– А раз «объективка» уже в понедельник готовилась к публикации и никто не пытался ее остановить, зачем кому-то понадобилось звонить тебе на следующий день, во вторник, и предлагать выкупить бумагу? Кто и почему это сделал?
– Тут еще один момент, – проговорила Таня, – этот «кто-то» сказал мне утром в среду по телефону: я, дескать, не держала язык за зубами, и поэтому он меня наказывает. Откуда он узнал, что я не молчала? Что все рассказала тебе?
– Ну, – махнул рукой отчим, – это мог быть элементарный блеф… Тут куда интересней вопрос: кто этот «он»? И как звонивший связан с человеком на твоей работе, который похитил документ?
– Валер, слушай: а может, наркоман, что под мою машину бросился, и взрыв «Тойоты» – это месть Брячихина? За публикацию? Может, он свои угрозы решил в исполнение привести?
– Не думаю… – поморщился Валерий Петрович. – Это ведь целая история – устроить такую катастрофу. Надо изучить твой маршрут, следить за тобой, договориться с тем придурком… Брячихин и его люди просто не успели бы провернуть это за полдня.
– Но тогда, значит, авария и взрыв – просто случайные совпадения?
– В случайные совпадения я тоже не верю, – покачал головою Ходасевич. – Практика показывает, что очень они редки в природе – примерно как уссурийские тигры.
– А может, похищенная «объективка», плюс авария, плюс взрыв – чей-то злой умысел?
Ходасевич вздохнул.
– Вот и я так думаю. Только непонятно: чей умысел? И зачем? И что это за игра? Почему она направлена именно против тебя? Знаешь, Танюшка, я хотел бы найти ответы на эти вопросы.
– А я? Что делать мне?
– Ничего, – решительно покачал головою отчим. – Ровным счетом ничего. Отдыхай. Отсыпайся. Ищи себе новую работу. И, ради бога, сама ничего не предпринимай.
– Но мне же надо, наверное, в милицию пойти. Насчет «Тойоты». Заявление написать, какие-то бумажки заполнить – чтобы страховку выплатили…
– Никуда не ходи, – повторил отчим. – Твое отделение милиции – двести шестьдесят шестое?
– Да.
– Дадут тебе справку. Только не сейчас, а позже. Я уж возьму это на себя. А ты к ним ни в коем случае не лезь. Не нарывайся. Сейчас вернешься домой – прими душ и ложись, отдохни. Почитай, помечтай, попробуй уснуть. А то видок у тебя…
– В смысле? – насторожилась Таня.
Отчим слегка смутился.
– Что еще за «видок»? – не отставала она.
– Уставший.
– И морщины проступили?!
– Нет-нет! – торопливо откликнулся он. – Просто бледная ты какая-то…
– Заметно? – огорчилась Таня.
– Но в целом ничего страшного. Молодость и красота – по-прежнему в наличии. А насчет бледности – выспишься, и все пройдет, – заверил ее отчим.
И эти слова стали для Тани самыми приятными за последние сутки.
…Перед тем как поехать домой, Таня, слегка смущаясь, попросила у Валеры «дополнительную сосиску». Отчим только руками развел:
– Ну, Татьяна, ты даешь!
– Тебе сосиски жаль?
– Нет, я бы понял, если б ты добавки свинины в клюквенном соусе просила… или форели с травами…
– У тебя же сейчас нет свинины! А на меня жор напал!
Не дожидаясь приглашения, распахнула холодильник, цапнула из кастрюльки сосиску и откусила.
– Стой! – взревел отчим. – Подожди, хоть разогрею!
– И так вкусно, – отмахнулась она. Достала с полочки банку с горчицей, обмакнула сосиску и с аппетитом доела. – Все, Валерочка, я помчалась!
– Нет, – отрезал отчим. – Сначала запей.
Налил полную чашку чая, заставил выпить и только потом отпустил.
Таня вернулась домой часам к трем. Во дворе, по счастью, было тихо и пусто: пожар закончился, соседи разбрелись по домам – переваривать утреннее шоу и старательно сплетничать. Мимо площадочки, на которой стояло то, что когда-то было красоткой «Тойотой», Таня проходила с полузакрытыми глазами, но все равно увидела: черный от копоти корпус, лопнувшие стекла, обуглившаяся обивка…
«Узнаю, кто это сделал, – убью», – пообещала себе Татьяна.
Сосед Армен в майке и трениках стоял у подъезда и курил.
– Эй, Татьяна, – сообщил он, – к тебе милиция приезжала.
– Ничуть не сомневаюсь, – буркнула она, а внутри у нее похолодело: это только по поводу взрыва? Или в связи с ночной аварией – тоже? А вслух спросила: – Чего хотели?
– Расспрашивали, чья машина. Велели тебе зайти в отделение, написать заявление.
«Кажется, про аварию они так и не прознали».
– Сделаю, – кивнула она и вошла в подъезд, а про себя добавила: «Как-нибудь потом».
Она поднялась в квартиру и тут же перезвонила Полуянову. Передоговорилась, что встретятся они в центре, в кафе, а не у нее дома: совсем не нужно, чтобы журналист увидел обгорелые останки «Тойоты». Начнет ведь приставать с расспросами, а потом еще и заметку в своих «Молодежных вестях» тиснет. Под идиотским заголовком типа: «Загадочный взрыв на улице Металлургов».
Димка против центра и кафе не возражал, «и даже лучше раньше семи, а то у меня на вечер большие планы».
– Я твоим планам мешать не буду, – заверила Таня.
Наскоро наложила еще один слой тонального крема – чтобы совсем уж скрыть собственную «зеленость» – и поехала в центр.
Но Димка, в отличие от внимательного отчима, никаких гадостей насчет бледности и усталого вида ей не говорил. Наоборот – разразился таким потоком комплиментов, что Таня его еле остановила: и красавица, и богиня, и торжество вкуса-стиля, и, что самое поразительное: «Женственности в тебе, Татьяна, прибавилось. Ты теперь не просто хороша – а хороша цветущей, умиротворенной красотой!»
– Во завернул! – усмехнулась она. – Спасибо, конечно, только я ж тебя как облупленного знаю. Раз подлизываешься, значит, что-то нужно. Говори: что?
– Как обычно – денег. Триста долларов до зарплаты, – тоже усмехнулся Дима.
И Таня, хоть доходов у нее в ближайшее время и не предвиделось, триста долларов Полуянову дала. Во-первых, потому, что «пёжик» действительно оказался чист и ухожен. Во-вторых, оттого, что имидж преуспевающей и уверенной в себе дамы, для которой триста долларов – это не деньги, разрушать не хотелось. А в-третьих – в благодарность за комплимент. «Цветущая, умиротворенная красота» – сильно сказано… Интересно только, не значит ли это, что она потолстела и стала дородной?!
…Со встречи с Димой Таня вернулась в семь. И, как и велел отчим, сначала долго отмокала в ванне, а потом плюхнулась в постель. Правда, мечтать о чем-то хорошем, как советовал Валерий Петрович, у нее не получилось – в голову все время лезли грустные мысли. Она старательно пыталась забыть о происшедшем вчера и сегодня, но вспоминала одно и то же: сердитое лицо Андрея Федоровича… Наркоман, распростертый на ночном асфальте… Взлетающая на воздух «Тойота»… Пришлось забивать мозг чтением. Первой подвернулась под руку глупейшая книга: Маргарет Кент, «Как выйти замуж» – разумеется, мамин подарок.
Замуж Таня выходить не хотела, да и книжка оказалась на троечку с минусом, но забыться ей помогла. Веки стали смежаться – и уже в одиннадцать вечера она потянулась, зевнула и выключила свет.
Ходасевич думал о Тане. И о том, в какой переплет она попала.
Верный собственным привычкам, он принес на кухню стопку бумаги и остро очиненные карандаши. Сварил себе кофе в турке, налил в кружку и уселся за стол. Чтобы привести мысли в порядок, написал на листе:
Что происходило (хронология)
И ниже:
1. Похищение документа из сейфа Тани – скорее всего, выходные.
2. Понедельник: секретная «объективка» попадает в редакцию «Курьера». Источник (как рассказала пьяненькая Ленка) – некая Анжела Манукян.
3. Вторник: Тане звонит шантажист и требует за документ выкуп (хотя он уже готовится к публикации!).
4. Среда:
– шантажист говорит Тане, что «она проболталась»,
– выходит газета с напечатанной «объективкой»,
– Татьяну увольняют с работы,
– ночью она сбивает наркомана.
5. Четверг: взрывается Танина машина.
Валерий Петрович залпом допил остывающий кофе и раскурил сигарету. Посмотрел на свой список. Все эти разнородные, разномастные события объединяло одно: в центре их находилась Таня. Его Татьяна. И все они были направлены против нее. Было ли это простым совпадением?
И еще одно обстоятельство не давало ему покоя. Кожей, позвоночником, внутренним чутьем Ходасевич ощущал, будто кто-то – невидимый и странный противник – отчего-то знает его и Танины ходы. Отгадывает их наперед.
Это обычно бывает только в случае утечки. Но какая, к черту, в их случае утечка? На его стороне играют лишь двое – он сам и Татьяна, и никого больше. Тогда, значит…
Валерий Петрович решительно пододвинул к себе телефон. Задумался. Теперь он уже мало кому из приятелей по своей работе в органах может позвонить. Иных уж нет, а те далече… Нелепой смертью погиб полковник Гаранян.[7] В одночасье умер от инсульта полковник Игнатов. Другие вышли на пенсию или подались в коммерцию… Но уж своего-то нынешнего куратора он всегда может потревожить… Ходасевич набрал номер.
– Привет, Олег Николаевич. Ходасевич тебя травмирует.
– О, Валерий Петрович! – радостно откликнулся голос в трубке. – Сто лет, сто зим! Какими судьбами?
Выспаться Татьяне не удалось и в эту ночь.
Ей почему-то снились теплоходы – все время просили фарватер, гудели прямо над ухом, басовито, требовательно. Она и в одеяло укутывалась, и подушкой закрывалась, чтобы спрятаться от теплоходного рева, но только как укроешься, если на самом деле никаких кораблей нет и гудки ей только снятся?
И так всю ночь – провалишься на мгновение в душный сон и тут же просыпаешься от несуществующих гудков…
К половине шестого эта пародия на спанье ей надоела, и Таня, как и вчера, ворча и охая, словно старая бабка, выползла из постели. Состояние ужасное: чувствуешь себя не на родные двадцать семь лет, а на все сто пятьдесят. Голова кружится, поясницу ломит, и в желудке какая-то невесомость – прямо хоть кефир пей вместо традиционного кофе… Впрочем, какой кефир? Скучных, старческих продуктов Таня в доме все равно не держала.