Анна подняла непослушную, тяжелую руку и стащила с себя гарнитуру.
Когда Командор с главным беляковским парнем ушли, я подполз к Егору и, зажав ему рот рукой, пару раз тряхнул за плечо.
Тот очнулся почти мгновенно. Сделал страшные глаза, не понимая, что происходит. Я ткнул пальцем в нужном направлении и убрал руку с его лица.
Егор бесшумно перекатился на живот и повернулся в сторону трайкеров.
— А чё там за труп? — шепотом спросил он.
— Безобидный обитатель дерева.
— Да ладно! — удивился Егор. — Столько денег на ветер?
— Тс-с! — прицыкнул я на него. — Это действительно она, причем не мертвая.
Тут к компании вернулся их главный парень, со шрамами на лице. В руках он нес пустой холщовый мешок.
— Командор велел спрятать, — кивнул он в сторону девчонки. — Она мелкая, так что даже ноги торчать не будут. Потом отнесите в бокс, загоните трайки и ждите меня внутри.
Двое его соратников переглянулись между собой. Тот, что был повыше, недовольно спросил:
— И долго ждать-то?
— Пока не стемнеет.
Высокий присвистнул в ответ.
— И что нам там в боксе делать полдня? В карты играть? — обиженно проворчал он. А потом вдруг просиял и хитро взглянул на напарника. — А хотя…
Он подошел чуть ближе к главному, и дальше разговор продолжился еще тише.
Наконец, парень со шрамами выдохнул и сдался:
— Хер с вами, что хотите делайте. Главное, в подвал спуститесь, чтобы тихо. И не в усмерть на радостях, ясно? Чтобы живая осталась.
Он развернулся и направился обратно в лагерь. А парни, довольно переговариваясь между собой, запихнули бесчувственную Женьку в мешок, положили поперек сиденья одного из трайков и потащили все это к боксу.
Когда они ушли, Егор молча сел.
Я — следом за ним.
На душе было мерзко.
Вот только лезть в это нам однозначно не с руки.
Средь бела дня соваться к вооруженным парням и начать им насаждать свои жизненные ценности, демонстрируя поразительную осведомленность — это не то, чтобы даже глупость, а просто идиотизм.
— Ладно, какую машину брать будем? — хмуро спросил меня Егор, пережевывая стебелек.
— Понятия не имею, — пожал я плечами.
— Еще надо что-нибудь из арсенала толкнуть, чтобы хоть маленький запас жрачки с собой взять. А то мало ли что… Может, один из твоих пистолетов?
— Да щас. Один из них вообще никому показывать нельзя, а второй… второй тем более. К тому же он мне нравится. Можешь вон свой ствол продать за тушенку, если хочешь. Зря ты, кстати, у Крестоносца с жопой ПП-эшку не взял, она бы наверняка стоила дороже.
— А вообще знаешь, я передумал, — зыркнул на меня Егор. — Если вдруг где-нибудь по пути застрянем, коровку местную пристрелю и поем. В отличие от некоторых, я не брезгливый.
— Угу, — кивнул я. — А я, в отличии от некоторых, не жру, как конь, так что, если что — перебьюсь. Двигать надо, я думаю. А то время-то идет.
Егор кивнул, глядя в одну точку прямо перед собой.
— Не девка ведь, а богомол какой-то, — не выдержал он.
Я усмехнулся.
— Точно.
Мне вспомнился ее взгляд. И то, как она упиралась затылком в древесный ствол, чтобы обрести дополнительную опору.
— У нее ведь по-любому не много вариантов, да? — проговорил Егор, вольно или невольно подсыпая соли. — Ей дорога или к живодерам, или в ТЦ к безопасникам. Если честно, лично я при таком раскладе выбрал бы живодеров. Те хотя бы под наркозом работают. Раздвинутые ноги тут вообще уже не имеют значения. По сравнению с вырезанной печенью, сердцем и всем остальным это мелочи.
Я молча пожал плечами.
Абсолютно все, упомянутое Егором, казалось мне одинаково омерзительным. Причем настолько, что я предпочел бы вообще об этом не знать и не думать.
Но мой напарник упорно продолжал:
— В любом случае, тут уже ничем не поможешь.
Я кивнул.
— Ладно, пошли уже отсюда, — предложил Егор. — Девку жалко, но у нас своих дел по горло. Всех бездомных котят не накормишь.
Мы поднялись и пошли прочь с пустыря.
Проходя мимо гаражей, я обернулся.
Гармошка двери того бокса, из которого парни беляковского выгоняли свои песчаные байки, была опущена не полностью.
И там сейчас что-то происходило. Я слышал не то приглушенные возгласы, не то вскрики…
Иди прочь, Монгол. Иди прочь, и не слушай, что там происходит. Лагерь полон вооруженных мужчин и женщин. А тебе нужно каким-то образом угнать машину. Чтобы добраться в ТЦ, отыскать Медведя и забрать у него свое.
Тебе нужны деньги, Монгол. Много денег, чтобы обзавестись приличной амуницией, оружием, патронами. А еще лучше — связями. И тогда у тебя появится хоть какая-то власть. Пусть не над кем-то, но хотя бы над собственной жизнью, что само по себе уже немало.
А еще, между прочим, ты должен рассказать кому-то про Гамму. И о том, что ты нашел в мертвой долине. А для этого неплохо бы иметь на руках пробы, которые были там взяты, и образцы. Те самые, что прямо сейчас в руках идиота-Медведя, которому ничего не стоит просто выбросить их, посчитав бесполезным мусором.
И девчонка Егора.
Нужно вытащить рыжую из Медвежьей берлоги, пока не поздно. Жалеть ее явно не будут. Попользуют так, что мало не покажется.
А все остальное — не мое дело. Нерационально. Бессмысленно и бесполезно. Глупо, в конце концов.
И главное — здесь, судя по всему, так живут все. Мутят всякие дела, не мешая другим мутить свои. Проходят стороной…
Не слушая трескотню Егора, я отвернулся от гаражей и прибавил шагу. Смотрел на дорогу перед собой, на новую, хотя и очень старую буханку с дырками от пуль на боку, которую одобрительно похлопывал по морде Короткий, будто коня гладил.
А видел худое лицо и тонкую, почти детскую шею с зеленым штрихкодом. И долгий взгляд, которым Женька благодарила меня. Мелкая, тощая. Реально кузнечик, а не женщина.
А я… пройду мимо?
Как эти все?..
Внутри вдруг будто струна лопнула.
Я остановился.
— Да ну в жопу…
— Чего такое? — не понял Егор.
Ох и дурак же ты, Монгол. Ох и дурак…
— Спроси у Короткого, буханка ездит или как, — сказал я. И, резко развернувшись, стремительным шагом направился к боксу, не оборачиваясь на остолбеневшего Егора.
Я был готов услышать вслед что-нибудь типа «это не наше дело» или «давай валим отсюда», как в недавнем эпизоде с Пухлым.
Но вместо этого Егор крикнул:
— Будь уверен, я все сделаю!
Вот ведь непредсказуемый паразит.
Значит, на целый лагерь соплеменников ему насрать, а богомола вдруг жалко стало?
Эволюция просто надругалась над человечеством. Она сделала нас свободными от возможностей собственного интеллекта. То есть мы вполне способны понимать, что для нас на самом деле хорошо и что плохо, но на самом деле никогда не руководствуемся этим своим пониманием. Как там нас учили? В незрелой душе Дионис с легкостью побеждает Аполлона. Хаос укладывает порядок на обе лопатки и бьет его сапогом по лицу. Эмоции затмевают рассудок и расчет.
И это не потому, что ты дурак. И уж точно не потому, что ты лучше других. Или там принципиальный, или храбрец.
Просто большую часть жизни мы вынуждены говорить вполголоса, бить вполсилы и втягивать голову в плечи, чтобы не сильно высовываться на общем фоне. И однажды неудержимо хочется заорать во весь голос. И сказать, что ты не согласен. И сделать то, что ты хочешь. Не важно, какой ценой. Важно лишь мгновение, когда ты вдруг берешь в свои руки власть и делаешь нечто — вопреки всему, согласно своему собственному произволению. Как древний царь. Или как бог. Пусть даже всего лишь на минуту.
Даже самый высокоморальный и правильный человек испытывает возбуждение от хруста чужого черепа под его ногой. Уровень моральности регулирует только то, чей это будет череп — попавшегося под горячую руку пьяного бомжа или врага народа, маньяка или узурпатора.
Такие дела.
Схватившись за ручку, я рванул гармошку наверх, и она мягко открылась, впуская меня внутрь, в царство сменных шин и трайков, освещенное тусклой желтой лампочкой под потолком.
Выхватив пистолет Аверина, легко заскочил внутрь и со скрежетом опустил гармошку обратно.
На этот шум дверца подвала открылась, и из него высунулась мужская голова.
Я метнулся к спуску, схватил дверцу и со всей силы резко захлопнул ее — прямо вместе с застрявшей по самую шею головой.
Раздался гулкий стук и хруст. И крик. Короткий, резкий. Я подналег еще немного — и опять открыл дверцу.
Тело парня безвольно соскользнуло вниз, размазывая кровь по краю лаза и по лестнице.
Я последовал за ним.
Лестница оказалась короткой, всего метра два, и я легко спрыгнул с перекладины вниз, задевая ногой бьющегося в судороге парня с окровавленной головой.
Задержавшись перед ним всего на мгновение, я наотмашь ломанул его пистолетом в основание черепа, с хрустом превращая его в кровавую впадину. Потом за долю секунды схватил одновременно за подбородок и затылок и резким рывком на максимальной скорости свернул ему шею. Выпрямился. Обернулся.
И в тусклом свете потолочной лампы увидел разбросанные по полу тряпки, мешки, одежду. Маленький стол и привалившегося на него полуодетого парня с плоской голой задницей и приспущенными штанами. Слева и справа от него торчали острые девичьи коленки.
Я подскочил к парню, схватил за волосы и рванул на себя.
Вот только он почему-то не сопротивлялся. Вместо этого издал какой-то странный хлюпающий звук, а потом его тело, заваливаясь на бок, соскользнуло на пол, и я увидел лежавшую под ним Женьку.
На ней было столько крови, что она казалась почти одетой. Дрожа всем телом, девчонка подобралась, соскользнула со стола вниз, неловко оступилась и заземлилась на каменный пол — видимо, седативы еще не до конца отпустили ее.
Господи, да эти парни просто извращенцы. Я целый год не встречал никого соблазнительней ящериц, но при виде ее наготы не мог испытывать ничего, кроме жалости. Просто бухенвальд какой-то, а не девчонка.