За два года войны Острова словно налились золотым соком, а вот на материк обрушились невиданные политические катаклизмы, за которыми медленно и неотвратимо притащилась разруха, а потом — голод и эпидемии.
Результаты войны были убийственными для империй-участниц.
Восточная развалилась на множество мелких княжеств, которые сразу же вцепились друг в друга и до сих пор воевали меж собой.
Император вынужден был уступить кайзеру Новые южные земли, коими Империя всего — то полтораста лет пользовалась и выгоду имела немалую. Кайзер же, обретя юг, удержать его не смог: южане взбунтовались и откололись, уведя с собой большую часть кайзеровых земель. Трон его пошатнулся, но устоял.
Несколько месяцев казалось, что Империи повезло чуть больше, чем остальным. В газетах писали, что Император яростно ищет инакомыслие, приведшее к поражению: островные репортеры публиковали новости о массовых казнях в Империи с такой периодичностью, что Ганг боялся брать выпуски в руки, опасаясь рано или поздно увидеть имя брата. Бог миловал.
Однажды газеты протрубили о пропаже единственной дочери императора. 25-летнюю Наследницу утром просто не нашли в собственной спальне Великого Дворца. Все решили, что это козни последней Императрицы, которая единственная из всех жен родила Императору сына. Зачем нужна царственному Младенцу и его Матери соперница? Великая княжна Вера Александровна вероятно закончила свою жизнь в подземельях Царской тюрьмы, рассуждали в газетах.
В тот день Ганг напился. Княжну он знал хорошо: Фрам входил в близкий круг Наследницы.
Не улегся еще ажиотаж от пропажи Веры, как из Империи пришли свежие новости, страшнее прежних. Императора хватил удар, Императрица ушла в монастырь Госпожицы, их сын — Младенец — объявлен новым Императором.
Нет, кричали мальчишки-разносчики, распространяя очередной выпуск газет: Императрица просто больна. Но она, конечно же, рядом с сыном, не смотря ни на что.
Царственный Младенец правил месяц. Няньки ли не уберегли, несчастный ли случай был, халатность ли чья-то, умысел злой… Да только оборвалась царская колыбель и — насмерть придавило младенчика. Регент — князь Морозов — убедительно лил слезы, но ему не поверили. Морозов был следующим в порядке наследования и репутацию имел преотвратительнейшую. И бунт, которого так боялся старый Император, смел и Морозова, и самую империю, и последнюю Императрицу, которую регент успел посадить в тюрьму — за халатность, конечно же: не уберегла сыночка. Прямо в камере ее и застрелили во время первой волны бунта. За Наследницу. Веру любили в народе.
А власть перешла Директории. Бывшие первые министры Великого Двора полагали, что удержат бешеных имперских коней. И может быть удержали бы, но нашлись те, кто захотел Директорию заменить.
Чехарда во власти имперских земель диктовала громкие заголовки островным газетам. У Ганга от них рябило в глазах. Директория, народники, снова Директория, но уже с другим составом, ибо прежних постреляли в пылу сражений, Независимый Союз, народники и, наконец, Узурпатор, плоть от плоти народников, всему этому безобразию положивший конец. Страшное, смутное время… Революция в Империи, позже получившая название Великого Падения, превратилась в кровавую вакханалию, терзавшую несчастную страну едва ли не десять лет.
Зато Ганг смог вернуться… Узурпатор признал, что Винтеррайдеры перед Родиной не виноваты. Крестьянский сын Савва Иванович Косицын, объявивший себя Узурпатором, вообще оказался человеком умным, цепким, и быстренько обязал Ганга заключить с бывшей Империей несколько торговых договоров. Впрочем, Ганг стремился к этому сам и на условия Узурпатора пошел легко: ему требовалось увидеть брата, а деньги он еще заработает. Косицын же во главе страны показался Гангу далеко не худшим вариантом.
Замок, объявленный народным достоянием, шокировал грязью на парадной лестнице и кучей совершенно оборванных детей.
Дети оказались сиротами, а Фрам — инспектором детского дома. Жил он в покоях своего бывшего камердинера и, кажется, был совершенно счастлив. Занимался детьми, писал стихи и смотрел на младшего с обожанием. Замок он отдал добровольно. Все — народу, как учили народники, а за ними и Узурпатор. И многих маска доброго старого Фрама обманывала, но не Волфганга. Вольфрам же не был откровенен с младшим до конца. И этот тонкий лед Ганг пробить не смог.
Все к лучшему, полагал он, отправляя с Островов корабли с провиантом и одеждой для беспризорников, кои едва ли не из воздуха брались на просторах бывшей Великой Империи. Их исправно привозили в Оплот целыми партиями.
Южный барон замок отдавать не хотел. Повесили на воротах всю семью. И Твердыню Юга взорвали. Весело, с хохотком, писали в революционных газетах, что после взрыва ничего страшного не случилось — никакое зло с юга не пришло, ибо басни эти для устрашения писались, чтоб Южный мог на крови народной жировать…
Но, в отличии от многих Ганг знал условия и северного, и южного договоров и даже держал их в руках — мощный манускрипт Северной Пустыни, от которого, кажется, веяло холодом; и легкий — на тонкой шелковой бумаге — свиток Великой Степи, в шелесте которого слышалось пение стрел… От газетных шуточек Ганга оторопь брала. С другой стороны, страшного ничего и правда пока не случилось… Отторгнутый Юг ввязался в войну с восточными княжествами, которые возникали и исчезали так часто, что их названия уже никто не запоминал. Остальным землям империи это давало шанс на — на что? На то, что войны с Югом не будет? Или будет… когда-то потом? Когда?
Нет, все-таки Фрам был кругом прав. Оплот — гарантия Севера — стоял целый и даже практически не пострадавший. Что лестница? Её и помыть можно. А дети никому не мешают: живут, учатся, растут.
Косицын закончил, как многие, ему подобные. Голову его отрубленную видели все, кто в руки газеты брал. Втайне Ганг жалел о случившемся. Савва Иванович был далеко не худшим правителем. Его время было нелегким для многих, но при нем дети снова сели за парты, на полях заколосилась рожь и пшеница, торговый оборот страны вырос в десятки раз. Из деревень на городские рынки вновь повезли говядину, молоко, сметану.
Крестьянский сын Косицын, которому нравилось называть себя Узурпатором, был безжалостен к врагам, но обеспечил огромной стране мирную и почти сытую жизнь. Нормальную жизнь. И не заслужил такого конца, ведь даже в посмертии не давали ему покоя: в редкой газете не выходили пасквили на Узурпатора.
А о новом императоре Ганг был не лучшего мнения: сводила его судьба на Южных морях с младшим сыном Имберийской королевы.
Племянник последней императрицы Майкл, герцег Ментский, королевский принц, третий сын своей матери высадился с войском так удачно, что практически сразу взял Темп, столицу бывшей Империи, в кольцо. А уже через месяц перед ним открыли ворота и вручили голову Узурпатора.
Майкл, ныне ставший Михаилом, основал новую династию. Соперников у него уже не было. Выжившее мелкое дворянство на новую власть было готово молиться. Все, кто посмекалистей, ринулись к трону. Кому повезло, тот новой бляхой высокого рода обзавелся. Было в империи семь столпов, а стало три дюжины. Сила родовая? Какая сила? Церковь все бляхи освятила.
Признаться, Волфгангу порой казалось, что мольцы — настоятели освятят все, что угодно, а не только бляхи для дворян: главное, позвенеть мешочком с золотыми, но он благоразумно хранил свои догадки при себе.
На Островах влияние мольцов было невелико — соперников слишком много: религиозные течения там появлялись и пропадали так часто, что Ганг, когда судьба с ними сводила, только дивился разнообразию религиозного выбора. Но не один проповедник веса на Островах не имел. В Империи же после Великого падения они внезапно обрели большую силу.
И ныне хорошим тоном стало по молельням стоять, а особенно почетно под портретом императора. Вот тоже мода — портрет Михаила везде толкать и на стены церквей, и кабаков, и присутствий всех мастей. Видимо, чтоб подданные при случае не перепутали.
Богом не объявили, и ладно, пофыркивал Ганг про себя, когда с партнерами под портретом стоял. Впрочем, это было только один раз, все же постоянно он в Империи не жил.
Фрам на мольцов внимания не обращал. Последним это не нравилось. И молец, ставший вдруг обязательным лицом в детском доме при Оплоте, писал на Фрама откровенные доносы всем властям: и светским, и церковным. Ганг, обнаружив ситуацию, заткнул рот любителям земного под флером небесного: стал отчислять деньги от имени Фрама.
Он мог себе позволить любые траты. Из младшего Винтеррайдера получился на редкость удачливый торговец. Зюйд — каритская компания, основанная Гангом, процветала, и в этой компании была своя служба безопасности. Правда, в Империи они почти не работали, но…
Он, Ганг, слишком много задолжал Фраму, чтобы оставить смерть брата нераследованной и безнаказанной. Сердечный приступ — надо же…
А мольцу, помнится, святое начальство приказало заткнуться.
Глава 2
Величие «Оплота Севера» заставляет восхищаться его стенами невероятной толщины и сегодня. Замок построен на природной горе, к которой трудно подступиться даже в наше время беспрецедентного развития науки и техники. Оплот может очень долго держать оборону от врага. Непростая фортификационная архитектура и источники чистой воды позволяют крепости выдерживать любую по длительности осаду. В древности замок полностью перекрывал дорогу из Скучных земель в населенную часть Империи. Эта древняя крепость имеет огромную площадь и считается пограничной. При крепости постоянно находится военный гарнизон, который содержат бароны Винтеррайдеры.
Из дневника путешественника Изольда Карловича Мора
Народное правительство обеспокоено количеством безнадзорных сирот, кои сами вынуждены добывать себе пропитание, не смотря на малый возраст. Как нам стало известно, на днях будет подписан декрет, учреждающий специальную организацию, а именно «Совет