Возможно, что острова привлекут к себе и пенсионеров. Впрочем, колония не окажется своеобразным Эльдорадо[29] для спекулянтов земельными участками, наподобие тех, которые в 60-х годах в Швеции продали в рассрочку вест-индские земли людям, уверовавшим благодаря рекламе в то, что тропические острова, с их влажным и теплым климатом, — лучшее место, где можно потратить пенсию. Такого рода иммигрантов здесь не хотят.
Чтобы получить разрешение поселиться на Сейшелах, одинокий иностранец должен иметь годовой доход не менее 2 тысяч фунтов. В добавление к этой сумме требуются 500 фунтов за жену и 300 фунтов за каждого прочего члена семьи. И это еще не все. Потенциальный переселенец должен быть в состоянии купить или построить себе дом не менее чем за 6 тысяч фунтов.
Независимо от того, кто выиграет больше всех на развитии туризма, средства, полученные от него, будут пущены в обращение, профсоюзы постепенно добьются более высокой заработной платы для рабочих — и уровень жизни возрастет. Таким образом, будущее Сейшельских островов предстает в довольно радужном свете.
«Звезда и ключ индийского океана»
В столице Маврикия Порт-Луи в старом отеле «Насьональ» над лестницей, ведущей на этаж с номерами, висит громадная карта Франции. Именно Францию большинство маврикийцев считают своей истинной родиной. Одним воскресным утром я прибыл с острова Маэ на Маврикий после пяти ночей и четырех дней плавания по морю на корабле «Маврикий», который несколько раз в год вывозит гуано с коралловых островов, принадлежащих Сейшелам, а в промежутках между этими рейсами перевозит убойный скот с Родригеса или Мадагаскара в Порт-Луи.
На острове Ассампшен корабль погрузил две тысячи тонн гуано, предназначенного для плантаций сахарного тростника на Маврикии, после чего он зашел в Викторию, чтобы забрать на борт пассажиров. Помимо меня ими оказались «хозяин гуано», арендатор Ассампшена, Альдабры и других островов Гарри Сэви, а также семья плантатора де Равель де л’Аржантьера, безусловно чисто французских кровей, направлявшаяся домой после визита к родственникам. Вместе с нами на борт поднялись два индийца, с которыми я не имел возможности познакомиться, так как на протяжении всего плавания бедняги страдали морской болезнью и не показывались из своих кают.
Путешествие вместе с грузом гуано было не таким чудовищным, как предполагали многие из моих знакомых, когда я рассказал им о предстоящем плавании. Никакого запаха я не чувствовал. «Маврикий» оказался чистым и аккуратным судном. Но поскольку число моих попутчиков было ограничено, а к Сэви я испытывал открытую неприязнь, плавание показалось мне скучным, несмотря на то что в море я обычно чувствую себя хорошо. Прогулочной палубы на «Маврикии» не было; за все пять суток скитания по океану нам не встретилось ни одного корабля, и единственной землей, которая едва обозначилась на горизонте, были низкие, поросшие кокосовыми пальмами, острова Агалега.
Капитан, Сэви и чета де Равель де д’Аржантьер убивали время игрой в домино, которая настолько их захватила, что они продолжали стучать костяшками еще час после удара гонга, звавшего к трапезам, самым светлым, на мой взгляд, минутам нашего плавания. Иногда и я принимал участие в их играх, но чаще всего они играли без меня. По вечерам я в полном одиночестве сидел в салоне. Как-то раз, будучи явно не в духе, я записал в свою записную книжку: «Бар открыт лишь до еды, когда в нем на французский манер принимают аперитивы… После еды, вечером, когда все нормальные люди желают выпить, бар принципиально закрыт. Черт возьми».
Первое впечатление от Порт-Луи не подняло моего настроения. Мы бросили якорь в центре гавани, где стояло множество японских и тайваньских рыболовецких судов, и надо было как-то еще добираться до берега. После этого в моей книжке появилась такая заметка: «Только мы прибыли, за меня тут же взялись носильщики, лодочники и таксисты… Носильщики ворчали, что я дал им только пятерку. Лодочник затребовал с меня пятерку за короткий бросок к причалу, и таксисту захотелось пятерки[30]. Ну в точности, как меня об этом предупреждали. То ли дело на Сейшелах…»
Мое ощущение отчужденности усилилось еще и потому, что день приезда на Маврикий был как раз днем моего рождения. Не помогло мне и зрелище таких «европейских» птичек, как домовые воробьи, которые прыгали по улицам и площадям. Я подумал, что им здесь не место. Но, к счастью, первое впечатление чаще всего длится не долго. Отель, где я остановился, был старым, уютным, обслуживающий персонал приветливым, цены приемлемыми. Уже после первой короткой воскресной прогулки по городу у меня появились друзья.
По грязным улочкам я добрался до Центрального крытого рынка. Я прошел по всем его отделам, где всевозможные товары — от скоропортящихся продуктов питания до пряностей, ладана и цветных иллюстраций с изображениями индуистских божеств — продавались в таких ужасных санитарных условиях, которые наверняка свели бы с ума членов комиссии по санитарному надзору в Швеции (зловонные мясные ряды с москитными сетками на дверях и множеством разбитых окон). Закончив осмотр, я заглянул в близлежащий простенький бар, где решил снять первую пробу с маврикийского рома.
Это было довольно беспокойное местечко. Мальчишки то и дело проскальзывали в бар и пытались попрошайничать, пока служащие не выставляли их за дверь. К моему столику подошла какая-то пьяная личность, села рядом и стала что-то говорить по-креоло-французски. Я так и не успел разобрать что именно: двое людей, сидевших за стойкой, схватили пьяного, потащили его к выходу и вернулись обратно. В одном из них я без труда определил индийца. Его звали Соопайя. Его спутник по имени Бэлмик, тоже индиец, был в берете и выглядел почти как француз-южанин. Ни один из них не говорил по-английски, а Бэлмик превосходно изъяснялся на французском.
Оба оказались владельцами небольших лавочек на рынке. Они только что закрылись на дневной перерыв. Бэлмик угостил меня ромом и пригласил как-нибудь заглянуть к нему в лавку. Он предложил свести меня со своими друзьями, один из которых имел машину и мог показать остров. Так и случилось через несколько дней, когда мы отправились на экскурсию по северной части острова. Впоследствии мне еще не раз приходилось убеждаться в справедливости бытующего на островах Индийского океана мнения, что жители Маврикия очень гостеприимны.
Таким образом, лавка Бэлмика стала одним из моих личных опорных пунктов в Порт-Луи. Другим таким пунктом стал бар «Чан Кин». Его владелец, китаец, пригласил меня однажды к себе домой и всегда отказывался брать с меня деньги, когда я заглядывал в его заведение на улице Фаркуар промочить горло. Он также не говорил по-английски, но хорошо владел французским. Вообще говоря, без элементарных знаний французского на «британском» Маврикии приходится трудновато, по крайней мере тем, кто хочет познакомиться с представителями возможно большего числа социальных и этнических групп на острове, где насчитывается более 800 тысяч жителей.
Впрочем, здесь, конечно, можно встретить и людей, которые не понимают ни английский, ни французский, а говорят лишь на хинди, урду или каких-нибудь других индийских языках, либо на одном из китайских диалектов, чаще всего — кантонском. Многое изменилось с тех пор, как Маврикий был французской колонией и Бернарден де Сен-Пьер написал свою трагиромантическую, переведенную во всех культурных странах и долгое время чрезвычайно популярную в Европе повесть «Поль и Виргиния» — сагу в стиле Руссо о двух влюбленных молодых людях, живущих среди тропической природы Маврикия в окружении благородных рабов и рабынь с Мозамбика и Мадагаскара.
Но многие события на Маврикии произошли еще до того, как французы пришли на этот остров, который в XVIII веке, в период борьбы с Англией за обладание Индией, стал для них «звездой и ключом Индийского океана». Этот девиз и поныне украшает герб Маврикия.
До сих пор неизвестно, кто открыл Маврикий и другие острова Маскаренского архипелага. В то же время в некоторых изданиях можно прочесть, что «первыми их посетителями были, возможно, и финикийцы, за которыми через 1500 или 2 тысячи лет последовали переселившиеся на Мадагаскар малайцы». Это можно прочесть даже в издании лондонского Центрального бюро информации.
Ни в одном источнике нет указаний на то, что финикийцы добрались до Маврикия, хотя точно известно, что они плавали через Красное море в Индийский океан, торгуя с городами Индии и других стран. Согласно греческому историку Геродоту, египетский царь Нехао II в VII веке до н. э. снарядил финикийскую экспедицию, участники которой, вернувшись на родину, утверждали, что плавали вокруг Африки. Геродот довольно скептически относится к их рассказам, особенно к утверждению, что во время кругосветного плавания «солнце было по правую руку» — нечто малопонятное для представителя средиземноморской культуры.
Вряд ли эти предприимчивые мореплаватели имели основания удаляться от берегов Африки и Мадагаскара на такое большое расстояние, чтобы достичь Маскаренских островов. Что же касается современных жителей Мадагаскара, предки которых были выходцами из Юго-Восточной Азии, то о путях их переселения на острова, вообще ничего не известно.
Принято считать, что они пересекли Индийский океане помощью южного экваториального течения, которое Действительно могло принести их к Маскаренским островам. Тот, кто хочет снискать себе мировую славу, может, конечно, «доказать» эту гипотезу, покрыв данное расстояние на каком-нибудь старинном малайском судне, непременно имеющем на борту радиопередатчик для контакта с мировой прессой. Однако уместно было бы предположить, что если люди, отправившиеся на поиски новой земли, пригодной для колонизации, действительно встретили на своем пути эти богатые острова, то они непременно поселились бы там или, по крайней мере, сделали на этих островах передышку, чтобы снова продолжить странствование, оставив следы своего пребыва