— Я был в домике. Забежал Игин, глаза дурные, ошалело заявляет: «Бабкин Семина нашел мертвого». Я побежал вслед за Игиным к навесу, там уже Фарафа, Синицын… Так это было.
— А про других?
— Так же. Мне сообщали, когда убитых уже находили. Сам я никого первым не обнаруживал. Радиста нашел Фарафа, Степушкин — Васина и Викторова.
— Четыре трупа. Убийца выведен из себя. Почему? В чем причина?
— Не знаю. У нас всегда все было прилично. Убивать нет причин никаких. Случилось что-то аномальное. Что-то пришло извне… Убивают по какой-то причине, никак не связанной с внутрибазовыми отношениями… Так мне кажется.
Александру это откровение как током пронзило — «золотой» вертолет. Еще один человек, кроме нее, понимает, что всему виной внешнее воздействие! Прозоровский сразу стал привлекательней в глазах Александры — все понимающий, флегматичный интеллектуал.
— Что же тогда? — спросила она.
Прозоровский снисходительно, почти театрально, развел руками:
— Я не знаю. Ищите. Вы профессионал.
Эти последние слова майор произнес с нескрываемым сарказмом.
Александра улыбнулась, нисколько не обидевшись. Она ожидала, что он клюнет на ее симпатичную мордашку и доверительный тон, но просчиталась — майор снова состроил снисходительную гримасу. Александра поняла, что собеседник понял ее маневр и теперь потешается.
— А все же? — спросила она.
Прозоровский мотнул головой.
— Увольте, не знаю. Но понимаю, что убийца каким-то образом переводит стрелки на меня. Думаю, и вы ко мне присматриваетесь более внимательно, чем к остальным.
— Почему вы так решили? — удивилась Александра проницательности Прозоровского.
— Медвежий след. История с медведем свежая, у всех на слуху, и вы держите меня одним из основных подозреваемых. А я скажу вам честно — не убивал. Люди не медведи, чтобы их резать, да еще и мучить.
— А как убиты пилоты! Ваш удар — как того медведя.
— Нет. Вы совершенно не разбираетесь в ножевом бое, товарищ следователь.
— Кое-что знаю.
— Тогда вам должны были уже сообщить, что того медведя я ударил по рукоять, а пилотов били в сердце, и коротко, как укус, чтобы не вскрикнули. У нас многие владеют таким ударом.
— А вы?
— Я не порчу руку. Часовых снимать меня не учили. Я медвежатник, мне надо бить на все лезвие.
— Кто же умеет снимать часовых из ваших коллег?
— Посмотрите в личных делах офицеров. Кто окончил общевойсковые училища, тот и натренирован на поединки. Пехота.
— А вы какое окончили?
— Я окончил училище связи, но служил не по специальности.
— Хорошо, товарищ майор, я посмотрю, кто окончил общевойсковые училища… Что ж, идите, можете отдыхать… Пригласите из беседки Игина.
Прозоровский молча поднялся и спокойно ушел. Все равно он не развеял своей харизмой настороженности Александры, она к нему присмотрится основательно и будет всегда держать его в поле зрения.
Компьютер выплюнул на экран фамилии общевойсковиков: Гущин, Фарафа, Степушкин. Догадка о Степушкине всплыла вместе со словами Пети Загина: кто его видел после возвращения Александры в канцелярию? Он мог жах, жах пилотов и пойти дальше. Неужели это выход на возможного убийцу?
Александра решила еще налить себе чаю, встала из-за стола, плеснула в чашку из термоса. И вдруг ее озарило — учить убивать коротким ударом могут и не в училищах. Она набрала файл предыдущих мест службы офицеров с базы, и, словно красной строкой, высветилось напротив фамилии Прозоровского: Алейская бригада спецназа ГРУ. Он ас рукопашного боя! Как сказал Пастухов — он ас во всем… И как сразу он раскусил ее психологический трюк с доверием! Неужели он?.. Терпение, Александра, не радуйся, а просто возьми на заметку и спокойно переговори со всеми, особо обратив внимание на Фарафу — с ним явно что-то нечисто.
Она подошла к окну, не спеша пила чай, смотрела на сидящих в беседке офицеров. Земля парила. Уже появилась назойливая мошка. Офицеры размахивали перед собой веточками. Вепрев с автоматом наперевес прогуливался перед беседкой, то и дело шлепая себя по шее и щекам пухлой ладонью. Скучно, противно, тягостно. Если убрать шок от свалившихся убийств, такая тягостная, меланхоличная обстановка здесь была постоянно. Как в тюрьме. Закрытое пространство, и не вырвешься. Прав Синицын — тайга. В неимоверной скуке можно от однообразия и тоски сойти с ума… Явных сумасшедших только не видно. Все приличные, взволнованные и невиновные. Вот определи здесь — кто? А генерал Харченко бодренько пожелал за три дня раскрыть преступление и с победой вернуться в Москву… Не получится за три дня.
Александра еще раз взглянула через стекло окна на офицеров в беседке, залпом допила чай — он уже был едва теплым. Если она не найдет убийцу уже завтра, то в Москву возвращаться будет некому — вот здесь какая ситуация. Будь это террористы с вертолета золотодобытчиков или маньяк-одиночка, возненавидевший мир, быстрая методичность убийств показывала, что с еще живыми долго церемониться никто не собирался.
Она открыла дверь канцелярии. Перед лицом мгновенно повисла туча мошкары, а несколько микротварей попали в ноздри. Подавившись и кашляя, Александра кивнула Вепреву, чтобы пускал Игина.
Захлопнув дверь и просморкавшись, вытирая выступившие слезы, она вернулась к своему ноутбуку. Хорошо, что мошкарики не успели покусать, иначе лицо в мгновение покроется воспаленными волдырями, и балаболки-капитаны поднимут ее на смех.
Вздохнув от неизбежного (мошка все равно искусает), она вывела на экран карточку Игина. Ну-с, дорогой капитан Игин, узнаем, кто вы такой!
— Разрешите?
Игин вошел, аккуратно затворив дверь.
— Проходите, пожалуйста.
Игин кивнул, быстро сел на стул, вздохнул тяжко.
Александра подняла на него взгляд, улыбнулась.
Игин пояснил свой вздох:
— Мошка, обычно, не лезет внутрь помещений. Снаружи жрет, а внутрь — ни-ни. А тут… Видимо, вы, москвичи, вкусно пахнете…
Александре стало смешно.
— Свежее мясо?!
Игин тоже заулыбался (вот и возник контакт):
— Вроде того…
— Понятно. — Александра задумалась над первым вопросом — он решит многое, от него зависит ход беседы. О чем же спросить? Все неожиданно вылетело из головы… Что это с ней?! Повернуть Игина к взаимоотношениям с Прозоровским? Нет, надо отодвинуть на время свои предложения, пусть Игин выведет разговор в удобное ему русло, тогда Александра легко наставит порогов и омутов, которые слижут с лица Игина напускную вежливость. — Скажите, Владимир Исаич, обстановка на базе была нормальная?
— То есть? — удивился такому вопросу Игин. Прежде от него пришел в ступор Прозоровский. Отсюда Александра сразу определила — коллектив базы, несмотря на всякие внутренние терки, был сплоченным и ровным.
Тем не менее она налегала:
— Ну, конфликты, ссоры, споры принципиальные…
— А. — Игин, понимающе, кивнул. — Я думаю, у нас было хорошо с климатом, мы были товарищи… Прекрасный коллектив. Отлаженный, как машина… И вдруг произошел сбой этой машины…
— Многие так не считают. — Александра была беспощадна. — Что все было хорошо. Противоречий, причем очень острых, накопилось с избытком!
— Это их мнение, — упорствовал Игин. — Меня все устраивало.
— Значит, вам здесь нравилось… А другим?
— Другим? — одновременно удивился и задумался Игин. И тут же нашелся и обрадовался этому: — Другие вам о себе сами расскажут.
— Многие не смогут, — мрачно заметила Александра.
Игин, поджав губы, уперся взглядом в пол, пожал плечами. Александра напряглась — сейчас последует вздох и что-то интересное.
Игин вздохнул.
— Коллектив хороший. Только Синицын, зам нашего босса, ноет. А остальные ребята — что надо. Из тех, кто убит, все парни были нормальные. Явных антипатий не было… Привязанностей, к сожалению, тоже.
— Почему — к сожалению? — удивилась Александра.
— Дружбы между людьми как таковой не было. Когда человека три-четыре связаны между собой, тогда по-настоящему дружба, преданность, общность интересов. У нас же на базе группировок не было — психологи постарались. Вот и выходит — коллектив ровный, можно сказать, монолитный, а взглянуть по-другому — каждый сам за себя. Потому моя мысль, товарищ следователь, что действует здесь убийца-одиночка. Это я вам говорю, как думаю… И эта лапа дурацкая. Явно кто-то на Прозоровского наводит.
— А вдруг не наводит? — без интереса спросила Александра.
Игин усмехнулся.
— Если бы Прозоровский захотел вырезать базу, он бы вырезал ее за десять минут! Только он на такое не способен, он не псих, а нормальный офицер.
— Тогда кто, по-вашему?
Игин сразу стушевался.
— Нет, вы что, я так не скажу. Я одно думаю, а на деле выйдет совсем другое, — он явно не хотел называть фамилии.
— Почему же вы о Прозоровском высказались, а о других не хотите?
— А что можно сказать о других? Все факты лишь не в пользу Прозоровского.
— Вы это заметили?
— Все заметили. Да и он сам сказал.
Александра напряглась.
— Так, вы сами заметили о косвенных уликах или после разъяснений Прозоровского?
Игин растерянно захлопал ресницами, оказавшись в тупике. И тут Александра повела атаку на самого Игина:
— А ведь и против вас кое-что имеется.
Игин побледнел.
— Не может такого быть. Я не убивал никого.
— Я вам верю. Но ведь Прозоровский убил медведя, а вам и Фарафе подарил каждому по медвежьей лапе. Убийца же оставляет медвежий след. Вы можете показать лапу, подаренную вам Прозоровским?
Игин был потрясен.
— Нет.
— Почему?
— Ее украли. И у Фарафы, и у меня.
— А может ведь быть и так, что вы скрываете злосчастную лапу, чтобы по ней не могли вас обвинить в преступлениях?
— Я не убивал никого! Клянусь!
— Успокойтесь, Владимир Исаич, не надо так волноваться и кричать, — миролюбиво заговорила Александра, тем не менее крайняя нервозность капитана показалась ей странной, — я говорю, что верю вам, но я вам сейчас показала, что ни один Прозоровский с его талантами на заметке. И у вас не меньше шансов быть подозреваемым номер один, и у Фарафы.