Впрочем, и этого достижения хватило, дабы поразить простецов.
– Кузьмич, – потрясённо прохрипел Семён, поглубже закутываясь в свою незастёгнутую шинель. – Нахрен Гарика! Брать надо парня! В мою бригаду пойдёт! Да он один у меня дополнительный паровой кран на погрузке каталок заменит!
– Сам понимаю, – процедил козлобородый. – А уродам кого отдать?
– Да Ефима-алкаша! – воскликнул его собеседник. – У Федотыча на него и так целая гора взысканий за безудержное пьянство! Да он раз в два месяца из запоя по три недели не вылезает!
– У Ефима семья. Старуха мать на руках, жена с осени белым поветрием больная и шестеро детишек, – прошипел распорядитель, зло посмотрев на Семёна через блеснувшие в свете фонаря очки. – Они по миру пойдут, а я грех на себя в восемь лишних душ брать не желаю! Да и работник он хороший покуда трезвый. В машинерии смыслит.
– Тогда Поэта, – крякнул бригадир. – Он всё равно бесполезен, только из жалости и взяли. А в последнее время и вовсе повадился народ правашскими речами баламутить.
– Видимо, так и придётся сделать. Иначе, сам знаешь, не выделишь кого, так гариковские уроды прямо на улице рабочих хватать начнут. И не одного, а пятерых, как в прошлый раз, – тяжело вздохнул козлобородый. – Ты, Семён, проследи, чтобы Поэта послезавтра в дневную смену поставили…
Признаться честно, слушая краем уха этот разговор, я не мог не проникнуться некоторым уважением к местному распорядителю, не только знающему, чем и как живут его сотрудники, но и явно готовому защищать даже не самых лучших из них, но зато своих. Пусть даже тема, кого из рабочих следует «отдать» некому Гарику в качестве дани, была ну очень паскудная.
Однако не похоже, что у него вообще был выбор, отдавать или нет своих людей. Если я правильно понял слова про «клетку» и «живое мясо», скорее всего, речь шла о нелегальных гладиаторских боях со смертельным исходом. А это не только сражения между бойцами, но и такие развлечения, как травля людей на потеху публике тайно отловленными и провезёнными на территорию Полиса чудовищами.
А подобные подпольные коллизеумы – это уже не уровень обычных банд со Дна Москвы. Их держит реальный полисный криминал, связанный с большими деньгами, под которым, собственно, и ходит вся эта шушера, вроде местечковых паханов типа таганского «Апельсинчика» или знаменитого своей жестокостью «Косовара» со всеми их многочисленными бандами. А молодёжные группировки, вроде той, что организовалась в моём приюте, счастливо шестерили уже под этими районными авторитетами.
Именно эти «серьёзные люди» держали в руках тот самый Чёрный рынок полиса, с которым работал знакомый мне идиш. Про чародейские кланы и гильдии, конечно, трудно что-либо сказать, всё-таки это практически другой мир, но вот связи сильных наемничьих Ассоциаций с настоящим криминалом особо и не скрывались. Они официально действовали в правовом поле Полиса, и придраться было невозможно.
Однако нужно понимать как специфику этой профессии, словно специально созданной как легальная версия организованной преступности, так и особенности людей, выбравших стезю наёмников, например менталитет этой братии, готовой браться за всё что угодно и совершать любую жестокость, даже самые паскудные с моральной точки зрения поступки. Ровно до тех пор, пока уверены, что Ассоциация прикрывает эти действия контрактами, отказами и переложением ответственности, а также прочими юридическими хитростями, позволяющими им оставаться честными гражданами Полиса.
Даже моего родного отца, которого безмерно любил и уважал, с возрастом я перестал видеть безупречным обитателем Ирия. Осознав за пару лет жизни на Дне, что, чтобы прокормить семью, он, вполне возможно, творил как наёмник такое, чего я никогда бы не одобрил, и о чём мне лучше не знать!
– В общем, Никодим, ты принят! – сообщил мне козлобородый, отвлекшись, наконец, от тяжёлых мыслей.
– Никакий, – поправил я его. – Похабыч. Из Колыок мы, там…
– Ага, клюква у вас, – кивнул распорядитель, закатив глаза к далёкому перекрытию третьего уровня. – Знаю…
– Тык неужто бывали?! – радостно восхитился я и сразу же подумал, что, скорее всего, переигрываю.
– Нет, Никакий, но уже мечтаю, – тяжело вздохнул козлобородый. – Оклад – тридцать копеек в рабочий день за летнюю шестнадцати и зимнюю двенадцатичасовую смену. Рубль восемьдесят в шестидневку, семь двадцать – за месяц. Седьмой день недели – плавающий выходной в зависимости от общего графика бригады. При выходе в выходной – надбавка пять копеек. Ты у нас приезжий, так что поселиться можешь либо в какой ночлежке, либо в нашем общежитии. Это под нами на первом ярусе. За койко-место будет вычет в пять копеек на сутки. Ещё за десять – двухразовое горячее питание здесь в нашей столовой. Ну что, согласен? Подумать времени, прости, дать не могу…
«Если память мне не изменяет, процентов на сорок жук оплату от стандартной порезал!» – мысленно хмыкнул я, а в голос ответил:
– Тык согласен я! – состроил я счастливую морду лица. – Шо тут мозговать-то. Дядь, благодетель ты мой!
– Вот и ладно. Только зови меня, Антон Кузьмич, – поморщился он. – Можно ещё «ваше благородие» или «господин начальник».
– Хорошо, дядь! – с серьёзным видом кивнул я тёске, а Семён загоготал в голос, в то время как распорядитель состроил такую мину, словно кусанул разом с половину лимона.
– Хватит ржать, – беззлобно рыкнул козлобородый на своего бригадира. – Семён, сейчас берёшь Санька и Никакия и идешь в контору. Расскажешь, как договорились, Гришке, и пусть по-быстрому парня оформит. А потом пусть Шурик ему общагу покажет, а заодно всё же поучит уму-разуму. Никакию полезно будет у коллеги поучиться…
– Сделаем, – основательно прогудел мой громадный «коллега», с хрустом размяв кулаки.
– Тык эта… – выдал я, глупо улыбаясь и не замечая многообещающих взглядов, бросаемых на меня Саньком. – Дядь!
– Ну что ещё? – раздражённо бросил уже собравшийся куда-то бежать распорядитель.
– Дак, там ж нет никого!
– Где? – он нахмурился.
– Да в домике том, – я махнул рукой в сторону выхода со складской зоны. – В конторке! Я ж баял вам, заходил я туды! Пусто!
– А-а-а! Гришка! Тварь! Своими руками задушу пьяницу! Уволю к уроборосовой матери! – зарычал распорядитель, задумался на секунду, а затем зло бросил нам: – За мной!
В общем-то, ситуация более-менее выровнялась, но, что самое главное, вновь появились варианты. Во-первых, нужный мне человек всё же направился вместе со мной на своё рабочее место, и, возможно, его ещё можно будет уболтать на тему продававшего интересующие меня куртки купца. Ну а если нет, я на легальных основаниях получу доступ к местной общаге, а значит, к вернувшимся со смены рабочим. И пусть я не собирался особо задерживаться, но это была хорошая возможность поговорить с ними по душам на интересующие меня темы. Тем более что этот контингент довольно легко разговорить, особенно, если намекнуть, что есть деньги, и у меня как у младшого не заржавеет проставиться за знакомство «уважаемым людям».
Ну а тот факт, что козлобородый приказал Шурику по дороге поучить меня уму-разуму, так этот детский лепет меня вообще не заботил. И всё же я искренне надеялся на то, что мне не придётся тратить ещё кучу времени на посиделки в грязной общаге первого уровня, уж больно легко там было спалиться с моей-то супермаскировкой. Ну а потому я, поначалу бодрый и весёлый, ближе к выходу вдруг резко погрустнел и начал тяжко вздыхать и что-то бормотать себе под нос. Пусть и актёр из меня по моим же скромным убеждениям был аховый.
– Что, паря, уже не рад, что на работу нанялся? – ехидно спросил заметивший мою клоунаду бригадир, в то время как Шурик, шедший за нами, только тихо посмеивался, явно воспринимая моё сменившееся настроение, как осознание грядущей взбучки.
– Да не, дядь Семён, – пробубнил я и опять горестно вздохнул. – Просто за хорошими новостями я чуть про гада-купчину не позабыл.
– Что за купчина? – тут же переспросил мужик, которому явно интересней было поговорить пусть и с тупым посадчанином, нежели молча следовать за быстро шагающим вперёд Антоном Кузьмичом.
– Тык, говорю, гад! А имения его не помню… – ответил я и, демонстративно сообразив про «расписку», отдал её бригадиру.
– Да-а-а… – протянул Семён и хмыкнул. – Обманули тебя, паря… С таким фуфелом разве что в сортир ходить.
– Тык не меня, – я вновь тяжко вздохнул. – Тятю… работал он здесь годка полтора-два назад. Вот купчина ему и должен остался.
– Хм… – бригадир задумался. – Так ты из Колымок говоришь? Что-то не помню я никого у нас из этого посада… Тем более по имени Похаб.
«Оп-па! – мысленно матернулся я. – Как там давешнем фильме говорилось: „Ещё никогда рыцарь Поппинс не была так близка к провалу, как при встрече с этими уроборосовыми детьми!“ Аккуратнее надо быть! Но, блин! Кто же знал, что этот старый хрен так хорошо помнит всех работников при их то текучке?»
– Да как так-то?! – совсем вроде как расстроился я. – Тык Похаб Гойникович из Колымок! Роботал он здеся, покуда лабаз купчины того, гада, не обокрали! Куртку получил в оплату, во гляньте, дядь Семён, какая ладная! Крепкая, красивая, с крылышком! И расписку вот с купчины взял. Тот ещё обещал, что, как нужда будет, он завсегда на работу возьмёт!
– Погоди… – хмыкнул бригадир, прищурившись. – А куртёнка-то действительно приметная… Говоришь, лабаз у него обнесли?
– Ну да!
– Года полтора-два назад?
– Тык! – подтвердил я.
– Кузьмич!
– Ну что там?! – недовольно огрызнулся козлобородый.
– А ты Чингиза помнишь?
– Какого ещё к Уроборосу Чингиза, Семён? – остановившись, повернулся распорядитель к бригадиру. У нас за сезон этих Чингизов порой больше, чем Иванов бывает!
– Так Алиева! Купца первой гильдии из Казани, который кожей и кожгалантереей торгует! Ну блин! Этим летом опять «7-Б» занимал! А год назад его действительно грабанули! – ответил тот, протягивая начальнику мою расписку. – Зуб даю, его почерк! Он по жизни если не своими казанятскими закорючками чиркает, а по-человечески, то как курица лапой пишет!