И отбиться не можем, ворча…
Так любовь моя белым пушистиком
Между небом и небом – ничья…
***
Жёлтое марево плавит асфальт,
Солнце повисло мячом волейбольным.
Непредсказуемый Оскар Уайльд
Нас напридумывал остро и больно.
Город-аквариум мутной воды
Воды тяжёлые тихо покачивал.
Что же так быстро стал тополь седым?
Что же вы быстро так выросли, мальчики?
Юный июнь – обаятельный плут,
С пьяным вином, и глаза с поволокою.
Словно живые пушинки плывут
Белыми рыбками в небо глубокое…
***
Букет сирени как ребёнок на руках,
В резных кружавчиках сиренево-крахмальных.
Опять весна оставит в дураках,
Пройдя насквозь крамольно и фатально.
Лицо топлю в душистой пене той
И захлебнусь волшебным мигом страстно,
Вослед за Фаустом воскликну я: «Постой,
Остановись, мгновенье, ты – прекрасно!»
Глаз не отнять, затянет полынья
Безжалостной любви и обожанья,
Но лишь сирень умеет исполнять
Своих губителей заветные желанья.
Созвездие соцветий – Божий знак
Нас делает добрее и смиренней.
Один художник Врубель точно знал,
Как выглядит она – Душа Сирени.
***
Небо с землёю пришиты травой –
Пёстрый лоскут и лоскут голубой,
Яркой заплатой наспех прилатан
Солнечный диск с золотой бахромой.
НАЧАЛО ВРЕМЁН
***
Лунный глаз, угольком в копоти,
Не мигая, совсем остыл.
Хоть бы Ты был, Господи!
Господи, хоть бы Ты был!
В небо чёрное-чёрное с проседью,
Будто в ухо Тебе, кричу:
«Верить хочу, Господи,
Верить Тебе хочу!»
Вместе бы нам на погост идти,
Простить бы кровную месть.
Только люби нас, Господи,
Таких, какие есть!
***
За что Ты одарил меня, Господь,
Отметиной особой «благодати»:
Ждать – не дождаться, гнаться – не догнать,
Быть не у дел, не в теме и некстати?
Не в нужном месте и в ненужный час,
Доверчивой, не заслужить доверья,
Слугой, послушно открывавшей дверь,
Остаться диким и дремучим зверем.
И безутешной нежно утешать,
Прощать поспешно, не узнав прощенья,
Любить, не став любимой… Вообще
Всё понимать о тщетности творенья.
Ненайденной – всегда-всегда искать
И позабытой – помнить, помнить вечно
Необходимость таинство беречь,
Что жизнь, как эта пытка, бесконечна.
***
Говорила бабушка, старость празднуя:
«Я ещё тудыличи в могуте была!*»
Трудовые, праздные, будни разные,
Чередою праздников кабала.
И недавно вроде бы было детство,
Близко-близко лужи, земля, трава.
Быстро-быстро бьётся комочек сердца.
Жизнь уже случилась,
сбылась,
была…
________________________________________________
* Я ещё тудыличи в могуте была! – Когда я была в силе (устар.)
***
Покатилася крынка с полки,
Будто бес её подтолкнул.
Бац – и вдребезги, а осколки,
Как по крови – по молоку.
Потерялося так внезапно,
Покатилося под откос.
На платке моём чёрном пятна
От молочных, от белых слёз.
Молоко по столу, по полу,
Возле, около головы.
Что-то смолоду, что-то снову…
А теперь не вернёшь, увы.
Не успела ещё напиться,
Сокрушаюсь над молоком.
Утекает под половицы
Моя молодость ручейком.
***
Доверяли секреты сплетнице –
Старой пепельнице на столе.
И дымок сигаретный теплился
В серебристой её золе.
На какие-то сны надеялись
И гадали на королей,
И любого, кого б ни встретили,
Объявляли судьбой своей.
Целовались на тёмной лестнице,
Выбегали на первый снег.
Тусклый свет молодого месяца
Принимали за фейерверк.
***
Обрыв. Провал. И я на дне,
На дне глубокого колодца.
В том самом-самом чёрном дне,
В ужасном чёрном дне
без солнца
и ночи без тебя.
На самом краешке крыла
Уснула маленькая точка всех надежд.
Мой серый ангел, светлоокий,
Несусветный –
прозрачный
бред…
Тоскливый путь окончен – всё известно.
В формате тёплого окна,
На острие огня, в твоей судьбе
Нет места,
места
для меня.
***
Всё, что дал мне – вполне заслуженно.
Красоту, никому не нужную
И любовь на всю жизнь безответную.
Пела песню бы, но простужена.
Предрассветная, несусветная,
Всё блестит, да не греет звезда.
Ну, спасибо, Ты дал так много мне –
На сто жизней уроков-мороков,
И всегда из огня да в полымя.
Даром брал, отдавал «задорого»,
Толька счастье другим раздал,
горький Ангел мой…
***
Стайка мальков – суетятся дети.
Аквариум их двора.
Хочешь, скажу, где зарыт «секретик»?
Только не выдавай!
Стая подростков – гурьбой в подъезде
Делит на «свой» – «чужой».
Верится, что навсегда и вместе
Общий секрет большой.
Юность – избранница узкого круга,
Таинство, волшебство!
Кто кому друг и кто чья подруга,
Кто выбирает кого?
Только вот вдруг, постарев случайно,
Плачет душа, кричит!..
Знаешь, иметь настоящие тайны –
Тяжесть, опасность, стыд.
***
Что-то не к добру стихи попёрли.
Оплачу слезами этот дар.
Оплачу – оплачу. Комом в горле,
Воплем воздаётся гонорар.
Воздаётся. Раздаётся. Охнет.
Раздвоится эхом и стихом.
Стихнет всё, и всё вокруг оглохнет…
И опять… И потом… И потом…
Жизнь моя из графоманской прозы.
Черновик – испачканный листок,
А стихи – железные занозы,
Сдавленные стоны между строк.
Строки – дни в ошибках и помарках
Пляшут нервным почерком вразлёт.
Ну а кто-то, на примерах ярких
Научившись, набело живёт…
***
Ну а после меня только несколько строк,
Даже, может, несколько слов.
Тонкой цепочкой след
через белый листок
От меня через времени ров –
в будущее…
О ТОМ, КАК МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ
И грянул гром! Мужик перекрестился.
Рак свистнул на горе. Макар телят угнал.
С большим трудом, но всё же отелился
Колхозный бык – большой оригинал.
Сгорели все мосты по всей округе.
Ушёл последний поезд. Не догнать.
И жареный петух в большом испуге
Клевал, куда положено клевать.
Прошёл внезапный дождь с камнями,
И после оного в четверг
Случилось ВСЁ! Неужто с нами?
Случилось всё…
И свет померк.
***
Мир раскололся: две неравных части.
Мир прежним никогда уже не будет.
ТЫ – большая, моё большое счастье,
А меньшая – все остальные люди…
***
Вошедшие, оставьте упованья!
Данте Алигьери
Здесь время загустело и застыло –
Трясущийся разбухший желатин.
В один комок – что будет, и что было,
На тряпки-лица – выцветший сатин.
Картина неизменно монохромна –
Коричневая, скорбная гризайль.
И тени в похоронных балахонах
Не поднимают тёмные глаза.
Здесь говорят не часто и не громко,
Ни встречам, ни друзьям никто не рад.
Но всё же Лимб* – ведь это только кромка,
Ведь самый первый круг – ещё не Ад?
Без солнца, без желаний, без надежды,
Необъяснимой вечностью больны,
Заложники, мы здесь застряли между –
Меж тем и этим полюсом войны.
Надёжный тыл ничем не содрогаем,
И со смолой котел не подожжён,
Трёхглавый Цербер не пугает лаем,
Как тех, кто плачет ниже этажом.
Терзающие страхи бесполезны –
Мы удержались, что ни говори,
На самом краешке опасной бездны,
Что молча дышит где-то там – внутри…
_________________________________________________________________________
Лимб (лат.limbus – рубеж, край, предел, кромка) – в «Божественной комедии» Данте это первый круг ада, где вместе с некрещёными младенцами пребывают добродетельные нехристиане – философы, атеисты и поэты Античности, а также герои языческого мира.
ПИСЬМО ЗОЛУШКЕ
Моей бабушке
Нине Прокопьевне Нагаевой
В нашем доме тепло и покойно,
Здесь по-прежнему только свои:
Тот же чайник, часы, рукомойник,
Что по каплям отсчитывал дни.
А в солидном вишнёвом комоде,
Под покровом линялых платков,
По забытой изысканной моде
Кипой вышитых воротников –
Пара туфель совсем не хрустальных.
Только детский какой-то размер.
Так ни разу и не станцевали
На изящный старинный манер.
Где ж они эти добрые люди?
Унесла их Забвенья река,
Но как прежде их Золушка любит
И крахмалит для них облака.
Я тебе приготовила ужин,
Ожиданьем наполнив бокал.
Если кто-то особенно нужен –
Очень вредно не ездить на бал.
Золотая умчалась карета,
Поминальная стихла свеча.
Мне же – мачехе прятаться где-то,
По тебе всё скучать и скучать…
О ЛЮДЯХ В ЧЁРНОМ
И не был никто готов
К явлению чёрных Готов
Из сумеречных садов
В ячейки бетонных дзотов.
И не был никто знаком
С нашествием чёрных Нарков.
Наркотики. Точка. Ком.
В подъездах, дворах и парках.
А время кричит: «Come on!»*
Заплаканным чёрным Эмо.
Как раб дорожит клеймом.
Как евнух любим гаремом.
Кто реквием заказал?
Но снова заказан Моцарт.