учил все сведения об этих людях, какие только сумел найти в архивах. До сего дня его поиски не принесли сколько-нибудь существенных результатов. Возможно, что ему улыбнулась удача. Ведь лежащий на нарах узник с потухшим взором, ни кто иной, как исполнительный директор «Анэнербе» штандартенфюрер СС Вольфрам Зиверс, ждущий казни в Нюрнбергской тюрьме. Мистерчук узнал бывшего управляющего многочисленными институтами «Наследия предков», его фотографии имелись в архиве контрразведки. Правда Зиверс из камеры лишь отдаленно напоминал того самодовольного, подтянутого и «застегнутого на все пуговицы» несгибаемого функционера СС со старых фотографий. Сейчас он был сломлен, раздавлен и лишен даже призрачной надежды на спасение.
Громко щелкнул металлом отпираемый замок камеры.
— Последний ужин? — не вставая с лежанки, произнес Зиверс. Военный френч со срезанными знаками различия, которым Вольфрам укрывался на манер одеяла, соскользнул с его плеч и упал на пол.
— Ты ошибся, Вольфрам! Надо всегда надеяться на лучшее! — произнес стоявший в дверях мужчина, облаченный в длиннополый темный плащ.
Зиверс резко вскочил на ноги, но тут же вновь рухнул на лежанку. Видимо, появление в камере мужчины в плаще стало для эсэсовца полной неожиданностью. Наконец бывший директор «Наследия» уселся на лежанке, уперевшись спиной в шершавую холодную стену.
— Фридрих? Но как? — выдохнул он.
Профессор Фридрих Хильшер, узнал мужчину и Петр Семеныч.
— Так, — односложно ответил профессор на вопрос бывшего ученика. — Прости, старина, — прошептал он, бережно опуская на пол сумку, которую сжимал в руках. — Я ничего не смог сделать для тебя…
Министр вполуха слушал взаимные расшаркивания фрицев. Пока они ни на йоту не приблизились к интересующей его теме.
— Завтра меня все равно повесят! — обреченно заявил профессору Зиверс.
— Повесят, — согласился Фридрих. — Я даже провожу тебя до виселицы… Но перед этим мы с тобой кое-что сделаем.
Петр Семеныч сосредоточился, приближался момент, ради которого он каждую ночь рыскал по тонким мирам. Хильшер нагнулся и поднял с пола объемную сумку, которую принес с собой. Поставив ее на колени, он вытащил на свет толстую книгу в потертом кожаном переплете.
Зиверс на мгновение потерял дар речи.
— Это же тайные таблички Вейстхора! — наконец справившись с волнением, потрясенно воскликнул он. — Если книга у тебя, значит Карл… мертв?
— Да, — невозмутимо ответил Фридрих. — Он умер третьего января.
Несколько минут Зиверс выяснял подробности смерти старого колдуна. Профессор признался, что провел над самым ярым оккультистом Третьего Рейха некий обряд, позволивший Виллигуту избежать истинной смерти. Сделать это позволила некая находка молодого эсэсовского романтика и археолога Отто Рана.
Профессор вновь открыл сумку и извлек из нее грубый каменный котел, сплошь покрытый руническими письменами. Некоторые символы тускло светились в полумраке камеры.
— Дьявол! — выдохнул штандартенфюрер, боязливо прикасаясь к древнему артефакту.
— Чувствуешь, как покалывает кончики пальцев? — заметив реакцию Вольфрама, спросил профессор.
— Да! — потрясенно ответил Зиверс. — Это чудо! Настоящее чудо! — не сдерживаясь, воскликнул Зиверс, прикасаясь к чаше и второй рукой.
— Обрати внимание на внутреннюю поверхность чаши. Видишь, чем ближе к донышку, тем темнее камень. Мы взяли пробу вещества, окрасившего камень. Это кровь…
— Человеческая? — Вольфрам оторвался от созерцания артефакта.
— Очень похожа, но не принадлежит ни к одной известной группе. — Это кровь Бога, Вольфрам! Легенды, как обычно, не врут!
— Неужели кровь иудейского Христа?
— Вольфрам, Вольфрам, — укоризненно покачав головой, произнес Хильшер, — даже беглого взгляда на эту посудину достаточно, чтобы понять — она намного древнее не только пресловутого назаритянина, но и Вавилона с Шумерами вместе взятых. Старик Виллигут считал, что в ней хранилась кровь прабога Криста, чье имя нагло узурпировали первохристиане. Отсюда и путаница!
— Как она работает? — Зиверс поставил чашу на стол, нехотя отрывая руки от нее.
— Увидишь, — загадочно пообещал Хильшер. — Эта чаша вкупе с табличками старика — убойная вещь!
— Можно я взгляну? — Вольфрам потянулся к фолианту.
— Конечно! — Хильшер с готовностью подвинул книгу к ученику.
Зиверс взял увесистый том в руки и раскрыл его наугад.
Разговор вновь вильнул в сторону от интересующей Мистерчука темы. Они обсуждали предположения Германа Вирта насчет общего праязыка, расовые исследования доктора Хирта, общность родовых табличек Виллигута и пресловутой Влесовой книги.
— Ладно, — опомнился профессор, — времени у нас в обрез! А дел невпроворот.
— Фридрих, ты думаешь, что мне еще можно как-то помочь?
— Надеюсь, — положа руку на сердце, ответил профессор. — К тому же не ты первый…
— В смысле? Кто еще? — вскинулся Вольфрам.
— Старик.
— Виллигут? Но ведь он мертв!
— В каком-то смысле — да, — согласился Хильшер, — мертв. Тебе тоже осталось всего ничего…
— Но… я думал… как же тогда… — Вольфрам вновь потерял надежду на спасение.
— Твое тело умрет! — жестко обрубил блеяние Зиверса профессор. — А твоему духу мы подыщем новое вместилище! — Хильшер отточенным движением взмахнул рукой, указывая мизинцем вверх.
Петра Семеныча заинтересовал этот необычный жест.
«Нужно будет спросить у батюшки, что он означает», — подумал он.
— Ты уверен, Фридрих, что у тебя получится?
— У нас, Вольфрам, у нас! — Хильшер по-отечески обнял Зиверса за плечи. — Вспомни, с чего мы начинали? И чего достигли?
Приятели вновь углубились в воспоминания, пытаясь определить переломный момент, когда их светлое будущее накрылось «медным тазом». Петр Семеныч с улыбкой на губах слушал, как немцы перемывают косточки Гитлеру, Гиммлеру и прочим прихлебателям из котла Третьего Рейха.
Наконец Хильшер достал из изрядно похудевшей сумы два матерчатых свертка. Небрежно встряхнув тряпки, он разложил на лежанке желтые одеяния Тибетских жрецов.
— Переодевайся! — приказал он ученику. — Снимай все, вплоть до исподнего, — заметив недоумение Зиверса, уточнил он. — Это важно!
Для довершения маскарада Хильшер выудил из сумки две пары зеленых перчаток. Затем наступил черед всевозможных стеклянных колбочек, наполненных разноцветными жидкостями. Две связки тонких художественных кистей вместе с десятком черных стеариновых свечей присоединились к колбам чуть позже. Вскоре вся поверхность небольшого тюремного стола была завалена разнообразным хламом — сумка, наконец, опустела. Хильшер удовлетворенно покачал головой и тоже принялся за переодевание.
Петр Семеныч невидимкой наблюдал за действиями главных оккультистов падшего Рейха. Наконец-то они перестали болтать языками и занялись делом! Хильшер, заставив Вольфрама старательно выводить на ноздреватом бетоне символы древнего языка, освободил стол, бережно свалив ненужные принадлежности на лежанку. Вскоре стол украсил нарисованный на досках круг с правостороней свастикой внутри. В центр круга Хильшер поставил каменную чашу Отто Рана. Заполнив магическими символами свободную поверхность стола, профессор бросил короткий взгляд в сторону западной стены. С удовлетворением отметив, что дела у Зиверса идут как надо — больше двух третей стены было заполнено светящимися мертвенно-зеленым светом символами — Хильшер расставил вокруг чаши свечи и зажег их. Закончив со столом, профессор присел на лежанку. Вскоре освободился и штандартенфюрер. В изнеможении он упал на нары рядом с Хильшером.
После небольшого отдыха Хильшер взял книгу и перекинул несколько дощечек. Наконец он нашел нужное место и, глубоко вздохнув, начал читать заклинание, водя указательным пальцем по резным строчкам. Неожиданно ярко вспыхнули голубым светом колдовские символы, начертанные профессором по углам стола. Огоньки мгновенно расплавившихся свечей заставили полыхнуть пожарищем круг со свастикой. Жаркие язычки пламени неутомимо лизали бока раскалившейся каменной чаши, возрождая к жизни забытые символы. Еще недавно лишь едва видимые, сейчас они переливались в темноте рубиновыми углями преисподней. Издав резкий горловой звук, Хильшер замолчал. Мистерчук с удивлением заметил, что пустая прежде чаша более чем наполовину заполнена темной вязкой жидкостью.
— Кровь… — тяжело дыша, каркнул профессор, отвечая на не заданный вопрос некромага. — Кровь Бога. Чаша всегда полна…
После он популярно объяснил Зиверсу суть обряда, начальный этап которого был известен Петру Семенычу. Эти сведения он выудил из головы покойного Густава Альтхайма.
Показав ученику
круглый металлический медальон на шнурке, профессор пояснил Вольфраму, что к этой штуке он привяжет его душу, освободившуюся от тела после смерти. На железном кругляке была выбита руна Кай, такая же, как и на оборотной стороне эсэсовского перстня Альтхайма.
— Надевай! — Фридрих протянул медальон Зиверсу. — Не снимай его до самого конца! — проследив, как Вольфрам накидывает на шею шнурок, предупредил он. — После казни я заберу медальон, твоя душа будет в надежных руках.
Устроившись на табуретке поудобнее, Петр Семеныч с любопытством наблюдал за представлением, устроенным в камере профессором Хильшером. Что и говорить, зрелище было эффектным: горели магические огни, плавились каменные стены, свистел ветер и бушевал ураган, на все голоса завывали потусторонние демоны, когда в маленькую клетушку распахнулся темный зев тоннеля в «Серые Пределы». Но, несмотря на всю зрелищность магического действа, оно было не эффективнее обряда, практикуемого для привязки души самим Мистерчуком. Больше всего Петра Семеныча интересовал заключительный этап подселения освобожденной от тела души в новое вместилище. Позабавил Мистерчука неподдельный испуг толстенького вертухая-надзирателя, заглянувшего в камеру утром. Незримой тенью Петр Семеныч наблюдал за казнью штандартенфюрера Зиверса. Видел, как профессор Хильшер снял с мертвого тела металлический кругляш и спрятал его в карман. Некромант чувствовал, что бессмертная душа штандартенфюрера Зиверса намертво привязана к амулету. Первая часть обряда подошла к концу. Осталось дождаться второй части «марлезонского балета». Теперь у Мистерчука имелся ориентир — неупокоенная сущность казненного нациста. Петр Семеныч сосредоточился и принялся сминать пространственно-временной континуум тонкого мира словно туалетную бумагу, двигаясь к тому моменту, когда душа Вольфрама вновь обретет тело.