чуть живая. Как в играх-стрелялках бывает – когда в запасе остается только четвертушка жизни из отмеренных вначале девяти…
Четверть жизни. Или даже одна восьмая. Интересный образ. Надо запомнить. И где-нибудь использовать. Скажем, в социальной рекламе о вреде курения…
«Вот, уже о работе думаю. Совсем хорошо!» – снова порадовалась Татьяна.
Хотя что толку сейчас думать о работе – ее пока нет и в ближайшее время не предвидится, нечего даже расстраиваться. Все равно сейчас не до рекламы. Нужно думать, как выжить, – при условии, что в наличии не целая жизнь, а только ее дохленькая частичка…
И как же в таких обстоятельствах справляться? Очевидно, что тоже по правилам компьютерной игры. Во-первых, проявлять крайнюю осторожность – чтобы и жалкую четвертушку не отобрали, а во-вторых, на максимум включить соображаловку и попытаться отыскать запасную жизнь.
Татьяна осторожно – надо беречься! – тронула с места верного «пёжика». Перестроилась в самый безопасный средний ряд, убедилась, что никаких подозрительных автомобилей за ней не едет. И только тогда включила мозги и принялась продумывать цепочку своих дальнейших действий.
Первым звеном в цепочке шел тест. Так, инструкция – все очень просто. Достоверность, как пишут, девяносто восемь процентов… Эффективен, как заявлено на обложке, «с первого дня задержки». А у нее какая задержка? Таня дала тесту, как просили в инструкции, «пять минут на оценку результатов» и не поленилась полистать ежедневник. Где же записи тех времен, когда они над рекламой водки работали?.. Когда это хоть было-то? Месяц назад? Полтора? Ага, вот: «водка – эликсир молодости», ровно два месяца назад… Плохи дела. Да ладно, погоди паниковать! Вдруг задержка из-за расшатанных нервов? Или она простудилась? А может, у нее уже сверхранний климакс начался – из-за вредной работы и плохой столичной экологии?.. В общем, куча версий, и Таня на все согласна, даже на климакс, – хотя раньше от мыслей, что у нее, как и у всех женщин в мире, когда-то случится угасание репродуктивной функции, она впадала в жуткую панику.
Ладно, пора смотреть. Таня зажмурилась, извлекла на свет божий индикатор, сосчитала до трех и открыла глаза. Две полосочки. Жирные, наглые, уверенные. Может, все же ошибка? Или тест бракованный? Таня разорвала еще одну упаковку. Уходить или зажмуриваться в этот раз не стала. Стояла и наблюдала, как на индикаторе опять проступает не одна (ах, если бы причина была в нервах, простуде или даже климаксе!), а две безжалостные полоски…
«Что ж, остается принять, – пробормотала Таня. И, пробуя новое слово на вкус, выпалила: – У меня будет малыш!»
Замерла, прислушалась к себе. Почему-то ждала, что внутри нее что-то всколыхнется – новые чувства, новые эмоции… Но никаких необычных ощущений не было: совершенно заурядное состояние и совершенно обыденные, довольно отстраненные мысли: «Хорошо, что сейчас – двадцать первый век! А ведь живи я в пуританском Средневековье – уже бы рыдала, что ребенок может родиться вне брака… На Кавказе, наверное, из-за этого до сих пор рыдают… А если б я, скажем, американкой была? О, тогда без вопросов – вместо того чтоб рожать, я бы в суд подала на производителей «резинового изделия номер два»… Мы, понимаешь ли, на них надеялись – а они нам такой сюрприз выкатили! Но раз в России таких исков не подают, придется смириться: у меня будет малыш и, скорее всего, муж: Макс. Надежный, немного скучный и не самый богатый – но тем не менее кормилец, поилец и опора семьи».
«Что ж, Макс, я тебя поздравляю! – пробормотала Таня. – Ты оказался шустер и вездесущ – несмотря на все принятые меры… Признайся, может, ты особо и не старался предохраняться? Ты ведь хотел детей. И сколько раз говорил, что так сильно меня любишь, что хочешь, чтоб на земле появилось наше с тобой, твое и мое, продолжение…»
Вот продолжение и появилось. Точнее, скоро появится. Что ж, такое событие нужно отметить – чашкой доброго кофе. Или кофе теперь нельзя?.. Таня задумчиво замерла над банкой растворимого порошка и решила, что чуть-чуть, наверное, можно – это ж не алкоголь. А сырокопченой колбасой, интересно, закусывать не вредно? Тьфу, ну и жизнь начинается: думать приходится не о себе, а о непонятном существе, спрятанном у нее внутри…
«Что-то мысли у меня совсем не материнские, – расстроенно подумала Таня. – Впрочем, материнский инстинкт ведь не сразу просыпается – подождем… Интересно, а как с отцовскими инстинктами у Макса? И как он себя поведет?»
Таня представила, что сообщает ему сногсшибательную новость… и Макс сначала замирает, а потом расплывается в счастливой улыбке, подхватывает ее на руки, целует, зарывается лицом в ее волосы…
«Конечно, Макс будет счастлив. И, конечно, он мне сделает предложение, – думала Таня, – а я его, разумеется, приму, и рожу ребеночка, и буду кормить его, и пеленать, и тетешкать, и вскакивать к нему по ночам… А мама-то как обрадуется: дочка остепенилась, одомашнилась и вместо танцев в ночных клубах фальшивым голосом распевает колыбельные песенки…»
Таня представила себя в застиранном халате, с небрежно сколотыми волосами, в сношенных тапочках, а на руках – младенец. Трогательная картинка. Даже циник Полуянов – и тот протащится. Одного жаль: рушатся планы. Не на жизнь и не на карьеру, бог с ней, с карьерой, да и, потом, ребенок работе не помеха, всегда можно памперсов накупить, няню нанять, маму с отчимом к воспитанию внука приспособить… Жаль другого. Жаль, что рушатся планы на любовь, которая только-только, впервые в жизни, начала проклевываться, как ей казалось, в ее отношениях с доктором Кириллом… Впрочем, что сделано, то сделано. И если всевышний дал ей малыша от Макса – значит, этот малыш появится. И она его будет любить, оберегать, учить и баловать.
Картинка на мониторе шла в режиме «он-лайн». Максимальное увеличение, сочные краски, два плана: общий и крупный. Вполне достаточно возможностей, чтобы прочитать всю радугу чувств у нее на лице… Радуга: Каждый Охотник Желает Знать… Вот и девушка тоже: Краснеет, Опасается, Ждет, Задумывается… Как это красиво! Жаль, не слышно, что она говорит… Хотя разве дело в словах? Дело – в ее глазах, одновременно счастливых и тревожных, умиротворенных и жалобных. А слова – за нее уже сказал Моцарт в своем гениальном «Реквиеме», нужно сделать погромче…
Он прослушал заключительные аккорды. С сожалением выключил музыкальный центр. Еще с минуту полюбовался, как губы девушки дергаются в нервной гримаске, а руки нервно теребят клетчатую салфетку… Потом вздохнул и нажал кнопку селектора.
– Слушаю вас, – откликнулся подобострастный голос.
Он в последний раз взглянул в огромные, тревожные глаза девушки и произнес только одно слово:
– Приступайте.
На работе Макса не оказалось. Вежливая секретарша сообщила, что он сегодня в разъездах, в офис, скорее всего, не вернется, и посоветовала звонить на мобильный.
Таня поблагодарила секретаршу, положила трубку и хмыкнула:
«Где ж тебя носит… папаша?»
Позвонила на мобильный – тоже облом, тут же включился автоответчик. Строгий голос Макса проинформировал: «В данный момент я не могу разговаривать, пожалуйста, свяжитесь со мной позднее».
«Э, дядя! Да ты, похоже, от алиментов скрываешься!» – снова усмехнулась Таня. Ну, что ж, последняя попытка: будем звонить домой. Там его, конечно, нет, но, может, автоответчик чем-нибудь порадует? И точно, порадовал – бодрым голосом сообщил: «Здравствуйте, меня пока нет, но ровно в пять часов я приду».
«Нет, Макс, хоть ты и солидный человек, почти что отец семейства, а дурачок, – весело подумала Таня. – Специально для воров такое приветствие, что ли, записывал?»
Она взглянула на часы: ого, уже почти четыре. Как-то день незаметно прошел – сначала за страданиями, потом за размышлениями… Ну что ж – по всему выходит, что у такого дня и вечер должен быть соответствующим. Пусть он пройдет в объяснениях. С Максом. О том, что у их любви появилось продолжение … Неплохой получится сюрприз для вечернего чая.
Таня вышла из квартиры, сбежала по лестнице и уселась в «пёжик». На обгорелый остов «Тойоты» она старалась даже не смотреть…
У Ходасевича всегда были с собой ключи от Таниной квартиры. Она когда-то со смехом вручила их ему: «Чтобы тебе было куда женщину привести». – «Да я ведь и к себе женщин могу приводить, – усмехнулся тогда отчим, – только вот не хочу». – «Ну, бери, бери, – настояла в тот раз Танюшка, – а то вдруг я свои потеряю».
Теперь ключи оказались как нельзя кстати.
Тани дома не было. По комнате расшвыряны книги и диски. На кухне киснет недопитая чашка кофе. На кресле висит лифчик.
Валерий Петрович прибрал лифчик в шкаф и впустил лейтенанта.
– Вот тебе еще один фронт работы, – шепнул он ему в коридоре.
…Чего-то подобного Ходасевич ждал – однако результаты осмотра Татьяниной жилплощади даже превзошли все его опасения. В однокомнатной квартире падчерицы оказались установлены не две, как у него, а целых четыре видеокамеры скрытого наблюдения. Одна была размещена на кухне, две – в комнате, и еще одна – в совмещенном санузле.
Все камеры (как доложил полковнику лейтенант, когда они снова вышли на улицу) были той же конструкции, что и дома у Валерия Петровича. Установили их примерно тогда же, когда у него. Все они – как и та, которая обнаружилась дома у полковника, – в данный момент не работали. Но каждая из них, судя по разряженности блока питания, включались на запись примерно на два-три часа. А та, что была нацелена на Танюшкину постель, – дольше всех: около пяти часов.
– Ми-илый! Тебе было хорошо?
Вопрос, неизбежный в своей глупости и предсказуемости.
– Это было что-то!
«В общем-то я не совсем и вру…»