— Ко мне? — Девушка непонимающе вскинула аккуратно выщипанные бровки и сунула учебник химии под мышку.
— Нет, к вашему соседу этажом выше. К Сотникову Вольдемару Казимировичу, я…
Договорить ему было не суждено. Из-за спины девушки появился двухметровый мужик с тяжелым бульдожьим лицом. Он тут же оттеснил ее от порога, какое-то время смотрел на Степана злыми прищуренными глазами, а потом захлопнул дверь, успев проговорить перед этим с выражением:
— Пошел отсюда, козел!
В другое время Степан ни за что не простил бы ему «козла». И таких бы звездюлей ему отпустил, что…
Но время сейчас было другое. И ситуация была не той. Да и он немного изменился.
Вздохнув, он двинулся вниз по лестнице, и тут его окликнули.
Он обернулся и увидел этажом выше, в переплете лестничных перил, как раз там, где жил Сотников, странное тщедушное создание. Человек интенсивно махал ему худой рукой, призывая вновь подняться. Характерное амбре недельного перегара быстро заполнило собой все пространство, в мгновение ока добравшись и до Степана.
Может, это и есть Сотников, подумал он, поднимаясь. И не открывал потому, что спал с похмелья. Или это тот, кто проживает за тщедушной дверкой, что держится на одной петле. Так или иначе, выяснить требовалось, тем более что последовало приглашение.
— Здорово, — обрадованно осклабился человечек гнилозубым ртом и тут же без переходов:
— Слышал, Вольданом интересуешься?
Чудище явно было мужчиной. Худой, невысокий. С неровной пегой щетиной, длинными патлами грязных волос. Одет был в тонкие трикотажные спортивные штаны, тапки на босу ногу и телогрейку на голое тело.
— Мне нужен Сотников, — на всякий случай уточнил Степан.
Он не ошибся: мужик и в самом деле вылез из-за ветхой двери, и та сейчас покачивалась от сквозняка на одной петле, премерзко поскрипывая.
— Во! А я и говорю, Вольданом интересуешься! А я его сосед — Митяй. Входи, потолкуем. — И он пошел к себе, поддев многострадальную дверь пинком.
Степан вошел следом, больше всего не желая сейчас оказаться в каком-нибудь притоне. Неопрятность, вонь и запустение он ненавидел. Ряды пустых бутылок, пустую яичную скорлупу, полчища тараканов ненавидел тоже. И еще ненавидел людей, живущих среди всего этого. Ненавидел их присутствие там, их нежелание что-то изменить, а чудовищную покорность судьбе ненавидел еще больше…
Притона не было. И скорлупы, и тараканов, грязных залеженных тюфяков по углам… Ничего этого не было. Ничего, кроме длинного ряда пустых бутылок вдоль стен.
— Идем на кухню, — позвал его Митяй, не оборачиваясь. — Там стулья.
Стульями, как оказалось, служили перевернутые на попа пластмассовые ящики из-под бутылок. Стола не было. Газовой плиты тоже. Газовые трубы были срезаны, заварены и опечатаны работниками соответствующих служб.
— Как же ты готовишь? — не выдержав, спросил Степан.
— А на кой мне? Мне все готовое несут. — Митяй хлопнул себя по худым коленкам и уселся на ящик. — Так что тебя привело к моему соседу?
— Дело, знаешь. — Откровенничать Степан не спешил. — Важное причем!
— Ну, оно и понятно. У такого важного мужика, как ты, неважных дел быть не может. На «Фольксвагене» подъехал. Прикид опять же важный и дорогой. Какие же тут могут быть неважные дела?.. Так что за дело? Может, я помогу.
— Платить, скажешь?
— А то! — Мужик прищурился, похоронив в глубоких запойных морщинах хитрые глаза. — За так сейчас даже прыщ не вскочит, почесать требуется. А уж то, что я знаю, стоит денег.
— А может, то, что ты знаешь, мне и неинтересно вовсе. Да и соврать ты можешь. Так ведь?
Степан не жалел было денег. Его совковое самосознание давно вступило в эпоху рыночных отношений, и бизнес он строил, едва не разорившись на взятках, и существовал сейчас в этом бизнесе, щедро одаривая каждого замороченного на своем величии инспектора. Но платить спившемуся мужику за сведения, которые мог знать любой живущий в этом доме…
Мужик оказался из понятливых. Какое-то время он с тоской оглядывал пустые углы своей кухни. Потом поднялся с ящика и засеменил к крану с водой, благо такой в наличии еще имелся. И с жадностью принялся пить прямо из крана. Снова вернулся на свое место — на ящик у окна. И, глянув с обидой на Степана, обронил:
— Соврать-то я могу, базара нет. Только какой мне резон тебе врать? Ну, ладно, ментам я сбрехал, что ничего не видел и не знаю. Тут расчет простой. Прицепятся, начнут на допросы таскать, заставят в протоколах расписываться. А то еще чего доброго отпечатки снимут. Да всю эту хрень на меня и повесят в итоге…
— Какую хрень? — сразу насторожился Степан. — Это ты о чем?
— Об убийстве, о чем же еще! — воскликнул Митяй с наигранной скорбью и тут же выразительно глянул на карман его куртки. — А то ты не знал, что Сотников в ящик сыграл!
Не знал! Конечно же, он не знал. И даже не догадывался. И вообще запутался во всех этих хитросплетениях: Таня, ее бывший муж, Воротников, Сотников…
Как и где они могли перейти друг другу дорогу?! Попробуй тут соедини все в одну общую для них историю.
Степан залез в бумажник, вытащил оттуда две сотни, сунул их в руку Митяю и потребовал:
— Говори!
— Значит, так… — Деньги тут же реанимировали его словоохотливость. — Вольдан этот был ветераном. Имел целую страсть льгот, наград и очень ценных наград.
Митяй выразительно поиграл кустистыми бровями. Погладил дензнаки кривым грязным пальцем. Вздохнул чему-то и продолжил отрабатывать дарованные ему две сотни.
— К нему тут то школьники, то с администрации народ валил. С цветами, фотографировались. Я ему однажды говорю: дурак ты, Вольдан! Дурак наголо! Кто же хвастается такими наградами?! Им рыночная цена знаешь какая?! Тебе башку запросто за них снесут, за твои медали-то! Слышь, у него какая-то то ли медаль, то ли орден был, я ведь в них ни черта не разбираюсь, с бриллиантами, что ли! Может, брешут, а может, и нет. Но рисовался этот старый дурак без меры.
Итак, Сотников Вольдемар Казимирович воевал, быстро подвел итог Степан короткому рассказу Митяя. Имел награды. Предположительно, очень ценные награды. Их существование ни для кого не было секретом, так как старик был тщеславен и принимал у себя в доме школьников, куда мог затесаться какой-нибудь мерзавец. Не факт, конечно, но все же. И что же этот мерзавец?..
— Накануне того утра, когда его нашли мертвым, то есть вечером, Вольдан принимал гостя, — продолжил рассказ Митяй. — Я никому об этом не сказал. Я вообще неразговорчивый, не то что он. Про мою хату вот никто не знает. А то давно бы уж к рукам прибрали, а меня наверх.
— Это куда? — не понял Степан.
— На небеса, куда же еще! У нас с этим просто. Ребята шустрят, оглянуться не успеешь… Да… — Он снова сорвался с ящика и снова припал к крану с холодной водой: похмельная маета, видимо, сильно ему досаждала. — Так вот, в тот вечер у него был гость.
— Откуда известно? — задал резонный вопрос Степан: оснований доверять этому мужику не было никаких. Тот мог врать напропалую из желания заработать и похмелиться.
— Так я слыхал! Слыхал, как звонил тот хрыч к нему в дверь. Звонок-то у Вольдана сумасшедший…
Это точно, подумал Степан. Звонок голосистый. Не услышать его трудно, тем более из-за такой вот двери, как у Митяя. Уж не потому ли он на лестницу выполз из своего убежища, что услышал, как Степан названивал в квартиру Сотникова?
— Позвонил, значит, а тот его ждал, — продолжил рассказ Митяй, все еще лаская пальцем денежки. — Заходите, говорит, заходите. Очень рад! Дурак старый! Кто же по делам приходит ночью?!
— Ночь была?
— Да, уже стемнело давно. Часов-то у меня нет. Но люди уж и спать улеглись. В доме напротив свет много кто повыключал… Короче, этот хрыч к нему зашел…
— А может, это женщина была? А что? Почему обязательно мужик? Ты же дверь наверняка не открывал, она же у тебя скрипит, — вспомнил Степан. — Стоял и подслушивал под дверью. Так?
— Так! — Митяй вытаращил на него глаза и не без восхищения выдохнул:
— Нет, ну ты даешь, блин! Как в воду… Дверь не открывал, конечно. Но слыхал, что мужик говорил с Вольданом. Еще извинялся за то, что припозднился. Вольдан ему, пустяки, мол. У стариков какой сон? Им хорошая беседа лучшее снотворное и все такое… Слышь, тебя как звать?
— Степаном.
— Слышь, Степан, вижу ты мужик с понятием. — Митяй замялся, правда, ненадолго. — Накинул бы еще на закуску, а! То, что тебе говорю, стоит много больше. Никому ведь ни словом не обмолвился. Ни ментам, ни этому хрычу…
— В белых носках? — Степан ухмыльнулся и полез за деньгами. — Во всем черном, почти наголо брит и в белых носках?
— Нет, ну ты ваще-ее… — Митяй еле удержался на ящике, еще минута — и сполз бы непременно на грязный облупившийся пол. Спасла батарея за спиной да еще то, что нужно было снова тянуться за деньгами. — Откуда знаешь?! Про носки белые?!
— Знаю, — не стал вдаваться в подробности Степан и поторопил:
— Ты давай ближе к делу. Пока ничего интересного мне не сообщил, кроме того, что у Сотникова был гость в вечер, предшествующий его смерти. Дальше что?
— А дальше он вышел минут через пять. А то и меньше, во! Вопрос: что за интервью такое на пять минут, а?! И еще вопрос: чего, если вышел из квартиры, из подъезда выходить не спешил? — Митяй любовно разложил на коленках три сотенные бумажки и смотрел на них теперь с немым обожанием. — И знаешь, когда вышел?
— Когда?
— Когда этот фрукт в белых носках поволок в подъезд бабу, что орала на весь двор. Тогда этот гость и вышел. Вышел, сел в машину и быстро уехал.
— Все?
— Все! А чего же еще-то?! — Митяй начал медленно скручивать сотенные бумажки в одну трубочку, видимо, давая понять, что разговор окончен.
— А как ты угадал, что это именно тот человек вышел из подъезда, если ты его не видел? — засомневался Степан. — Вдруг это был кто-то еще? А ты обознался, просмотрел или просто проморгал?