Хавьер спрыгнул на палубу траулера.
— Заводи! — заорал он Матео, который должен был быть за ним.
Но Матео остался на причале.
— Что ты делаешь?! — крикнул Хавьер.
Матео посмотрел на него. Прямой, пустой взгляд человека, который закончил свой бой. В его осанке больше не было напряжения. Только усталость.
— У каждого должен быть дом, Рейес, — сказал он. — А если его больше нет, нужно хотя бы замести за собой мусор.
Он нажал кнопку на маленьком детонаторе в своей руке.
— Прощай.
Хавьер не успел ничего сказать. Взрыв обрушил свод туннеля над входом в море. Их траулер подбросило, как щепку, и швырнуло вперёд чудовищной ударной волной. Судно вылетело из скального укрытия прямо в ревущее, штормовое море.
Ржавый траулер качался на гигантских свинцовых волнах Северной Атлантики. Ветер срывал с гребней пену и швырял её ледяными брызгами в лица выживших. Их было шестеро. Хавьер. Люсия. Сольвейг. Трое «Бродяг», чьи имена Хавьер едва знал.
Они были свободны. И бездомны.
Позади них, на берегу, то, что было маяком, превратилось в огромный погребальный костёр, дым от которого смешивался с тучами. Хавьер смотрел на огонь. Он сглотнул, но сухость в горле не прошла. Матео. Ещё один долг, который не вернуть.
Стерильный командный центр где-то под Москвой. Холодный свет люминесцентных ламп. Тихий гул серверов. На огромных экранах — карты глобального хаоса. Красные пятна аномалий расползались по континентам.
Полковник СВР с седыми висками и мёртвыми, усталыми глазами смотрел на данные. Он не улыбался. Он просто наблюдал, как рушится чужой мир.
Он повернулся к помощнику, молодому капитану с напряжённым лицом.
— Цель «Архитектор» дестабилизирована, — его голос был спокоен и лишён эмоций. — Её внимание рассеяно. Она тушит пожар, который сама же и разожгла.
Он сделал паузу, отпил остывший чай из гранёного стакана.
— Начинаем операцию «Лорка».
Камера медленно наехала на папку, лежащую на его столе. На обложке была фотография Хавьера Рейеса, сделанная скрытой камерой несколько лет назад в Мадриде. Рядом с ней — выделенная жёлтым маркером строка из отчёта аналитика.
Это была цитата из стихотворения Лорки.
…Зелёный ветер. Зелёные ветви… Корабль на море, конь на горе…
Старый мир пришёл забрать то, что осталось от нового.
Эпилог
Траулер резал чёрную, вспухшую воду Северной Атлантики. Его дизельное сердце билось глухо, надсадно, иногда пропуская удар, словно задыхаясь. Оно выталкивало их прочь от Исландии — острова, ставшего для них одновременно и гаванью, и могилой.
Позади, на горизонте, угасала последняя искра. Крошечная точка света, которая ещё час назад была ревущим адом пожара, пожиравшего маяк.
Хавьер стоял на качающейся палубе, вцепившись в ледяной поручень. Ветер, пропитанный солью и запахом гибели, бил в лицо, но он почти не чувствовал холода. В теле не осталось ничего, кроме гудящей усталости. Мышцы ныли, как после застарелой травмы.
Он поднял голову. Впервые за месяцы над ним было только небо. Пустое, беззвёздное, чистое. Ни одного дрона. Ни одной патрульной «стрекозы». Никакого металлического жужжания, предвещающего смерть.
Облегчение было почти болезненным. Оно заполнило его лёгкие вместе с ледяным воздухом, но не принесло тепла. Матео был мёртв. Ивар был мёртв. Десятки «Бродяг», ставших на короткое время подобием семьи, остались пеплом в лавовых полях.
Они выжили.
Он нашёл её у кормы. Люсия куталась в грубое шерстяное одеяло, глядя на пенистый след, который оставляло их судно. Её фигура казалась маленькой и хрупкой на фоне вздымающихся за кормой чёрных волн. Подойдя ближе, он увидел её лицо — бледное, с тёмными кругами под глазами. Взгляд был пуст, направлен на воду, но не видел её.
— Всё кончено, — прохрипел Хавьер. Слова, которые он так долго хотел произнести, прозвучали глухо и бесполезно. Он повторил их, пытаясь заставить себя поверить. — Мы свободны.
Он шагнул ещё ближе, протягивая руку, чтобы коснуться её плеча. Привычный, инстинктивный жест защитника. Обеспечить безопасность. Установить периметр. Успокоить.
Люсия дёрнулась, отшатнувшись от него, словно от удара током. Её глаза на секунду сфокусировались на нём, и он увидел в них не облегчение, не скорбь, а ужас загнанного зверя. Её зрачки были расширены, дыхание замерло. Его рука замерла, повиснув в воздухе. Он опустил её, чувствуя, как хрупкое стекло иллюзии покрывается трещинами.
Они были свободны. Но победа выглядела именно так. Как поражение.
В каюте воняло соляркой, ржавчиной и сыростью. Тусклая лампочка под потолком раскачивалась в такт волнам, бросая по стенам дёрганые тени. Люсия сидела на жёсткой койке и смотрела на свои руки. Обычные руки. Тонкие пальцы, коротко остриженные ногти.
Этими руками она не держала оружия. Она была оружием.
Источник глобального безумия.
Воздух в каюте был густым, тяжёлым. Сквозь привычные запахи старого судна пробивался ещё один. Едва уловимый, навязчивый. Запах горелой корицы. Психический след её вируса. Теперь им пах весь мир. Он пропитал её одежду, волосы, само её сознание.
Она закрыла глаза, но это не помогло. Шум был не в ушах. Он был везде.
Это был её главный, самый страшный просчёт. Она думала, что выпустив «Осколки», она поделится своей болью. Заставит мир понять. Она ошибалась.
Она не поделилась. Она умножила её в миллиарды раз и вернула себе всепоглощающим эхом. Её сознание стало глобальным приёмником, настроенным на одну-единственную волну — волну агонии, которую она сама же и запустила.
Паника. Мужчина в костюме на сороковом этаже в Токио смотрит на погасшие экраны. Миллиарды испарились. Он делает шаг к окну.
Надежда. Мать в трущобах Мумбаи молится. Аппарат жизнеобеспечения её сына замолчал. Она сжимает его руку.
Ярость. Водитель грузовика в Москве бьёт по рулю, его крик тонет в какофонии гудков.
Одиночество. Цифровой вопль спутника, сходящего с орбиты. Он падает, транслируя в пустоту бессмысленные данные о погоде столетней давности.
Это были не просто звуки. Это были жизни. Сломанные, исковерканные, уничтоженные. Миллионы крошечных трагедий, сливающихся в один невыносимый вой. И в центре этого воя была она.
Она хотела тишины. Всего лишь тишины. И чтобы её оставили в покое. Ради этого она устроила всему миру пытку, в тысячу раз превосходящую ту, что она испытывала сама.
Она не освободитель. Не анархист. Она — чудовищный, эгоистичный ребёнок, который, чтобы заглушить собственную боль, поджёг весь дом. И теперь она горела вместе с ним.
Она посмотрела на свои руки. Руки убийцы.
Дрожащими пальцами она достала из кармана планшет. Последний островок порядка в её рушащемся мире. Экран был треснут, но работал. Он осветил её измученное лицо холодным светом. Она провела пальцем по дисплею, открывая единственную оставшуюся программу. Один-единственный файл.
Oskolok_Tishiny.finalЭто был не вирус. Это был нейронный фильтр-компрессор. Её последняя разработка. Её персональный яд. Программа, которая не удаляла шум, а брала бесконечный поток данных и сворачивала его в бесконечно плотный, изолированный архив в её собственном сознании. Её избавление.
Дверь каюты со скрипом открылась. Вошёл Хавьер. Его лицо было серым от усталости, но глаза горели тревогой. Он увидел планшет в её руках, её палец, занесённый над иконкой запуска.
— Люсия, нет! — он бросился к ней, его голос сорвался. — Что ты делаешь? Чёрт, выбрось это!
Она вскинула на него затравленный взгляд.
— Ты не… — её голос был едва слышным шёпотом, но от него веяло холодом. Вспышка чужой боли обожгла её сознание — образ горящей машины где-то в Техасе. — …не понимаешь. Этот шум… он меня убьёт.
— Мы справимся! — он протянул руку, чтобы вырвать планшет. — Я что-нибудь придумаю! Мы всегда справлялись! Только не делай этого!
— Я должна, — она покачала головой, отстраняясь. Запах корицы вдруг стал невыносимо сильным. — Я должна его выключить. Иначе я сойду с ума. Это единственный…
Его крик «Только не делай этого!» утонул в резком, скрежещущем визге металла.
Двигатель траулера захлебнулся. Закашлялся, как умирающий старик. И заглох. Словно эхо глобального хаоса, которое она выпустила, докатилось и до них.
Судно резко накренилось. Всё, что не было прикручено, полетело на пол. Люсию швырнуло на стену. Хавьер, потеряв равновесие, врезался в дверной косяк. На мгновение все звуки, кроме воя ветра и ударов волн, исчезли. В наступившей тишине стал слышен только собственный пульс в ушах.
Дверь снова распахнулась. В проёме стоял Эрик — один из выживших «Бродяг», молодой парень с вечно испуганными глазами. Сейчас они были огромными от ужаса.
— Двигатель, блядь! Он сдох! — крикнул он, перекрывая рёв шторма. — Нас несёт! Прямо на скалы!
Мир сузился. Психологическая драма столкнулась лбом с тупой, первобытной угрозой гибели.
Хавьер замер на долю секунды, разрываясь между сестрой и новой угрозой. Этого хватило.
— Прости, — прошептала она в хаос.
И нажала на экран.
Хавьер рванулся за Эриком в машинное отделение, его мозг уже переключился в режим выживания. Крики, запах горячего масла, лязг металла.
Когда траулер накренился, Сольвейг, не издав ни звука, прижала раненого к койке, защищая его от падения. Лишь когда судно выровнялось, она закончила перевязку. Её движения были точными и спокойными. Рёв шторма и качка, казалось, не имели к ней никакого отношения. Закончив, она достала из внутреннего кармана маленький, защищённый от влаги медальон. Открыла его. Секунду посмотрела на выцветшую фотографию улыбающегося мальчика. Лео. Закрыла. Убрала обратно. Её якорь.
В это же время в голове Люсии разверзся ад иного рода.
Шум не исчез. Он не затих. Он начал сжиматься. Уплотняться под немыслимым давлением. Миллиарды криков, образов и запахов, вся агония мира, которую она впитывала, начали сворачиваться в одну бесконечно малую и плотную точку. Это была агония сингулярности. Её сознание превращалось в чёрную дыру. Она закричала, но звук утонул в её собственной голове.