге моей привязан

Сосновый синий бор,

Как вестник без указа

Распахнут кругозор.

В степи кочуют кочки,

И все идут, идут

Ночлеги, ночи, ночки -

Как бы слепых везут.

9 января 1937

***

Дрожжи мира дорогие:

Звуки, слезы и труды -

Ударенья дождевые

Закипающей беды

И потери звуковые -

Из какой вернуть руды?

В нищей памяти впервые

Чуешь вмятины слепые,

Медной полные воды,-

И идешь за ними следом,

Сам себе немил, неведом -

И слепой и поводырь...

12 - 18 января 1937

***

Влез бесенок в мокрой шерстке -

Ну, куда ему, куды? -

В подкопытные наперстки,

В торопливые следы;

По копейкам воздух версткий

Обирает с слободы.

Брызжет в зеркальцах дорога -

Утомленные следы

Постоят еще немного

Без покрова, без слюды...

Колесо брюзжит отлого -

Улеглось - и полбеды!

Скучно мне: мое прямое

Дело тараторит вкось -

По нему прошлось другое,

Надсмеялось, сбило ось.

12 - 18 января 1937

***

Еще не умер ты, еще ты не один,

Покуда с нищенкой-подругой

Ты наслаждаешься величием равнин

И мглой, и холодом, и вьюгой.

В роскошной бедности, в могучей нищете

Живи спокоен и утешен.

Благословенны дни и ночи те,

И сладкогласный труд безгрешен.

Несчастлив тот, кого, как тень его,

Пугает лай и ветер косит,

И беден тот, кто сам полуживой

У тени милостыню просит.

15 - 16 января 1937

***

В лицо морозу я гляжу один:

Он - никуда, я - ниоткуда,

И все утюжится, плоится без морщин

Равнины дышащее чудо.

А солнце щурится в крахмальной нищете -

Его прищур спокоен и утешен...

Десятизначные леса - почти что те...

И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.

16 января 1937

***

О, этот медленный, одышливый простор! -

Я им пресыщен до отказа,-

И отдышавшийся распахнут кругозор -

Повязку бы на оба глаза!

Уж лучше б вынес я песка слоистый нрав

На берегах зубчатой Камы:

Я б удержал ее застенчивый рукав,

Ее круги, края и ямы.

Я б с ней сработался - на век, на миг один -

Стремнин осадистых завистник,-

Я б слушал под корой текучих древесин

Ход кольцеванья волокнистый...

16 января 1937

***

Что делать нам с убитостью равнин,

С протяжным голодом их чуда?

Ведь то, что мы открытостью в них мним,

Мы сами видим, засыпая, зрим,

И все растет вопрос: куда они, откуда

И не ползет ли медленно по ним

Тот, о котором мы во сне кричим,-

Народов будущих Иуда?

16 января 1937

***

Не сравнивай: живущий несравним.

С каким-то ласковым испугом

Я соглашался с равенством равнин,

И неба круг мне был недугом.

Я обращался к воздуху-слуге,

Ждал от него услуги или вести,

И собирался плыть, и плавал по дуге

Неначинающихся путешествий.

Где больше неба мне - там я бродить готов,

И ясная тоска меня не отпускает

От молодых еще воронежских холмов

К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.

18 января 1937

***

Я нынче в паутине световой -

Черноволосой, светло-русой,-

Народу нужен свет и воздух голубой,

И нужен хлеб и снег Эльбруса.

И не с кем посоветоваться мне,

А сам найду его едва ли:

Таких прозрачных, плачущих камней

Нет ни в Крыму, ни на Урале.

Народу нужен стих таинственно-родной,

Чтоб от него он вечно просыпался

И льнянокудрою, каштановой волной -

Его звучаньем - умывался.

19 января 1937

***

Где связанный и пригвожденный стон?

Где Прометей - скалы подспорье и пособье?

А коршун где - и желтоглазый гон

Его когтей, летящих исподлобья?

Тому не быть: трагедий не вернуть,

Но эти наступающие губы -

Но эти губы вводят прямо в суть

Эсхила-грузчика, Софокла-лесоруба.

Он эхо и привет, он веха, нет - лемех.

Воздушно-каменный театр времен растущих

Встал на ноги, и все хотят увидеть всех -

Рожденных, гибельных и смерти не имущих.

19 января - 4 февраля 1937

***

Как землю где-нибудь небесный камень будит,

Упал опальный стих, не знающий отца.

Неумолимое - находка для творца -

Не может быть другим, никто его не судит.

20 января 1937

***

Слышу, слышу ранний лед,

Шелестящий под мостами,

Вспоминаю, как плывет

Светлый хмель над головами.

С черствых лестниц, с площадей

С угловатыми дворцами

Круг Флоренции своей

Алигьери пел мощней

Утомленными губами.

Так гранит зернистый тот

Тень моя грызет очами,

Видит ночью ряд колод,

Днем казавшихся домами.

Или тень баклуши бьет

И позевывает с вами,

Иль шумит среди людей,

Греясь их вином и небом,

И несладким кормит хлебом

Неотвязных лебедей.

21 - 22 января 1937

***

Люблю морозное дыханье

И пара зимнего признанье:

Я - это я, явь - это явь...

И мальчик, красный как фонарик,

Своих салазок государик

И заправила, мчится вплавь.

И я - в размолвке с миром, с волей -

Заразе саночек мирволю -

В сребристых скобках, в бахромах,-

И век бы падал векши легче,

И легче векши к мягкой речке -

Полнеба в валенках, в ногах...

24 января 1937

***

Средь народного шума и спеха,

На вокзалах и пристанях

Смотрит века могучая веха

И бровей начинается взмах.

Я узнал, он узнал, ты узнала,

А потом куда хочешь влеки -

В говорливые дебри вокзала,

В ожиданья у мощной реки.

Далеко теперь та стоянка,

Тот с водой кипяченой бак,

На цепочке кружка-жестянка

И глаза застилавший мрак.

Шла пермяцкого говора сила,

Пассажирская шла борьба,

И ласкала меня и сверлила

Со стены этих глаз журьба.

Много скрыто дел предстоящих

В наших летчиках и жнецах,

И в товарищах реках и чащах,

И в товарищах городах...

Не припомнить того, что было:

Губки жарки, слова черствы -

Занавеску белую било,

Несся шум железной листвы.

А на деле-то было тихо,

Только шел пароход по реке,

Да за кедром цвела гречиха,

Рыба шла на речном говорке.

И к нему, в его сердцевину

Я без пропуска в Кремль вошел,

Разорвав расстояний холстину,

Головою повинной тяжел...

Январь 1937

***

Если б меня наши враги взяли

И перестали со мной говорить люди,

Если б лишили меня всего в мире:

Права дышать и открывать двери

И утверждать, что бытие будет

И что народ, как судия, судит,-

Если б меня смели держать зверем,

Пищу мою на пол кидать стали б,-

Я не смолчу, не заглушу боли,

Но начерчу то, что чертить волен,

И, раскачав колокол стен голый

И разбудив вражеской тьмы угол,

Я запрягу десять волов в голос

И поведу руку во тьме плугом -

И в глубине сторожевой ночи

Чернорабочей вспыхнут земле очи,

И - в легион братских очей сжатый -

Я упаду тяжестью всей жатвы,

Сжатостью всей рвущейся вдаль клятвы -

И налетит пламенных лет стая,

Прошелестит спелой грозой Ленин,

И на земле, что избежит тленья,

Будет будить разум и жизнь Сталин.

<Первые числа> февраля - начало марта 1937

***

Куда мне деться в этом январе?

Открытый город сумасбродно цепок...

От замкнутых я, что ли, пьян дверей? -

И хочется мычать от всех замков и скрепок.

И переулков лающих чулки,

И улиц перекошенных чуланы -

И прячутся поспешно в уголки

И выбегают из углов угланы...

И в яму, в бородавчатую темь