Некрасов Игорь Петрович. Родился 4 апреля 1966 года в станице Кущевской Краснодарского края. В 1984–1986 гг — служба в 191-ом отдельном мотострелковом полку в провинции Газни (Афганистан) — сержант, санинструктор 8 МСР, разведрота. Женат, две дочери. Автор сборника стихов «Загадай мне звезду» (2005). Живет в Ставрополе.
Афганистан. Остался навсегда
Откуда знать мне, спросишь, о пехоте? p
Забыл бы, да забыться не дают:
То выстрелит мениск, то нервом хлопнет,
Да так, что лучше встретиться в раю.
Кому сказать, да слов не наберется, —
В горячей фляге больше нет воды…
Пехота — след. Во мне он остается…
Жить можно. Если б не было войны.
В горах, где турбулентность, вертолеты
Махнули нам бессильными винтами:
«Мы выдохлись, а вы… а вы — дойдете…
Пехота — это сами… сами… сами…»
Сквозь грохот боя танки рокотали:
«Нельзя туда нам — бьют гранатометы!
Сожгут броню, а вы… а вы — дойдете…
Пехота — это сами… сами… сами…»
Изыски — назовут мотострелками —
«Филологов-штабистов» хуета —
Пехота есть пехота. Простота
Названия — солдатскими сердцами,
И выдохом: «Все… наша высота…» —
Пехота — это сами… сами… сами…
…и вот кричу: «Бача, давай по новой!»
…и вот кричу: «Бача, давай по новой!»
свеча, упавшая под лед, горела долго…
чудо?… диво?..
слеза под скрип зубов комдива
пыталась растопить тот лед…
семнадцать километров до Газни…
а журавлю неделю лету до России…
семь дней душе на подвиг отпустили…
и кто вперед…
и кто пойдет…
и скольких понесут…
а скольких бросят…
не брошен ни один…
всех донесли…
шипение тангент как вздох из ада…
и каждого нашла своя награда…
играли гимн… он стал хитом…
знамена выцвели, лафеты укрывая…
и залпы в небо… в трех шагах от рая…
удачи все желали журавлю…
кури, бача… спасибо, не курю…
от свечки не прикуривают…
поздно…
1985
Знанье
Присущее собакам знанье —
К покойнику надсадно выть…
Сосед, сказали, был «афганец».
Не вынеся лихой судьбы,
А может, по чьему веленью,
Поди теперь уж разбери,
Повесился у входа в сени
Часа тому назад как три…
Я тут недавно поселился —
Всего-то пять годков прошло…
Не знал его, а он, вишь, спился.
Нехорошо.
К тому ли мне сегодня снилась
Та злополучная война,
Что не объявлено все длится
В моих, не дай кому-то, снах…
Как-будто были мы убиты,
Но вдруг — ожившие — ползем…
И голос детский «Витя… Витя!» —
И дождь вминает в чернозем
Меня, его, траву и память…
А мне мешает автомат
Схватить Витька двумя руками
И притянуть к себе… назад…
И он уполз. А я остался.
Проснувшись, понял, что во сне
Его душа не дозвалася,
Не достучалася ко мне…
Лишь вой собачий с причитаньем
Его вдовеющей жены…
Сижу контуженный тем знаньем
Собачьей жизни и войны…
Схоронили за кладбищем,
Схоронили за кладбищем,
Люд к лапше не пришел,
И родня тоже — та ещё,
Будто он не крещён…
Люд друг дружку науськивал:
Во грехе, мол, ушел…
Как же это по-русски, бля,
Как же не хорошо…
Саланг опять с разлукой спутал снежность…
А в кружках кишмишовка — местный «чай»…
Щетина щек не спрячет братства нежность…
Горчинка радости как горный молочай
Граненым краем режет — острый скальпель…
Понять непонятых не тужится страна…
Окно февральское… тепло… плесни «пять капель»…
У горя есть святые имена…
А веры нет… а верить очень надо…
И надо жить, тем более любить…
Мне сон принес лихой азарт засады…
Я тоже знал — меня им не убить…
Нам не простят наивность философий,
И не поймут, и хрен с ним, у войны…
Бача, мне не понять гражданский кофе…
«ЗА РОДИНУ!!!»… и капля тишины…
Кофе по-афгански
…а мы с тобою просто пили кофе
под звездами, что ярче трассеров…
там кипень облаков и то по крохам…
а радости — сто сорок коробов…
а мы с тобою просто пили кофе…
и не было колонн, ночных засад…
случалось, загорали мы неплохо
в тени дворцов, под нежностью наяд…
а в основном, мы просто пили кофе…
излетом донимали «мухи» нас,
от кофеина мы едва не сдохли —
он рвал сердца, как траки рвал фугас…
но мы с тобою просто пили кофе…
и ждали писем, вскрытых в основном…
кто их вскрывал — душманы или блохи?
мы ничего не ведали о том…
ведь мы с тобою просто пили кофе,
когда после засад, да на допрос…
и особист, как академик Йоффе,
на атомы щепил нас на донос…
а мы с тобою просто пили кофе…
мы «Чарльз» не признавали за угар…
ты высказал мне все безмолвным вздохом:
про свой Саланг, Газни и Кандагар…
бронежилет, расстрелянный на строфы —
«ошибкой» окантован роковой…
давай, бача, по Третьему… и кофе…
мы пить его приучены войной…
Одномолчане
Почему молчишь? Морозы? Нас тоже до… стали. Обещают, суки, до 37 ночью. Серьёзно, по хате хожу в унтах — плюс восемь!
«Почему молчу? Ты прав. Морозы» —
Легче оправданья не найти…
Два фрагмента из афганской прозы:
Я — строка. Два тома толстых — ты…
Есть о чем кричать. Слышней — молчанье.
Сердцу не придумали беруш.
Все мы с той поры однополчане.
Есть у нас и крестный — Гиндукуш.
Мы — антитела и антитезы.
Отторженцы мира и войны.
Наглухо промерзшие протезы.
Отчеств не имевшие сыны.
Что же до письма… пишу, Серега,
Вон их целый ворох на душе…
В череде мутаций интердолга
Фраз «недострелённое» клише.
Снегу намело. Дела. Работа.
Быт спокойный все не пристает.
Память, словно пуля на излете —
Ранит, а до смерти не убьет.
Так вот и молчим. Одномолчане.
Выскажемся — зряшно — не поймут.
Вот уже морозы полегчали.
Выживем, бача… по одному.
Площадка футбольная как промокашка
Площадка футбольная как промокашка,
Поодаль — дыра прямо в землю — люк.
Дыра — это дверь. Там живет дядя Сашка.
Уже и не бомж — просто жизненный глюк.
Откуда он тут, из какого исчадья?
Контужен в Афгане. Потом бизнесмен.
Теперь он для школьников леший и дядя,
Подмена понятий, подмена подмен.
О подвигах Сашки написано в прозе,
Что много геройского сделал в горах,
Теперь вот в дыре. Пережить бы морозы.
И душу излить под бутылку в стихах.
Рад: где-то надыбал осьмушку батона —
На сутки запас — дяде Сашке и вшам.
Калачик судьбы на подстилке картонной
С надеждой в кармане, что скоро весна…
Он умер. Едва не дожив до рассвета.
Так хочется жить!? — он у неба просил.
Но занят был Бог. Строил планы на лето.
И слушал о дятлах доклад «би-би-си»…
Там небо ниже
Там небо ниже
На три тысячи шагов.
Там звезды ближе
Облаков.
А у ручья
Остался след
Моей ноги,
Оторванной войной…
Потом решили, что ничья —
Победы нет…
Зной.
Бред.
Панджшерский снег ночной пурги…
И на рассвете жизни-вдруг-ни зги.
Отравы бы.
Куда девать мне сапоги
Правые?..
Потом убили Рохлина.
Жена.
Вроде бы.
Уж лучше б там — на Ургуне —
Война…
Плохо мне.
Родина!
…вопрос решен… и мы уже не там…
…вопрос решен… и мы уже не там…
…наш вид давно пошел на вымирание…
…потертое клеймо на нас — «афган»…
…салам, по совместительству дехканин!..
…не помнишь?.. мне б такое позабыть…
…закусываю яблоком моченым
граненый до сивушестости быт…
и сам дивлюсь живучести печенок…
…но более — живучести химер…
…какое там — «знай выпитому меру»…
…мы родом из пустой эпохи мер…
…потомки чистых опытов Пастера…
…засунуться бы в колбу и молчать…
…но колбы извели… оскомий мыслей…
…дехканин, а по-нашему «бача»,
…ты в памяти до пика нервных систул…
…но радуюсь, когда увижу взгляд,
…который мне паролем бьет по роже:
в нем счастья свет увиденных Плеяд
в предутренней росе на длани Божьей…
и пафосность уместна тут вполне —
оставшихся живыми после боя…
дехканин, ты не помнишь о войне…
и правильно, родной, ведь Бог — с тобою…
а я пока до веры не дожил…
мне б рядом оказаться на Дороге…
и Дух отдать, пусть веки Бога дрогнут…
ведь он со мной в Чистилище служил…
Выполнять боевую задачу
Мы спокойны пока — не впервой нам в десант —
Впереди еще где-то потеха…
А пока нет запалов в груди у гранат,
И желает «броня» нам успеха.
Зубы месят раствор — это пыль со слюной —
Рот как-будто бетономешалка,
А вчера написали мы в письмах домой,
Что тепло здесь и даже жарко…
А сегодня — десант. Что ж, не нам тут решать,
Не базар тут, и мы не судачим.
Эти мысли нам будут постыдно мешать
Выполнять боевую задачу…
Прилетели удачно, не сбили нас влет.
Вы — шакалы теперь, а мы — волки,
И запал душу в клочья гранатную рвет,
Чтобы рвали шакалов осколки.
Трех гранат мне не нужно секунды считать,
Ну, а если придется вдруг туго,
Я четвертую буду с собою взрывать,
Подпустивши поближе паскуду.
И когда подоспеют, чуть-чуть опоздав,
Молча будут разглядывать груды,
Мое сердце, средь клочьев чужих опознав,
Все поймут, как я жил в те секунды.
И рассказами будут других ублажать,
Даже орден пришлют моей маме…
А ведь как не хотелось мне пальцы разжать,
Как хотелось мне жить вместе с вами…
Я еще столько смог бы вам, люди, сказать,
Но шакалы уж рядом маячат.
Мысли — прочь! они будут мне только мешать
Выполнять боевую задачу…
Свои пальцы разжал я другою рукой,
Той, которая к сердцу поближе,
Сухо щелкнул запал, и секунды рекой,
Их четыре, одна другой жиже…
Мысль мелькнула «еще ведь не поздно бросать»,
Только сердце решило иначе —
Мысли — прочь! они будут тебе лишь мешать
Выполнять боевую задачу.
Вспомнят хлопцы о том, что любил я мечтать
И стихи сочинять тем паче…
Эти мысли уже будут им помогать
Выполнять боевую задачу…
1985
Труба (Минометчик)
Сашка — богач. Отвалили сполна
Воину за заслуги.
Не до слюнтяйства — война как война.
Сашка — из-под Калуги.
Он и не хнычет. Расчет как расчет,
Сашке не до вопросов,
Нужен в горах его миномет —
«Поднос» у духов под носом.
Вот и несет он, сдыхая, плиту…
Жар — даже кости ломит,
Сашку не сломят. На высоту
Он доползет и в коме.
Надо. И пусть нет во фляге на пот,
Сгустками кровь в аорте,
Он не умеет летать — ползет,
Ношей согбенный чертик.
И не до ангелов, и не до крыл,
Адово — все по штату…
Сколько же не человечьих сил
Выдано Сашке по блату?
Он бы и умер давно, но дойдет…
Выживет, знай «афганца»!
Знают. И выдадут. Под расчет.
Чеками. Девять двадцать…
84-86
Как крохи собирают по скатерке,
Я в памяти события ищу…
Мной на подкладке вытравлен был хлоркой
Двух юных дат отчаянный прищур.
Как будто время прятал впрок и в «нычку»,
Теперь — верни, теперь — поди, достань…
Вспять — двадцать пять, сопит он, стиснув спичку,
Теперешний афганский ветеран.
Пронзить бы кипу лет навылет взором,
Подшиву белой ниткой прикусить,
Вдохнуть тот миг, пропахший белым хлором,
И Костю — замкомвзвода — воскресить…
Сопение над первой цифрой — «восемь»…
Неровной вышла циферка — скривил, —
Славна была в тот год златая осень
С оттенком броским Спаса на крови…
В подвале медсанчасти много хлора —
Весь пол усыпан. Хлорка словно снег.
А на снегу — убитые. Их трое.
Им больше не поможет оберег…
Вторая цифра поровней — «четыре»…
Предтеча мест у черта на рогах, —
Мы в те места известные сходили,
Хотя нас и не звал туда аллах,
А мы о том аллаха не просили…
Восьмерка — третья цифра — тот же хлор.
«Восьмеркой» вертолет мы окрестили,
Но это, Брат, отдельный разговор…
И шесть. В последней цифре много яда —
«Шестерка», «сука», «дьявол»… зло и месть…
Иудством испытанье после ада,
Чтоб правильно понять, что значит честь…
От спичек коробок и горстка хлорки,
Огрызком спички росчерк по судьбе…
Две крохи-даты с жизненной скатерки…
Испытано. Афганом. На себе.
За камнем
Не царапай мою щеку, божия букашка!
Мне сейчас не до тебя, не ко времени,
Видишь, даже автомат раскален до плашки,
И посвистывает смерть рядом с теменем.
Не заигрывай со мною, небо синеоко,
Не до игрищ-переглядок, не до ладушек,
Вон о камень, что у локтя, пули в цокот,
Весь поранили, поди, нежный камушек…
Нежным камушек зову этот я по праву, —
Ведь за камушком за этим сам изнежился,
Кабы жгут, — перетянуть ногу праву, —
Отступилась бы тогда мигом нежить вся…
Ты, травинушка, склонися не за ветром вешним,
А за выдохом моим обессиленным,
Пусть першит, пусть ковыряет в горле грубой пешней
Этот воздух…стон души…сотворенный жилами…
Мне бы силы от земли, не дает — чужая вся,
Мне б росинку от травы — до остей иссохшая…
Мне бы облачко, да тень мертвеца пугается…
Лишь букашке нужен стал вполовину сдохший я…
Не царапай мою щеку, божия букашка!
Час не ровен, раздавлю тебя пальцами…
Слышу: Вроде бы живой, родился в рубашке…
Жизнь пришла. Прошу, возьми постояльцем… А?..
Рыжий Сашка в тельняшке десантской
Рыжий Сашка в тельняшке десантской,
Глянь из дали событий и лет.
В стороне твоей джелалабадской
Ни распадов, ни бойнь еще нет.
Ни газпромов еще и ни челсей,
Ни расстрелянных танками Дум,
Ты бы понял меня, Саня, если б
Не колонна та в город Кабул.
И везли-то харчи, да палатки,
Но фугасу — что дел до харчей,
У фугаса дурная повадка —
Убивать самых лучших Бачей.
Синий с красным смешались на белом —
Кровь в полоски тельняшки впеклась…
За судьбою твоей не поспела
Та — грядущая — Родины грязь.
Ты остался, дойдя до предела,
Все свершив, что досталось судьбе,
И казалось, что нет тебе дела
До годин, где царит беспредел.
Искорежены лица в гримасах, —
Надо ж, лужу в пустыне нашли, —
Упираясь, толкают из грязи,
Борт, увязший до самых шасси…
Рыжий Сашка в тельняшке десантской,
Глянь, Евпатий с тобой, Ратибор,
Тянут Русь из калюжины блядской
До сих пор…
Осколок
Это фото я выслал жене
накануне нелегкого боя…
Надпись: «…память…» — и подписи нет —
Я домой не писал о войне, не хотелось жену беспокоить…
Я, наверное, очень не прав.
Но готов понести наказанье.
Моя дочь, даже взрослою став,
Не узнала, что был я в Афгане.
Ни к чему. Без того ей в весну.
Сколько тем есть помимо военных.
Пусть живет, не встречая войну
Ни в одной из известных вселенных.
Пусть останутся черной дырой
Для неё те два года афганских…
Без меня — не рассыпался строй,
Без меня — не убавилось братства,
Без меня — не прибавилось льгот,
Без меня — год за три — и не старше…
Жаль вот только, что кто-то умрет
Из ребят, в том бою пострадавших,
И ещё не родят дочерей,
И ещё не посадят деревьев…
«Папа, знаешь, а дядя Андрей
Мне сказал, что ты просто старлей,
И в Афгане убит на Панджшере…
Это правда?» —
в ответ тишина…
Мой ответ не поймать эхолотом…
Я бы морду набил идиоту…
Эх, Андрей… а ещё старшина…
Поскорей бы вернулась жена —
Забрала бы у дочери фото…
Афган всё реже снится мне во сне
«Афган всё реже снится мне во сне.
Со мною вымрет память, так случится.
Тогда напишут «правду о войне»
Историк, писарь и подобные им лица.
И будет в правде той огромный толк,
Одобрит этот толк вся заграница…
Прочтет пацан и скажет: «Держат полк
Историк, писарь и подобные им лица…» —
И складностью солдатскую судьбу
Штабисты хладнокровно отрихтуют,
Учтут и спрос, и времени табу…
А тот, кто помнит правду, ни гугу, —
Не веря в правду лубяную…
Куплю гвоздик и водки пузырек,
Приду к мемориалу поклониться
Всем, кто держал взаправду честь и полк —
Святым героям, ликам их и лицам…
А тем, кто хоть однажды запятнал
Свою судьбу крысятиной штабною,
Я кол срублю из вечного креста,
Что тащат те, кто рядом был со мною, —
Имею право, данное войною, —
Мне верит Бог, и это неспроста…» —
И вот к нему уж тянутся уста
Того, кто предал Бога той весною…
Медсестре
Люди одетые — это живые.
Эти — нагие — остывшие трупы.
В белом — медсестры — бойцы хирургии.
Между живых и нагих. Боль — доступна.
Время богато паллиативом…
Времени не было. Боль — под завязку…
Режут одетых.
Те, что нагие,
Больше не верят в загробную сказку:
Их больше нет.
Речитативом
Гонят из них дух и душу на небо…
Тех, что одеты, пилами пилят, —
Судьбы крошатся чертям на потребу.
Реинкарнация? Нет, хирургия —
Адовы муки спасения жизней…
Им не завидуют те, что нагие.
Мертвым живые завидуют присно.
Богу завидуют люди в халатах —
Им бы забаву слеплений из глины…
В зависти этой не виноваты
Эти медсестры военной годины.
Люди стреляют, люди калечат,
Люди кричат от обиды и боли…
Гнетом все это на хрупкие плечи…
Нет на земле человечнее доли.
Доли больнее нет, чем человечья.
Боги простили б, когда б они были, —
Только нужна ли нагим эта вечность…
Если уже человечность остыла?
Время богами паллиативно,
Времени мало на жизнь, человече.
Помним пещеры, Афины и Фивы…
Мир не киты держат, — хрупкие плечи…
Память
Вниз лицом лежит Афганистан.
В пыль и дым разметаны дувалы…
Память, добиваешь, перестань!
От войны во мне и так немало…
Сгорбленные ветки у реки,
Вены, словно вскрытые арыки…
Погаси, рассудку вопреки, —
Прошлого всплывающие блики…
Стоны так пронзительно тихи,
Значит, мой товарищ умирает…
Господи, прости ему грехи,
Дай ему хотя бы пядь от рая…
Память забирается в стихи,
И они во тьме ночной сгорают…
Вниз лицом лежит Афганистан,
Мы идем тропой мемориальной…
Лики, имена… Здесь неспроста
Звон колоколов и звон медалей…
Руки воздевают дерева, —
Вера у молящихся святая…
Здесь не произносятся слова,
Здесь лишь человечность обитает…
Слышится дыхание и плач,
Доблесть своих лучших поминает…
Господи, прощение назначь,
Дай им подышать в тени у рая…
Память, ты спаситель и палач,
Я тобой казнюсь и выживаю…