— Ну, братцы, это не к добру, — заговорили в толпе.
— Корона свалилась с кареты царской невесты, стало быть, скоро Долгоруковым конец настанет.
Едва только острый язык Ваньки необдуманно проговорил эти слова, сильные руки двух полицейских схватили его за шиворот и потащили.
— Ну вот, теперь пойдут розыски, заплечным мастерам прибавится работы, и за свой язык парнюга поплатится увечьем, а может быть, и головой, — со вздохом тихо проговорил купец в лисьей шубе, смотря, как полицейские тащили Ваньку.
— А что ни говори, знак худой! — слышалось в толпе, где всякий по-своему старался объяснить падение короны.
Карета с царской невестой остановилась у подъезда дворца. Иван Долгоруков помог сестре выйти и провёл её по лестнице, устланной шёлковым ковром, наверх.
На княжне Екатерине было белое глазетовое платье, шитое золотом; длинные волосы были завиты в четыре косы и унизаны драгоценными камнями; на голове сверкала бриллиантами и изумрудами диадема.
Её встретила внизу старица-царица Евдокия Фёдоровна, бабка государя, но обдала её холодным взглядом. При входе княжны Екатерины часовые взяли на караул, а музыканты заиграли.
При громе литавр и труб к невесте подошёл император-отрок и детски любопытным взглядом посмотрел на неё.
Все стали на свои места; музыка смолкла. Архиепископ Новгородский Феофан приступил к обряду обручения.
По окончании обряда начался блестящий бал, на котором «для показания своего сердечного удовольствия» присутствовала, несмотря на свой сан, старица-царица.
— Ну, внучка моя наречённая, сумей сделать счастливым моего внука-государя; на тебя, великая княжна, я надежду возлагаю, да и не я одна, а вся Русь! — строго проговорила она, поздравляя Екатерину Алексеевну.
Ничего не ответила на это царская невеста: она увидала в числе придворных и гостей графа Генриха Милезимо в блестящем мундире и, как ни старалась скрыть своё волнение, всё же переменилась в лице при взгляде на своего возлюбленного.
Через несколько времени граф подошёл к ней в числе поздравлявших, но она холодно протянула ему руку для поцелуя, и ни один мускул не дрогнул на её лице.
Во время бала граф Милезимо воспользовался случаем, когда государева невеста со своей сестрой Еленой направилась в диванную, чтобы несколько отдохнуть и успокоиться, и с мольбой обратился к ней:
— Княжна, одно слово.
— Незаметно приходите в диванную, — не останавливаясь, ответила ему царская невеста.
Помедлив несколько, граф Милезимо крадучись прошёл в диванную. Там никого не было, кроме Екатерины Долгоруковой и её сестры.
— Зачем вы здесь? — не дав заговорить графу, резко промолвила царская невеста.
— Не утерпел: мне хотелось сказать вам… что… что император Пётр не любит вас, княжна… Про это я узнал случайно.
— Я это знаю и без вас.
— И, несмотря на это, вы решились…
— Да, и, несмотря на это, я решилась быть царицею… Оставьте нас, граф Милезимо, ступайте, иначе вас здесь могут застать.
— Пусть кто хочет застаёт, теперь мне всё равно…
— Вам, может быть, но не мне. Прошу вас сейчас же удалиться отсюда! — гневно сверкнув глазами и показывая графу Милезимо на дверь, сказала «великая княжна» Екатерина.
— Уйду, сейчас уйду… На днях я уезжаю из России и навсегда прощусь с Москвою. В своём сердце, княжна, я увезу свою страстную любовь к вам.
— Скорее спрячьтесь за драпировку, — повелительно проговорила царская невеста, показывая графу Милезимо на оконную драпировку.
Едва только он успел спрятаться, дверь в диванную отворилась, и на пороге появился князь Алексей Григорьевич с бледным, встревоженным лицом.
— Ну, слава Богу! Как гора с плеч!.. Я думал, с вами этот проходимец Милезимо, а его тут нет.
— Как видите, батюшка, с нами никого нет, — нисколько не растерявшись, тихо промолвила княжна Елена.
— Куда же мог подеваться этот Милезимо? Ведь я хорошо видел, как он юркнул сюда, следом за вами.
— Я здесь, князь, к вашим услугам, — с презрительной улыбкой проговорил граф Милезимо, выходя из-за драпировки.
— Как? Вы… вы здесь?.. Как вы смели? — не своим голосом крикнул князь Алексей Григорьевич.
— Тише, князь, нас могут услышать…
— Идите скорее в зал… и я сейчас следом за вами, только вот скажу два слова графу, — обращаясь к дочери, проговорил князь Долгоруков, а когда они, не проронив более ни слова, вышли из диванной, он сказал Милезимо: — Знаете ли, граф, вас завтра же не будет в Москве; если вы сами по своей воле не уедете, то вас до границы отправят с солдатами. Стоит только сказать мне слово…
— Но этого слова, князь, вы не скажете — вам невыгодно компрометировать свою дочь… Да и вообще ваши угрозы напрасны, я их не пугаюсь… Не я в ваших руках, а вы в моих. Стоит только мне намекнуть про мою любовь к вашей дочери государю, и тогда…
— Что!.. Что вы, граф, ваше сиятельство!.. Вы… вы не захотите губить мою дочь… и всех нас? — сразу же переменил князь Алексей свой грозный тон на заискивающий.
— Я так глубоко люблю вашу дочь, что против её счастья не пойду…
— Я… я знаю… знаю, вы, граф, добры безмерно… Я и все мы так глубоко уважаем вас…
— О, полно!.. Я очень хорошо знаю, что вы ненавидите меня так, как только можно ненавидеть человека… Но не в том дело: я завтра уезжаю из Москвы, хотя, признаюсь вам, ехать мне не хочется, не дождавшись, чем всё это кончится, а именно — женится ли император на вашей дочери?
— Разумеется, женится!.. Ведь обручение уже состоялось.
— Обручение, князь, — не венчание… С Меншиковой император тоже был обручён.
— Тьфу!.. Далась вам всем эта Меншикова!.. Довольно, граф!.. Мне недосуг. Пойдёмте к гостям, могут заметить наше отсутствие на балу! — И, как ни в чём не бывало, князь Алексей Григорьевич под руку с графом Милезимо из диванной направился в зал, где бал был в полном разгаре.
Император-отрок обращал мало внимания на свою обручённую невесту и танцевал большею частью с царевной Елизаветой Петровной. Этого не могли не заметить находившиеся на балу, и недоброжелатели Долгоруковых радовались этому.
— А наш государь, кажется, больше интересуется цесаревной, чем своей невестой.
— И немудрено: её высочество цесаревна Елизавета Петровна много красивее и милее наречённой невесты государя.
— По всему видно, государю не нравится княжна Екатерина.
— Удивляться надо, как его величество изъявил согласие на вступление в брак с Долгоруковой.
— Что поделаешь: князь Алексей Григорьевич со всех сторон обошёл государя.
— Времена Меншикова опять вернулись к нам.
— При Меншикове, пожалуй, лучше было — тогда мы знали лишь его одного, а Долгоруковых много: приходится услуживать им всем.
— Теперь Долгоруковых и рукою не достанешь; высоко они поднялись, куда как высоко!..
Так вполголоса переговаривались между собою двое придворных вельмож.
— А вы, господа, заметили, заметили? — подходя к ним, таинственно спросил князь Никита Юрьевич Трубецкой.
— Что, что такое?
— Ведь государева невеста с бала вдруг исчезла, а вслед за нею исчез и граф Генрих Милезимо.
— Да что ты, князь? Вон идёт царская невеста со своей сестрой. Смотри, к государю подошла.
— И то, и то… ну стало быть, вернулась. А я видел, как она с сестрой пошла в диванную и следом за нею туда же крадучись вошёл и граф Милезимо.
— Какая дерзость!
— Говорят, граф Милезимо у княжны Екатерины в женихах состоял.
— Вот, вот, смотрите — и сам Милезимо лёгок на помине: под руку с наречённым царским тестем идёт.
— И то… подумаешь, какой между ними лад идёт!..
А между тем князь Алексей Григорьевич, дружески сказав несколько слов графу Милезимо, отошёл от него и, отозвав в сторону своего родича, Василия Лукича Долгорукова, о чём-то долго вполголоса говорил с ним, причём несколько раз показывал на графа Милезимо.
— Ты говоришь, что Милезимо на родину скоро хочет ехать? — спросил у него Василий Лукич.
— Хочет, да я не верю ему, не поедет.
— На время припрятать его необходимо.
— Точно, братец, необходимо, но как?
— А как, я научу тебя. Только что мне будет за науку?
— Свои люди, братец, сочтёмся.
— Теперь ты, князь Алексей, как наречённый тесть государя, в большом фаворе состоишь… нас, сирых и убогих не позабудь…
— Уж забуду ли? Всегда душой служить готов тебе, только научи меня, как отбояриться от этого проклятого Милезимо.
— Пойдём-ка в диванную, там на свободе и поговорим.
Родичи князя отправились для переговоров в диванный дворцовый зал.
Влюблённый граф Милезимо скучал на придворном балу; он не танцевал и с нетерпением ждал, когда кончится бал и начнётся разъезд, так как уехать ранее с бала он, по этикету, не мог.
Но вот император-отрок удалился в свои внутренние апартаменты, и многочисленные гости стали разъезжаться из дворца.
Тотчас же и Милезимо поспешно спустился по дворцовой лестнице к подъезду и приказал позвать своего кучера.
Между тем за час до разъезда с этим кучером произошёл такой случай: полицейский офицер, находившийся у дворцового подъезда, был позван в дворцовую приёмную и там увидал секретаря генерал-губернатора; последний обратился к нему с таким приказом:
— Граф Милезимо, состоящий при австрийском посольстве, жаловался мне на своего пьяного кучера, который чуть не вывалил его из кареты; отправьте кучера на съезжую, пусть там проспится, и замените его другим.
— Кем прикажете, ваше превосходительство?
— Говорю вам, другим… он ждёт на подъезде, и звать его Никитой. Вы понимаете меня?
— Так точно, ваше превосходительство…
— Вы позовёте Никиту, и пусть он вместо пьяного кучера садится на козлы кареты графа Милезимо.
— Слушаю, ваше превосходительство!
— Ну, ступайте, выполняйте приказание!
Полицейский в сопровождении двух будочников разыскал карету графа Милезимо и повелительно крикнул кучеру Ивану:
— Слезай с козел!