— Господин…здесь оборванка из Черных Львов…полудохлая от голода…она утверждает, что является вашей женой, — охранник заржал, а я обессиленно повисла у них на руках. Я больше не могла поднять глаза. Я увидела то, в чем никто не сомневался кроме меня — он чудовище, он садист и убийца. И я наверняка не уйду отсюда живой. Николас откинулся на кушетку, застегивая ширинку, оттолкнул труп девушки носком сапога. Две другие продолжали цепляться за его ноги, тянули к нему руки. А он смотрел на меня. Прямо мне в глаза. Потом отпил из бокала и кивнул охраннику:
— Уведите, я потом с ней разберусь.
Когда меня тащили к выходу, переступая через тела, больно скрутив мне руки и подталкивая пинками в спину, я обернулась и моя душа окаменела. Он даже не смотрел мне вслед. Он целовал ту самую рыжеволосую женщину, зарывшись пальцами в ее шикарные волосы. Я перестала сопротивляться, сил не осталось совсем, меня подняли на руки и понесли. Я закрыла глаза. Нет, я не плакала. У меня уже не осталось слез. Я просто истекала кровью. Внутри меня умирало все…черт возьми, все, кроме проклятой любви к нему.
Меня бросили в жалкое подобие темницы. Скорее подвальное помещение, разделенное на секторы с решетками, где кроме меня томились другие узники. Я упала на пол. Но боли не почувствовала, прислонилась щекой к ледяному кафелю и закрыла глаза. Я не знаю сколько времени пролежала там. Наверное, несколько часов. Внутри все горело. В голове нарастал дикий рев, в горле пекло от жажды. Я умираю? Или еще нет? Я должна умереть раньше, чем он убьет меня своими руками.
В тот самый момент, когда почувствовала первые судороги и позывы к голодной рвоте. Лязгнули замки, мне швырнули пакетик с кровью. Словно сквозь туман я услышала голоса охранников:
— С чего бы такая милость? Другие подыхают от голода уже несколько суток, а эту только притащили и сразу кормить. Трахнуть бы сучку и в яму.
— Хозяин приказал накормить…значит у него насчет нее свои планы.
— Да какие нахер планы? Ты ее видел? Кожа да кости. У меня на такое не встанет.
— Ты ж сказал, что трахнул бы ее.
— Ну, дал бы в рот раз другой…глаза у нее красивые…
— Железная логика — красивые глаза, значит надо дать в рот.
— Да еще и присматривать за ней…На хрен надо? Не понятно.
Они громко заржали, а я из последних сил поползла к пакетику…протянула руку и замерла. Я сейчас поем…а дети? Они там голодные. Что если я больше не получу еды? Вдруг мне удастся утащить этот пакет, если я останусь жива?
Но я чувствовала как умирают мои клетки, сжимая пакет холодными пальцами, я погружалась в сон, а может, теряла сознание. Перед глазами проплывали картины из прошлого…и везде он. Его глаза, улыбка, его нежные руки…и кровь, повсюду, я тону в этой крови и Ник тонет.
А потом меня вырвали из оцепенения пинками под ребра.
— Твою мать! Нет, ты это видел? Сучка не жрет! Она решила здесь сдохнуть, а с меня потом три шкуры спустят. А ну ка держи ее, я напою насильно. Открой рот, тварь! Давай!
Я стиснула зубы, но они были в тысячи раз сильнее, больно давили мне на щеки и в горло полились первые капли.
— Сказал привести ее к нему…и как? Полудохлую тащить? Пей…ну пей же ты.
Я поперхнулась, закашлялась, и инстинкт переборол мое упрямство, вцепилась дрожащими руками в пакет и высушила до дна. Задыхаясь, содрогаясь всем телом. Меня тут же скрутило пополам, и я вырвала на пол.
— Давай еще…она отторгает из-за голода. Еще тащи.
Второй пакет пошел лучше, и я почувствовала, как ко мне возвращаются силы, медленно вливаются в онемевшее тело, а вместе с ними возвращается боль. Стискивает костлявыми пальцами мое сердце и сдавливает грудь, мешая дышать. Звуки стали более отчетливыми и я понимала, что здесь в подземелье нас сотни. Пленники безумного короля. Несчастные которые сами шли к нему в руки, умирая от голода. Посмотрела на охранников. Один из них все еще сжимал мои щеки, а другой переминался с ноги на ногу.
— Пришла в себя. Давай подними ее и пошли. Я к вечеру еще хочу поучаствовать в празднике. А то все там развлекаются, а мы стережем эти полутрупы отказников.
Меня рывком подняли с пола и я пошатнулась. Голова все еще кружилась, а в висках пульсировало дикое желание вцепиться в этих ублюдков и рвать ногтями и клыками.
— И что он будет с ней делать? А? Грязная, ободранная. Ладно, других трахал, а ее?
— Заткнись. Не нашего ума дело. Отведем и отдохнем немного. Я стащил красного порошка с общего пиршества.
Меня толкнули в спину.
— Давай, иди сама. Я таскать тебя не буду.
Когда меня вывели снова в коридоры я наконец-то вздохнула. Все еще доносились звуки музыки, хохот, звон разбитого стекла. Но мы не пошли в сторону адского праздника, мы свернули к узкой лестнице, спиралью ведущей наверх. Видимо, в покои самих хозяев. Поднялись на последний этаж, и один из охранников отворив дверь, втолкнул меня вовнутрь. Узкая комната, без окон, практически без мебели. Только шикарная двуспальная кровать, кресло и стеклянный бар со спиртными напитками. На потолке зеркала. Внезапно послышался треск материи, и я вдруг поняла, что с меня содрали платье, прикрылась руками и прижалась к стене. В тот же момент послышался хриплый, звенящий от ярости голос моего мужа:
— Твою мать, я просил ее раздевать? Пошел нахрен отсюда!
Зажмурилась и вжалась в стену. Хлопнула дверь, послышались шаги, и я скорее угадала чем увидела, что Ник стоит напротив меня. Еще несколько шагов и он совсем рядом, на плечи легла жесткая материя, и я машинально закуталась в кожаный плащ и открыла глаза. Наши взгляды встретились, и тело пронизал ток, пригвоздив меня к полу. Нет, в его глазах не было жалости. Они, налитые кровью, с мешками под нижними воспаленными веками, затуманенные наркотиками, просто царапали мое лицо. Он рассматривал…как подопытное насекомое. Скрестив руки на груди.
— Не ожидал, — скрипучий голос, не похожий на его собственный.
Я молчала, смотрела на него и дрожала, плотнее кутаясь в его плащ.
— Почему отказалась от еды и зачем пришла?
— Твои дети умирают от голода, — хотела крикнуть, а получился жалкий срывающийся шепот. Никакой реакции, закурил, продолжая смотреть.
— У нас есть условия для вашего клана, и оно очень простое — вы отказываетесь от власти и отдаете все в руки нашего клана. Взамен вы получаете еду и жизнь. Те, кто примкнут к нам так же вернут все привилегии. И никакого Совета. Вся власть только наша.
Я усмехнулась, потрескавшимися губами:
— Ваши…чьи ваши? С каких пор ты стал чужим? Клан Черных Львов и твой клан. Мы голодаем. Ты вообще себя слышишь? Твои дети умирают от голода. Твоя Ками…твоя принцесса спит, потому что когда она просыпается у нее начинается ломка от дикой жажды!
Он сделал несколько шагов к бару и наполнил свой бокал виски.
— Хочешь выпить?
Он предлагает мне выпить? После того как я сказала, что мы все подыхаем?
— Нет! Я хочу, чтобы ты сжалился над своими детьми.
Он обернулся:
— У меня нет жалости. Я выдвинул требования твоему отцу. Вижу, что ты об этом ничего не знаешь. Он подпишет бумаги, и вы все получите вашу партию крови. Влад отказался. Поэтому вы в таком плачевном состоянии.
Неужели мне это говорит он, вот с таким ледяным равнодушием…Боже, кто он? Дьявол? К кому я пришла просить?
— Тогда дай хоть немного. Один пакет. Им хватит на первое время. Дай и отпусти меня.
Он расхохотался, и я невольно закрыла уши руками.
— Отпустить? Дочку Влада Воронова? Ты сама пришла ко мне в руки, с твоей помощью я получу согласие твоего упрямого отца. И ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Мы выкуривали вас из ваших нор месяцами.
— Дочку Воронова?! Жену Мокану! Твою жену! Ты забыл, что я все еще не дала тебе развод. Твои дети носят твою фамилию. Мы все Мокану. Твоя кровь и плоть! Ник! Сжалься. Я пришла к тебе умолять. Пусть ты вычеркнул меня, пусть совсем обезумел от смерти и крови, но вспомни о детях. Наших детях. Твоих!
Он резко повернулся ко мне:
— Твоего отца это не волнует. Почему должно волновать меня? А? Ты больше не Мокану. Я так решил, и плевать на жалкие бумажки.
И ни слова о детях. Как будто именно это он не слышит или не хочет слышать.
Он залпом осушил бокал и швырнул его о стену. Осколки стекла символично засверкали на полу. Вот так он разбил и нашу любовь сейчас…или когда отказался от нас и добровольно решил избавиться от всех воспоминаний. Я бросилась к нему, кутаясь в плащ, вцепилась в рукав.
— Посмотри на меня. Вспомни. Я любила тебя…Ник. Где наша любовь…как далеко ты ее спрятал…Неужели, все умерло? Я не узнаю тебя…где тот Ник которого я так сильно любила?
— Любила? Так сильно, что подсыпала яда? Мне похрен. Забудь. Будем считать — мне повезло. Ничего и не было. Никакой долбанной сраной любви не бывает. Такие, как я не умеют любить, а ты идиотка, если поверила, что может быть иначе. Во мне кровь Гиен. Это мой клан. А для вас я всегда был аутсайдером. Пришло мое время получить власть и изменить тупые законы твоего отца.
Он одернул руку и грубо оттолкнул меня.
— И погибнуть…ты погибнешь. Тебе не дадут получить власть, ты роешь себе могилу, Ник…Неужели ты не понимаешь? — прошептала я, чувствуя как по щекам катятся слезы. Боже, неужели я все еще его жалею?
— Никто не сможет мне помешать. Ты пришла убеждать или умолять дать еды твоим детям? Если убеждать — пошла вон. Если умолять — давай. Я весь во внимании. Удиви меня. Стань на колени, заплачь, не знаю начни биться головой о стены, и кто знает, может быть мне понравится и я отправлю пару пакетиков к тебе домой по почте.
— Ты…ты…в тебе нет ничего живого…Боже…как ты можешь?
— меня трясло, зуб на зуб не попадал, — Ты…ты жил со мной под одной крышей семь лет. Я прощала и принимала тебя таким, какой ты есть. Я любила тебя, боготворила. И сейчас именно ты рвешь меня на части?