Добросовестное эпистолярное творчество Пуарэ на склоне лет — такое же слабое доказательство его высокого происхождения, как и то, что у некоторых из его потомков хранятся драгоценности: серебро с гербом Бурбонов, миниатюрные портреты Марии-Антуанетты, Людовика XVI, самого дофина и его сестры, принцессы Марии-Терезы-Шарлотты, которая действительно была спасена из заключения в Париже. Сомнительный пункт в семейной истории — утверждение, что Пуарэ взял себе имя того сапожника, который, дескать, был его тюремным надзирателем. Гонтье называет его Симоном Пуарэ, тогда как в справочной литературе он именуется Антуаном Симоном.
Дело, однако, не в том, чтобы сразу же отвергнуть историю Пуарэ как плод больного воображения. Молва могла прибавить к ней несуществовавшие в действительности детали. Кроме того, насколько известно, и приезд Пуарэ на острова, и его прошлая деятельность были окружены глубокой тайной. Несмотря на то, что в те времена тщательно велись регистрационные книги, сохранившиеся до сегодняшнего дня, имя Пуарэ мы не встречаем ни в списках вновь прибывших, ни в списках земельных концессионеров. Это обстоятельство, возможно, указывает на то, что во времена де Кенсси существовала некая причина, препятствовавшая документальному оформлению пребывания Пуарэ на островах.
Загадкой остается также, где он раздобыл первоначальный капитал. Какой-то капитал ему должны были пожертвовать, хотя он никогда не принадлежал к числу богатейших плантаторов на Сейшелах. В официальных английских документах — «Отчетах о компенсационных требованиях рабовладельцев», объемистом томе, напечатанном в Лондоне в 1838 году, — я обнаружил, что после отмены рабства в британских колониях Пуарэ получил немногим более 421 фунта в качестве компенсации за 14 отпущенных на волю рабов.
Если он действительно был «Людовиком XVII», то лучшего места, чем крошечные французские владения в Индийском океане, лежащие далеко к северу от более крупных владений Франции, найти было невозможно. Необходимо также отметить, что де Кенсси до того, как в 1786 году он был послан в колонию, был тесно связан с домом Бурбонов. В молодости он служил камергером у старшего брата Людовика XVI, графа Прованского, который после действительной или мнимой смерти дофина стал ближайшим претендентом на французский престол, а после свержения Наполеона — королем Франции под именем Людовика XVIII. После его смерти французский трон был занят другим его братом — Карлом X.
В сентябре 1804 года эти два брата встретились на шведской земле, в Кальмаре, где договорились о совместной борьбе против Наполеона. Вполне возможно, что при этом они условились и еще кое о чем. Спустя несколько месяцев после их встречи Пуарэ прибыл на Сейшелы…
Французские революционеры, которые частенько подтрунивали над Пуарэ, прибыли на острова в Индийском океане за несколько лет до него и при весьма драматических обстоятельствах. 24 декабря 1800 года первый консул Французской республики Наполеон Бонапарт (императором он стал лишь в 1804 году) сопровождал свою супругу Жозефину в «Гранд-Опера», где в тот день состоялась премьера оперы Гайдна «Сотворение мира». На улице Сен-Никез столкнулись две лошади, в результате чего образовалась пробка, и Наполеон поехал в Оперу другим путем. В это время на улице Сен-Никез произошел страшный взрыв. Были разрушены пятьдесят домов, сорок человек убиты и сто тяжело ранены.
Взрыв, конечно, произошел не случайно — это было покушение на Наполеона. Сам он считал, что его организовали якобинцы, недовольные его политикой, направленной на защиту интересов крупной буржуазии. И уверенный в том, что за этим актом последуют другие, Наполеон вызвал к себе морского министра и приказал ему подготовить сведения о колониях, куда удобнее всего было бы сослать людей, угрожавших «государственной» безопасности.
Министр не стал рекомендовать Наполеону такие нездоровые, с точки зрения климата, места, как Французская Гвиана, которая впоследствии стала прославленным местом ссылки преступников. Мадагаскар также был отвергнут, так как на острове свирепствовали эпидемии тропических болезней. Неподалеку от него лежал остров под названием Маэ. На нем-то министр и остановил свой выбор. Жившие на острове французские колонисты придерживались патриархальных традиций, земли на нем отличались плодородием, да и места для мелкого предпринимательства было достаточно.
Министр полиции Фуше закончил свое предварительное расследование 3 января 1801 года и представил Наполеону список ста тридцати двух террористов. Никаких доказательств того, что именно они совершили покушение, не было. Но их участия в предыдущих заговорах: для наполеоновского правительства оказалось достаточно, чтобы выслать их из страны.
Для осуществления высочайшего решения в Нанте были снаряжены два корабля, фрегаты «Шиффон» и «Флеш». На них разместили лишь часть арестованных. Те, которые были сочтены менее опасными, остались у себя на родине под замком. Вскоре фрегаты с промежутком в два месяца отплыли от берегов Франции. О месте их назначения знали лишь капитаны. Напрасно ссыльные клялись в своей невиновности. Их не спасло даже то, что спустя некоторое время в Париже были схвачены настоящие участники покушения.
Плавание было богато приключениями, так как Франция в это время воевала с Англией и Португалией. Фрегат «Шиффон», покинувший Нант последним, в Южной Атлантике столкнулся с португальцами, а в Индийском океане — с англичанами. Из всех сражений он, однако, вышел победителем и даже смог наполнить свои трюмы ценными трофеями.
В июле, сильно потрепанный в последнем сражении, «Шиффон» бросил якорь у берегов Маэ. Его капитан передал де Кенсси приказ о ссыльных. Среди колонистов возникло смятение. Однако им ничего не оставалось, как подчиниться приказу и выделить ссыльным жилище, еду и одежду.
«Шиффон» стоял на ремонте, когда (20 августа) к берегам Маэ подошел британский фрегат «Сибилла» и открыл огонь. После ожесточенной перестрелки, которая длилась шестнадцать минут и принесла французской стороне большие потери, «Шиффон» пошел ко дну. Через двенадцать дней, после того как искушенный дипломат Кео де Кенсси возобновил контракт о капитуляции острова от 1794 года, англичане ушли восвояси.
Таким образом, когда на следующий день, 3 сентября, к Маэ подошел «Флеш», берег для него, можно сказать, был очищен. Капитан фрегата Бонами во время плавания пытался избегать встреч с англичанами. Один раз ему все же пришлось вступить в схватку, после чего судно вынуждено было зайти для ремонта в один испанский порт, где и простояло три месяца. Позже, когда на корабле началась цинга, Бонами решил запастись свежим провиантом на Реюньоне. Но комендант острова отказал ему в приеме, решив, что он один из ссыльных.
Все на корабле радовались, что наконец достигли места назначения и что их сердечно встретили на берегу товарищи по несчастью. Но всеобщее ликование длилось не более двух дней: у берегов Маэ неожиданно появился британский военный корабль «Виктор» и открыл огонь по французскому фрегату. Бой длился два с половиной часа, после чего Бонами вынужден был посадить «Флеш» на мель. Команда корабля спаслась на лодках, посланных де Кенсси.
И снова комендант Сейшельских островов предъявил англичанам свидетельство о капитуляции, которое было подписано лишь после того, как над вверенной ему территорией взвился английский флаг. Подобно своим предшественникам капитан британского судна Кольер счел колонию окончательно завоеванной: он не взял с собой ни одного военнопленного. Но стоило английскому кораблю выйти в море, как Маэ снова стал французским.
Прошло совсем немного времени, и на имя французского губернатора стали поступать жалобы на террористов. В них говорилось, что ссыльные не только весело проводили время у одной вольноотпущенной негритянки, Вола-Маиффа, но и агитировали рабов, призывая их к восстанию. Особенно активно действовал ссыльный по имени Серполе, за что вместе с тремя рабами был изолирован от остальных на небольшом островке Фрегат. Но беспорядки продолжались, и по острову поползли слухи о всеобщем восстании рабов.
Губернатор Магаллон узнал также, что террористы, предводительствуемые генералом времен Французской революции Россиньолем, собирают деньги на покупку судна, чтобы вернуться во Францию. О «заговоре» Магаллон сообщил министру по морским делам в Париже. Одновременно он просил Сейе Абдуллу — султана Анжуана, одного из Коморских островов, о разрешении перевести ссыльных на его остров. Султан согласился, но при условии, что они будут себя хорошо вести, в чем Магаллон поспешил его заверить. Террористы еще не успели реализовать свой план побега, когда в марте 1802 года на Маэ за ними прибыл с Иль-де-Франс корвет «Белье». Он взял только самых опасных: тридцать три террориста и трех рабов-смутьянов — для всех на корабле не нашлось места — и отплыл на Анжуан. Этот остров, с его плантациями сахарного тростника и всевозможными фруктовыми деревьями, поначалу показался вновь прибывшим весьма привлекательным. В городе им не позволили поселиться, но они отыскали местечко, где могли построить себе жилище во французском стиле того времени. Первые две недели все шло превосходно. Но вскоре один за другим бунтари стали жертвами непонятной болезни, сопровождавшейся чудовищными болями и конвульсиями.
Какая участь постигла рабов, мне неизвестно, а французов от этой таинственной болезни за два месяца погибло двадцать один человек, в том числе Россиньоль. Оставшиеся в живых бежали с Анжуана на остров Комор и даже в Африку. В тот же год пятеро скончались на Коморе и трое — в Мозамбике. Одному террористу каким-то образом удалось достичь Индии, еще троим — ценою больших лишений — Франции, где они до конца дней своих преследовались полицией.
Несколько террористов умерло еще до ссылки на Анжуан, и когда «Белье» отчалил от острова Маэ, на нем оставалось всего тридцать четыре ссыльных. Кео де Кенсси выделил каждому по десять гектаров земли, но она их не интересовала. Им хотелось домой. Напрасно они посылали прошение о помиловании министру по морским делам. Ответ из Парижа так и не пришел. Их жены и дети, оставшиеся во Франции, пытались добиться для них амнистии, но и это не помогло. Некоторым все же удалось бежать с острова, но куда они направились неизвестно; колонисты нередко тайно помогали им в этом: они были готовы на все, лишь бы отделаться от своих неспокойных соседей. Шестнадцать человек переселились на Иль-де-Франс после того, как новый губернатор отменил указ, запрещавший ссыльным селиться на этом острове. Пятерым из них удалось получить разрешение вернуться во Францию в 1811 году, когда англичане завоевали Иль-де-Франс.