– Так звали ее мать.
Корделия так изумилась, что неосторожно воскликнула:
– Я думала, вы не помните Эскобар!
Спустя некоторое время он объяснил:
– Можно немного обмануть лекарства, если знать как.
Форкосиган приподнял брови. Видно было, что он тоже удивлен.
– И как это делается, сержант? – Адмирал тщательно сохранял нейтральный тон.
– Меня когда-то давно научил один знакомый… Записывайте то, что хотите помнить, и думайте об этом. Потом прячьте записку – так же, как вы, сэр, бывало прятали ваши секретные папки от Рэднова. Потом, как только возвращаетесь к себе, когда еще не перестало тошнить, достаньте и смотрите. Если сможете вспомнить хоть что-то, сможете припомнить и остальное, пока за вами снова не пришли. Потом делайте то же самое. И опять. Помогает, если у вас еще есть предмет. Вещь для памяти.
– А у вас есть… э-э… предмет? – спросил Форкосиган, явно завороженный неожиданным откровением.
– Прядь волос. – Он опять надолго замолчал, потом добавил: – У нее были длинные черные волосы. Они хорошо пахли.
Испытующе посмотрев на Ботари, адмирал отвернулся. Сейчас у него был вид человека, нашедшего ключ к трудной головоломке. Корделия тоже поспешила углубиться в созерцание мелькающих за окном пейзажей. Но она и вправду наслаждалась ясным солнечным светом, свежим воздухом, от которого не надо прятаться, зрелищем холмов и озер. Впрочем, она увидела и кое-что еще. Форкосиган проследил за направлением ее взгляда.
– А, так ты их заметила?
– Флайер, который нас не обгоняет? – сказала Корделия. – Ты знаешь, кто это?
– Имперская служба безопасности.
– Они всегда сопровождают тебя в столицу?
– Они всегда сопровождают меня повсюду. Видно, не могут поверить, что моя отставка – это всерьез. До твоего приезда я частенько развлекался тем, что дразнил их. Выбирал лунную ночь, напивался и летел к тем каньонам на юге. Флайер у меня новый, очень скоростной. Они просто бесились, стараясь не потерять меня.
– Господи, да это же верное самоубийство. Ты правда так делал?
Он казался чуть пристыженным.
– Боюсь, что да. Я ведь не думал, что ты приедешь. Это щекотало нервы. Я так не рисковал с подросткового возраста. Хватало риска на службе.
– Удивляюсь, как ты не разбился.
– Один раз было, – признался он. – Небольшая авария. Кстати, надо узнать, как идет ремонт. Он что-то затянулся. Наверное, Бог и вправду бережет пьяниц; но, впрочем, я никогда не решался летать без ремней безопасности. Никаких дурных последствий, если не считать флайера и нервов агента Негри.
– Два раза, – неожиданно произнес Ботари. Видя их недоумение, он пояснил: – Вы бились два раза, сэр. Второго вы не запомнили. Ваш отец сказал, что это его не удивляет. Мы помогли… э-э… выпилить вас из каркаса безопасности. Вы целый день были без сознания. – Он чуть улыбнулся.
– Вы меня разыгрываете, сержант? – недоверчиво спросил Форкосиган.
– Нет, сэр. Можете съездить посмотреть на обломки флайера. Разбросало на полтора километра по Дендарийскому ущелью.
Форкосиган откашлялся и съежился на сиденье.
– Понятно. – Помолчав, он добавил: – Как… неприятно иметь такой провал в памяти.
– Да, сэр, – невозмутимо согласился Ботари.
Корделия опять взглянула вверх, на парящий среди холмов флайер.
– Они наблюдали за нами все это время? И за мной тоже?
Форкосиган улыбнулся выражению ее лица.
– Надо полагать, с того момента, как ты вошла в зал космопорта Форбарр-Султана. После Эскобара я – политическая фигура. Пресса, которая здесь является третьей рукой Эзара Форбарры, представила меня эдаким отшельником-героем, вырвавшим победу из пасти поражения и тому подобное. В общем, невообразимая чушь. У меня от нее желудок болит даже без бренди. Зная то, что я знал, можно было действовать успешнее. А я пожертвовал слишком большим количеством крейсеров, прикрывая корабли десанта: конечно, такой ход был вынужденным, его диктовала чистая арифметика, но…
Она уже поняла, что мысли его пошли по привычному лабиринту неосуществленных возможностей. «Будь проклят Эскобар, будь проклят твой император, Зерг Форбарра и Джес Форратьер, будь прокляты все обстоятельства времени и места, из-за которых мальчишеская мечта о героизме превратилась в круговорот убийств, преступлений и обмана». Ее присутствие явилось неплохим лекарством, но этого было недостаточно: в нем все еще оставалось что-то неладное, незалеченное.
По мере приближения с юга к Форбарр-Султану холмы разгладились и перешли в плодородную равнину, гораздо более населенную. Город стоял на широкой серебряной реке, и самые старинные правительственные здания, в большинстве своем – перестроенные древние крепости, гнездились на высоких уступах и командных высотах на берегу. Новые районы тянулись к северу и югу.
Между историческим центром и жилыми массивами располагался пояс правительственных учреждений. Проезжая через него, они миновали целый квартал выгоревших зданий, вздымавших к небу свои почерневшие каркасы.
– Боже, что здесь случилось? – спросила Корделия.
Форкосиган невесело усмехнулся:
– Это было Министерством политического воспитания – до мятежей, происшедших два месяца назад.
– Я слышала об этом на Эскобаре, когда летела сюда. Но не подозревала, что они были такими бурными.
– Они были не бурными, а тщательно спланированными. Лично я считаю, что это была чертовски рискованная затея. Хотя, конечно, несомненный шаг вперед после «Вырубки Малого Совета», которую устроил Ури Форбарра. Прогресс методов налицо… Я не думал, что Эзар Форбарра сможет загнать джинна обратно в бутылку, но, похоже, у него это получилось. Как только был убит Гришнов, все вызванные им войска, которые вначале почему-то предпочли защищать резиденцию императора, – тут он хмыкнул, – перестроились в колонны и очистили улицы. Мятеж просто растаял, если не считать горстки фанатиков, потерявших близких на Эскобаре. Их мигом прихлопнули, но в новостях об этом не сообщалось.
Они переехали через реку и оказались у знаменитого госпиталя – огромного, словно город, раскинувшийся среди обнесенного стеной парка.
Мичман Куделка, облаченный в больничную пижаму, лежал на кровати и мерно помахивал рукой. Сначала Корделия приняла это за приветствие, но потом увидела, что рука движется механически и непрерывно, как маятник. Лицо молодого атлета утратило прежнее детское выражение; он казался повзрослевшим и даже постаревшим.
Все же он сел, улыбнулся своему прежнему командиру и обменялся кивками с Ботари. Когда он заметил за спиной Форкосигана Корделию, то улыбка его расплылась еще шире.
– Капитан Нейсмит, мадам! То есть я хотел сказать – леди Форкосиган! Я никак не ожидал снова вас увидеть.
– И я тоже. Рада, что ошиблась, – искренне проговорила она.
Куделка перевел взгляд на адмирала:
– Приношу вам мои поздравления, сэр. Спасибо за записку. Я немного скучал без вас последние недели, но… вижу, что у вас были более важные дела.
Благодаря улыбке его слова не казались насмешливыми.
– Спасибо, мичман. Э-э… что у вас с рукой?
Куделка поморщился.
– Я сегодня упал. Что-то закоротило. Через несколько минут придет доктор и все наладит. Я легко отделался.
Тут Корделия заметила, что кожа на его руках покрыта сетью тонких красных шрамов – следы имплантации искусственных нервов.
– Значит, ты ходишь. Это приятно слышать, – удовлетворенно заметил Форкосиган.
– Да, вроде как хожу. – Он повеселел. – К тому же им удалось наладить управление моим кишечником. По крайней мере я избавился от этого чертова пакета с дерьмом!
– Вам очень больно? – робко спросила Корделия.
– Не слишком, – беззаботно ответил мичман, и она поняла, что это неправда. – Самое неприятное, если не считать неуклюжести и потери равновесия, – это путаница в чувствах. Ложные сигналы мозга. Когда, например, различаешь цвета левой пяткой, или ощущаешь то, чего нет, – например, будто по всему телу кто-то ползает, или не ощущаешь того, что есть на самом деле, например горячего…
Он посмотрел на забинтованную левую лодыжку.
Вошел врач, и разговор прервался. Куделка снял рубашку, доктор закрепил у него на плече индикатор импульсов и начал отлавливать замыкание, передвигая по коже специальный зонд. Куделка побледнел и уставился на свои колени. Наконец левая рука перестала раскачиваться и безвольно упала.
– Боюсь, придется отключить ее до конца дня, – извинился врач. – Но ничего, наладим завтра, когда займемся двигательной группой правой ноги. – Собрав инструменты, он вышел из палаты.
– Я знаю, тебе кажется, что это тянется уже целую вечность, – сказал Форкосиган, глядя в усталое лицо Куделки. – Но каждый раз, как я сюда прихожу, я вижу прогресс. Ты выйдешь на собственных ногах, – уверенно заключил он.
– Да, хирург говорит, что выпихнет меня отсюда месяца через два. – Он улыбнулся. – Но врачи считают, что я больше не годен для действительной. – Улыбка погасла, и лицо его сморщилось. – Ох, сэр, они собираются меня уволить! Все это бесконечное кромсание – и впустую! – Стиснув зубы, мичман умолк.
Форкосиган тоже отвел взгляд, не навязывая ему своего сочувствия, пока Куделка снова не повернулся к ним с тщательно надетой улыбкой.
– Хотя их можно понять, – бодро заявил он, обращаясь на этот раз к молчаливому Ботари. Тот стоял у двери, не выказывая никакого желания принять участие в разговоре. – Пара хороших ударов по корпусу, вроде тех, что ты залепил мне на тренировке, и я начну биться, как рыба на крючке. Не слишком хороший пример для подчиненных. Наверное, надо будет найти… какую-нибудь административную работу. – Он посмотрел на Корделию. – А что с тем вашим мичманом, которому попали в голову?
– Последний раз я его видела после Эскобара: кажется, за два дня до отлета. У него все по-прежнему. Из больницы его выписали, мать ушла с работы и сидит дома, ухаживает за ним.
Пристыженный Куделка опустил глаза.