Это могло быть сделано совсем без иронии над Мандельштамом, как в пародии Бориса Башкирова 1920 года:
Поговорим про Питер – дивный град,
Он утвержден Зиновьевым в коммуне.
Послушаем, оратор на трибуне,
«Неделя вши», «готовься, Петроград».
На Клинском рынке тщетно ждут царя,
Но нет, в Эстонии замолкли пушки.
В «Трудармии», в «Астории», в «Чекушке»
Творят закон герои октября.
Красуется повсюду серп и молот,
Хоть не работают они давно.
Последнее полено сожжено,
О, темени Лассаля жуткий холод[485].
Однако чаще всего объектом насмешки служил именно Мандельштам, как, например, в пародии Арго и Николая Адуева 1922 года:
Я родился в понтийском бреге
И эолийским шорохам внимал,
Я упражнялся в марафонском беге
И под истмийской кровлей отдыхал.
Еще в дорийской я мечтал отчизне
Сразить лабиринтийского быка.
Чтоб на заре какой-то новой жизни
Академийского вкусить пайка[486].
Это шуточное стихотворение входит в чрезвычайно популярный среди пародистов жанр – в серию на общую тему, в данном случае – в серию «Как родился поэт (Анкета)». Приведем еще одну «античную» пародию на Мандельштама, входящую в серию и построенную на резком контрасте между классическими и сугубо современными мотивами. Это пародия Эмиля Кроткого 1928 года из серии «Поэты в деревне»:
Олимпийцы дрожали, но Феб уже пламенно рдел.
Крутобедрые кони бежали с эпохою в ногу.
Управитель колхоза, Гераклов кузнец-управдел,
Приглашенных встречал, оправляя измятую тогу.
Деловито и бодро гудели в полях трактора.
Домовитые бабы пекли ароматные пышки.
Колесницы ахейцев съезжали, скрипя, со двора.
На ближайший ссыппункт отвозили ахейцы излишки.
А за далями – город, и поезд из города вез
Парфюмерию, ткани и множество всячины всякой.
Я спросил управдела: – Как звать сей обильный колхоз?
И сказал управдел мне: – Зовут его «Красной Итакой».
Ревизор в селькоопе учитывал гвозди и грим.
Секретарь волсовета выписывал сотую справку.
И за окнами гуси – те самые, спасшие Рим, –
Равнодушно щипали зеленую, сочную травку.
Наркомпросова Муза кружилась в сиянии дня,
Перевозчик Харон поспешал к своему перевозу.
И дары многополья, как благость Цереры, ценя,
Середняк Одиссей возвращался к родному колхозу[487].
Пародии подобного типа были построены по схеме, наиболее отчетливо проговоренной Валерием Брюсовым в уже цитировавшейся нами выше ворчливой рецензии на мандельштамовскую «Tristia»: «брюки» и другие «проблески современности», тонущие «за тучей всяких Гераклов, Трезен, Персефон, Пиерид, летейских стуж, и тому под., и тому под.»
Иногда, впрочем, пародистам казалось достаточным просто понавставлять в свои тексты всевозможные античные топонимы, имена и реалии, даже и не перемежая их с «проблесками современности».
Такова первая «античная» пародия на Мандельштама. Она была написана харьковским филологом-классиком Александром Финкелем в 1916 году и вошла в серию «Пошел купаться Веверлей…»:
Уже растоптана трава в лугах Эллады
и блещет ярко в небе Фаэтон.
В прохладных рощах в полдень спят дриады,
и Пану самому слетает светлый сон.
Широколистые не сеют тени клены,
лучам пылающим открыт песок аллей.
Полуденным пыланьем утомленный,
купаться поспешил усталый Веверлей.
Оставил верную он дома Доротею,
на тело голое навлек простой хитон.
Обул сандалии. Но, плавать не умея,
два легких пузыря берет с собою он.
Эмаль холодную он рассекает смело,
с разбегу в воду он ныряет головой.
Но тяжелее голова, чем тело,
и, дивная, она осталась под водой.
Летят, как горлицы, стенанья Доротеи.
Спешит прекрасная, бежит, как легкий пух.
Но, ноги милого заметив средь аллеи,
несчастная, она окаменела вдруг.
Не для того ль ползли арбы веков в тревоге,
на мне столетия оставили свой след,
чтоб видел над водой я высохшие ноги,
и на аллеях зрел я горестный скелет?!
И вновь вигилии ночные скорби множат, –
и наш век варварский, как бывшие, пройдет,
и снова бард чужую песню сложит
и, как свою, ее произнесет[488].
Сходным образом построена пародия Льва Никулина 1928 года; в ней, как и у Финкеля, юмористический эффект возникает за счет вписывания античных реалий в сюжет известного, но отнюдь не античного стишка:
Се в Капитолии слоняются собаки,
И там, где Ахиллесова стопа,
Как Одиссей на острове Итака,
Собака тосковала у попа.
Восплачем же, как Пенелопа в Трое!
На стадионе одинок Ахилл…
Она из трапезы похитила второе,
И поп ее намеренно убил.
Сними же, путник, тяжкие котурны,
Сверни же с олимпийского пути,
И се остановись у этой урны,
И надписи латинские прочти:
«Се в Капитолии…» и т. д. до конца[489].
Приведем еще дружескую пародию на «античного» Мандельштама, написанную в 1923 году Константином Мочульским:
Я солью Аттики натер свои колени –
Что для девицы соль, то для матроны – мед.
В глуши Акрополя еще мелькают тени:
Се – Марафонский бег – Валькирии полет!
Не Клеменестра, нет, быть может, Навзикая –
Вы перепутались, святые имена! –
Нам вынесет воды. А только та, другая –
Совсем не женщина и, кажется, пьяна[490].
И – очень грубую пародию неудачливого стихотворца Марка Возлинского:
Откуда взялся я – не ведаю и сам,
За Персефоною вдруг выступил из круга,
Я трижды соляной – соленый Мандельштам,
Стигийской резвости соленая фелюга.
Вкусил я нежного овечьего дерьма
И бестолкового куриного помета, –
Что эолийская амброзия сама –
Теперь с хлебов оброк сбирать – моя забота.
Как мухи-лакомки – мои следы везде,
Душа ведь женщина – ей нравятся авансы.
Познал я соль вещей. А как, и с кем, и где –
Не все ли мне равно. И к черту аттарансы[491].
По грубости тона и мысли с этим стишком может соперничать разве что первая опубликованная пародия на Мандельштама, датируемая 1910 годом и подписанная псевдонимом «Аякс». Поводом для пародии послужила дебютная подборка мандельштамовских стихов, напечатанная в 9 номере журнала «Аполлон»:
Благовонием полон лес.
На коленях стоит балбес.
До Москвы дорога пряма.
Минет осень, пройдет зима.
Нерешителен рук узор.
Как легко сочинять всякий вздор!
52 недели в году
Неприятно жевать ерунду.
Проходите мимо там,
Где поставлен бланк: «Мандельштам»[492].
Многое путавший Георгий Иванов предположил, что под псевдонимом «Аякс» скрылся известный реакционный критик, ненавистник модернизма Виктор Буренин[493]. На самом деле автором пародии был Александр Измайлов. Не под ее ли влиянием Мандельштам пародируемое Измайловым стихотворение не включил ни в первое, ни во второе издание «Камня»?
Нужно сказать, что большинство прижизненных пародий на поэта было написано по мотивам стихотворений как раз этой книги. На долю второй книги Мандельштама – «Tristia» – выпал куда меньший успех. Ни одно из мандельштамовских стихотворений, написанных после «Tristia», вообще не попало в поле зрения пародистов-современников. Прижизненная известность поэта последовательно убывала, чтобы пышным цветом расцвести уже в 1960—1970-е годы. Выразительное свидетельство популярности поздних стихов Мандельштама среди русских поэтов второй половины ХХ – начала ХХI столетий – многочисленные пародические отсылки именно к позднему Мандельштаму в их произведениях. Приведем лишь несколько примеров, выбранных почти наудачу:
И Шуберт на воде, и Пушкин в черном теле,
и Лермонтова глаз, привыкший к темноте.
Я научился вам, блаженные качели,
слоняясь без ножа по призрачной черте.
Как будто я повис в общественной уборной
на длинном векторе, плеснувшем сгоряча…
В Европе – першинги. В Кабуле – москвичи.
Не тот фасон трусов в галантерее.
Не дождемся признаков вторичных.
Тихо догорает фейерверк…
И как в колхоз
не шел единоличник,
я не пойду
по лестницам
наверх…