В школе я держался до последнего, но, когда пошел домой, мысли захватили меня. Благо Кира ничего не заметила. И да, я эгоист. Таскаюсь за ней, потому что мне кажется, что Кира единственная, кто поймет мою ситуацию. Если травма будет серьезной, мама заставит меня бросить спорт. Она постоянно говорит, что ей хватило мучений с Кирой, словно та ее дочь. И что она не позволит спорту покалечить и меня.
Этого я и боюсь. Если уж бросать хоккей, то делать это по собственному выбору. Не по указке родителей или тренера, а принять решение самостоятельно.
Вчера вечером я долго лежал у себя комнате и смотрел в потолок, размышляя о том, что мечтать бросить дело своей жизни – это одно, а стоять на распутье, когда от тебя ничего не зависит, – совершенно другое.
И я снова влюбился в хоккей. Как в первый раз, когда меня привели на каток и дали в руки клюшку. Я начал осознавать, что ни за что в жизни его не брошу. Я хочу играть, добиваться успеха, забрасывать шайбы. У меня наконец-то появилась цель. Теперь я хочу стать игроком месяца. Хотя бы один раз. И если бы тренер подошел ко мне сейчас и спросил, свяжу ли я свою жизнь с хоккеем, я бы не раздумывая ответил: «Да. Я буду играть, хочу быть самым лучшим! И даже хочу на тренировки ходить. Готов все отдать за то, чтобы меня выпустили на лед».
Я так соскучился по команде! Чувствую себя совершенно бесполезным, пока ребята готовятся к новой серии игр. Но тренер не пустил меня даже в раздевалку. Я собирался извиниться перед командой и поддержать парней. Но нет, Илья Сергеевич был непреклонен. Он буквально вывел меня из Дворца спорта за шкирку. Это меня расстроило. Поэтому я пошел к Кире, а потом уснул у нее на кровати.
Сейчас же, сидя перед кабинетом врача, чувствую, как трясутся мои руки. Я действительно переживаю. Тренер не смотрит на меня, я подведу его, как и всю команду, выбыв на такой долгий срок.
Нас приглашают в кабинет, мы заходим, и я вижу обеспокоенное лицо врача.
– Говорите же! – прошу я, возможно, слишком грубо, но не могу иначе.
– Две недели отдыха, Стрелецкий. Без физических нагрузок. Потом еще неделя легких тренировок, и можно выходить на лед.
– Вот черт! – ругается Илья Сергеевич, хватаясь за голову.
– И мне звонила твоя мама. Она очень обеспокоена, – заканчивает свою речь врач, смотря на меня.
– Пожалуйста, не говорите ей ничего! – молю я и представляю, как мама отбирает экипировку со словами, что все это для моего блага. Но кто я без хоккея?
– Так нельзя. Ты несовершеннолетний, и по закону я обязан рассказать ей, как обстоят дела.
– Тогда говорите общими фразами. Она слишком быстро поддается панике. Прошу, док.
Я сделаю что угодно, лишь бы мама не узнала, насколько все серьезно. До моего дня рождения всего шесть месяцев, и тогда решения будут за мной. Нужно только дождаться.
– Ладно, подумаем. – Врач бросает взгляд на тренера. – Возьмешь мать на себя?
Илья Сергеевич кивает и, повернувшись ко мне, говорит:
– Чтобы я не видел тебя рядом со льдом еще две недели. Понятно? – спрашивает он на полном серьезе.
– Не могу вам это пообещать, – отвечаю я, слабо улыбаясь.
– Стрелецкий, ты думаешь, я шучу? Выгоню из команды, если не послушаешься!
– Я иду на представление сегодня вечером. Оно на льду. Но я буду сидеть на трибуне. Поэтому теоретически буду рядом со льдом, – объясняю я, но представляю, что Илья Сергеевич успел себе надумать.
Тренер раздраженно вздыхает, смотрит на меня, а потом произносит:
– Не притворяйся дураком. Ты понял, о чем я.
А затем выходит из кабинета, даже не попрощавшись.
Я плетусь за тренером, пока он не сворачивает к арене, и вздыхаю. Две недели долгий срок. Нужно найти себе занятие, иначе я сойду с ума от безделья.
До тренировки еще тридцать минут, и я решаю заглянуть к товарищам по команде. Я соскучился. У нас есть общий чат, где мы переписываемся, но мне не хватает живого общения. Захожу в раздевалку под радостные выкрики ребят.
– Кто это вернулся? И почему ты опаздываешь? Коньки надо заточить, клюшку обмотать, – строгим голосом произносит капитан.
Филипп очень серьезно относится к своему назначению, никогда не пропускает тренировки и старается поддерживать в нас командный дух. А хуже всего, что он считает себя правой рукой тренера и постоянно раздает приказы и всех контролирует. И если у Ильи Сергеевича нет власти над нами, когда мы покидаем ледовый дворец, то Фил постоянно бурчит в чате, что мы должны правильно питаться, соблюдать режим дня и не переписываться в чате после одиннадцати вечера. Несколько раз мы его даже удаляли, но злились недолго и на следующий день добавляли обратно.
– А где твой баул? – интересуется Пашка, наш вратарь.
Хоть кто-то заметил, что у меня нет с собой сумки с экипировкой. Пашка самый внимательный из нашей команды. Поэтому он предугадывает удары соперника и ловит их шайбы. За хорошую статистику его любит не только тренерский штаб, товарищи по команде, но и девочки. Он активный пользователь социальных сетей, ведет свой блог, снимает видео на сборах, чем нас раздражает. Но, показывая «кухню» изнутри, он привлекает внимание и к команде. Мы смирились с этим.
– Мне запретили тренироваться две недели минимум. Я выйду на лед в середине октября, не раньше. Пока приступлю к тренировкам, пока наберу форму… Простите, что подвел, – произношу я с виноватым видом. Голос дрожит, и мне действительно стыдно за свой поступок.
– Выздоравливай! – первым отвечает мне Фил. – Мы справимся, но нам нужен здоровый нападающий. Правильно питайся и не расслабляйся на больничном. Вовремя ложись спать, пей таблетки и никаких физических нагрузок, – начинает учить меня кэп, чем вызывает смех в раздевалке.
– Стрелецкий, ты, как таракан, пролезешь в любую щель! – раздается голос Ильи Сергеевича в раздевалке. – Я же запретил тебе приближаться ко льду.
– Теоретически, – начинаю умничать я, – раздевалка – это не лед. И я же сегодня вечером собираюсь на ледовое шоу, – напоминаю тренеру.
– На свидание с девочкой? Помню, я разрешил. Только не носи ее на руках за то, что она терпит твой жуткий характер, – подмигивает мне Илья Сергеевич.
– Почему сразу свидание с девочкой? – возмущаюсь я.
– А ты поведешь на ледовое шоу с фигуристами мальчика?
– Нет, девочку, – медленно отвечаю я, и команда вместе с тренером начинает хохотать. – Ладно, я пойду. Хорошей тренировки, ребят, – я разворачиваюсь и быстро выхожу из раздевалки.
– Возвращайся скорее и в полном здравии! – кричит Фил мне вслед, и я лишь хмыкаю. Какой же он нудный!
Кира не рада меня видеть и по дороге до ледового дворца не говорит ни слова, словно превратилась в льдинку. Клянусь, она считала шаги, которые давались ей с трудом. Я слышал, как она проговаривает цифры. Такой потерянной я еще никогда ее не видел. Перед входом она останавливается, не решаясь сделать шаг вперед.
– Что случилось? – спрашиваю я, видя, как Кира борется сама с собой.
– Мне нужна минутка, – отвечает она отстраненно. – Всего минута, пожалуйста.
Я беру ее за руку и, не дав собраться с мыслями, тяну к двери.
– Пошли, трусиха, ничего там страшного нет.
Кира поддается и делает первый шаг. Потом второй, третий, и вот мы уже сидим на трибуне, укутавшись в куртки, с попкорном в руках и газировкой. Если бы сейчас меня увидел тренер, то выгнал бы из команды еще до моего выздоровления. Правильное питание – главная заповедь хоккеиста. Если не можешь пробить, отдай пас – вторая заповедь, не такая важная, как про питание. Но я же почти в отпуске, а значит, можно.
Свет выключается, на лед выходят фигуристы, и Кира замирает. Она рассматривает костюмы, следит за прыжками (не помню, как они называются, но мисс Занудство точно знает) и, кажется, даже не дышит.
А под конец шоу в ее глазах загорается огонь. Она наконец-то расслабляется и даже начинает комментировать выступления. Когда фигуристка делает прыжок, восхищенная происходящим на льду Кира хватает меня за руку и произносит:
– Смотри!
Но я не смотрю на арену. Я смотрю только на Киру и не могу оторваться. Она так вдохновлена шоу, что не замечает ничего вокруг. Наши руки все еще соприкасаются, Кира улыбается, а я боюсь пошевелиться, чтобы не испортить момент. Я продолжаю рассматривать ее и замечаю то, чего раньше не видел. Кира такая хрупкая, но, судя по тому, как она сжимает мою руку, за этой хрупкостью скрывается сила. Ловлю ее взгляд: горящие глаза жадно следят за каждым движением фигуристов. Обычно Кирин взгляд словно потухший, а сейчас в нем взрываются фейерверки.
Когда мы покидаем дворец, она начинает болтать без умолку.
– Ты видел, какую поддержку они использовали? Это же невероятно! Да еще и на одной ноге! – с восторгом произносит она, а я лишь киваю.
На протяжении всего шоу я смотрел только на нее, поэтому не помню ни одной поддержки, ни одного фигуриста и вообще ничего, кроме Киры и ее взгляда. Огонь в ее глазах полыхал, и она снова стала прежней девчонкой, которая с упоением рассказывала нашим родителям о своих тренировках. Меня всегда это раздражало. Я считал, что это проявление ее высокомерия и надменности. Она словно указывала мне на мое место, ведь я играл только по праздникам, а Кира уже собиралась на чемпионат России.
А потом начал замечать, что на общих сборищах она отмалчивается, и, признаться, даже злорадствовал в душе. Ведь наконец я стал звездой! Меня выделяли, обо мне говорили. Но сейчас я понял, что Кира, словно жемчужинка, спряталась в своей ракушке и замкнулась в себе.
– Я придумал! – произношу я, перебив ее.
– Что? – спрашивает Кира и останавливается.
Ее синее платье развевается на ветру, а куртку она держит в руках. Волосы собраны в высокий хвост, их подсвечивает закатное солнце. Каждая прядь будто светится, добавляя ее образу волшебного сияния.
Кира не носит каблуки, наверное из-за травмы, поэтому ее армейские ботинки смотрятся достаточно смело. Потому что платье у нее послушной девочки, а обувь бунтарки.