— В любом случае, это сбор материала. Но, очевидно, что сейчас он приучает вас к себе… Он хочет, чтобы вы думали, что именно он — ваш друг.
— Наверное.
— Завтра у вас примерка, должно быть? Завтра и увидимся. Я, полагаю, что уже смогу ответить вам хотя бы частично. Капризничайте, манерничайте, играйте, давайте авансы, но ездите на примерки каждый день… Думаю, дня три мы можем себе позволить.
Волков не догадывался, что времени в запасе почти нет.
Винтеррайдер закрыл маскирующий медальон и поморщился: в висках звонко били молоточки. Беда с этими новыми разработками — глаза отводят окружающим, а голова болит почему-то у Ганга. Госпожа Штолль увела Лизу пару минут назад и, честно говоря, барон едва сдержал вздох облегчения, когда девушка вышла и тяжелая дверь беззвучно захлопнулась за ней.
Андрей сочувственно посмотрел на него.
— Похоже, тебе это ощущение хорошо знакомо, — усмехнулся Ганг.
— Ты долго терпел, — заметил Волков. — Хорошая штука, и пока не один скан ее не взял, да только длительно носить никак не можно.
— Лучше скажи, что ты думаешь про Елизавету Львовну? — Ганг внимательно посмотрел на друга.
— Ты сам все видел и слышал. Умна и до конца не доверяет, хоть и говорит обратное. Не понятно, зачем она добивается встречи с тобой? Зачем ей знать, что ты приедешь? — Волков покачал головой.
— Отчего же? Это-то как раз понятно. Она упомянула договоренности между Фрамом и Львом. Возможно, у нее есть письмо для Фрама, — не согласился Ганг.
— Вот именно. Письмо не для тебя.
— Да. Оно для Хранителя Севера, и в этом случае неважно, какое имя он носит, — пожал плечами Винтеррайдер. — И, возможно, оно нам как раз и нужно.
Они помолчали. Ганг потер виски: молоточки успокаивались. Пожалуй, вскоре он сможет покинуть этот гостеприимный дом.
— Я не доверяю людям, которые связаны с Саватием, — заговорил Андрей
— Нет, — не покачал головой барон. — Лиза Соцкая не шпионка. Она просто девушка, в чью жизнь вошла беда. Она находится среди врагов, но ищет друзей. Она должна вызывать сочувствие у тебя.
— Я все-таки понаблюдал бы за ней пару дней прежде, чем раскрывать тебя, — упрямо сжал губы Волков.
— Понаблюдай еще за купцом из дома на площади. Он увязался было за мной, да я раскрыл медальон, — Ганг усмехнулся. — Лишил мещанина Сидорова потрясающего знакомства.
— Будем надеяться, что купец — балбес, и ничего не понял, — засмеялся Волков.
— Увы. Мне знаком его голос. Подозреваю, что он не тот, за кого себя выдает. Я даже больше тебе скажу. Огорчу тебя, но у него явно есть скан, и, судя по тому, что он им воспользовался, я немного провалился, — Ганг поморщился: только непонятных персонажей ему сейчас не хватало.
— Зря ты оставил Берти в столице. Он бы надавал тебе по физиономии за это, и моя верноподданическая совесть была бы чиста, — мрачно заметил Волков.
— Ну, попробуй сам, — хохотнул Ганг. Андрей поднял руки, мол, нет, не буду.
Барон широко улыбнулся и уточнил:
— Ты же уже передал вызов, как я говорил?
— Передал. И даже, вопреки обыкновению, получил ответ. Берти переслал письмо от Императора Михаила барону Вольфгангу Винтеррайдеру.
Глава 12
Ныне дорога каждого уважающего себя человека ориентирована на путь Имберийского развития. Путь этот дан не каждому, он динамичен и насыщен изменениями. Многие бы хотели по нему пойти, но — увы. Из всех стран разве только Острова смогли частично повторить его…
Из статьи Лаки Лэрда, написанной под
псевдонимом К. П. для Островного Еженедельника
Имберийский путь направлен на рациональный подход к осмыслению действительности. А человек духовен, он не может жить только рацио! Любой, кто, образно говоря, смотрит не только под ноги, а хотя бы изредка поднимает глаза к Небу, ощущает ограниченность такого способа жизни. И я с уверенностью оппонирую вашему автору, этому неуважаемому мной К.П. …
Из письма читателя Островного Еженедельника в журнал
Музыка Древнего Шиная является уникальным культурно-историческим феноменом. Это, если угодно, альтернатива рационального способа постижения действительности. Уверяю тебя, шинайцы знали какой-то секрет гармонизации и регуляции личности. К сожалению, они не спешат им делиться добровольно…
Из частного письма посланника Королевы лира Лортни
Выше государственных дел посланник Королевы лир Лортни ценил только собственный комфорт и удобство. Нет, он не был праздным человеком, любящим роскошь лишь потому, что только так можно почувствовать свою значимость. Лир был настоящим трудягой, а значит точно знал, когда давать себе отдых и какой именно.
По расписанию дня посланника можно было сверять часы.
В назначенное время слуги без напоминания готовили ванну. Личный массажист разогревал камни и воскурял ароматы, а музыканты садились за ширму — их кхэ*начинали издавать тихие тягучие звуки задолго до того, как господин входил терму.
Взыскательный взгляд королевы, знай она о такой манере отдыха «милого друга графа», нашел бы этот досуг избыточно шинайским, и посланник, который приобрел свои привычки в далекой молодости во время службы в посольстве, скорее всего, покаялся бы перед Ее величеством за столь варварские обычаи, но не изменил бы им. Он искренне полагал, что Имберия должна забирать себе все лучшее, что есть в мире, даже, если пока ее Королева не в состоянии этого оценить.
Куда бы посланника не забросила воля Ее Величества, ритуал отдыха оставался неизменным: имбериец был весьма консервативным человеком в некоторых вопросах, касающихся лично его. Одни и те же слуги-шинайцы сопровождали графа во всех путешествиях. Они знали, как угодить господину, да и жили за его спиной весьма неплохо. Лир Лортни всегда был с ними щедр и милостив и пребывал в уверенности, что его мастера шинайских манер довольны своей жизнью, а что до того, что когда-то им пришлось отрезать языки, так это издержки профессии их господина — слишком много тайн в его доме.
После всех процедур посланник два часа полулежал на кушетке, попивая особый настой из семи трав горного Шиная, что сначала даруют умиротворение, а затем бодрость ума и крепость сил. И в эти два часа никто не имел права тревожить его покой. Он не подозревал, что тем самым значительно облегчил задачу по собственному устранению. До сей поры в любой точке мира его защищал дипломатический статус и, конечно, несколько отрядов гвардейцев экспедиционного корпуса. Лортни попросту привык, что его никто не смеет тронуть. Гвардейцы всегда были при нем. Они сейчас стояли на страже.
Настой, сделанный мастером Нианзу для господина, ныне отличался особой крепостью. Лир подумал об этом, когда увидел перед собой пуму. Совершенно игнорируя тот факт, что в северной Империи пумы не водятся, животное сидело смирно, обившись хвостом как добропорядочная домашняя кошка.
Посланник Имберии распахнул глаза.
Пума никуда не исчезла.
Сейчас лир Лортни ясно увидел, что его гостья значительно крупнее большинства своих товарок, имеет более темный, с отливом в красное золото, окрас и почему-то синие глаза.
«И в огне родилась она и вышла из глубины священного вулкана и поселилась на острове, чьи берега купаются в водах Великого Южного океана, потому шкура ее горит золотом, а глаза синее самых синих волн», — сами собой всплыли строчки древних легенд в голове имберийца.
Помнится, та самая легендарная золотая пума, которой по какой-то причин не сиделось в вулкане спокойно, влюбилась в островитянина, обернулась прекрасной девой, и основала династию царей островного Шиная, ныне стараниями соотечественников лира Лортни канувшую в небытие. Но то ли нынешняя пума об этом не знала, то ли в настойке было не семь трав, а что-то другое, забористое и дурманещее.
Хм, на фресках Острова, помнится, царица пума была в короне, а у этой ее нет.
Не сводя глаз с животного, граф потянулся к колокольчику. Того не оказалось на месте. Похоже, ему пора менять слуг.
Лир Лортни медленно, очень медленно, сел. Дикая кошка не пошевелилась. С одной стороны, это хорошо. Статичные галлюцинации… Да, наверное, бывают. С другой, в планы лира не входила скорая отставка по причине собственного сумасшествия. Может, колокольчик упал? Лортни скосил глаза на пол. Нет, не видно.
А э т о точно ему привидилось? Он снова посмотрел на животное. В ответ кошка ухмыльнулась. Граф потряс головой. Пума встала и потянулась — ну, точно, как домашняя: глаза прищурены от удовольствия — какого, интересно? — хвост трубой, когти выпущены — огромные когти, просто ножи!
Когда зверь вдруг мгновенно поменял позу и мягко прыгнул к графу, Лортни заорал, не думая о собственном достоинстве, да вот только из горла вырвался слабый писк. Ему точно что-то подмешали в настойку, что-то от чего голосовые связки перестали повиноваться хозяину. И, забыв, что после массажа не стоит делать резких движений, лир рванулся с кушетки, но и тело подвело его: запутавшись в покрывале, он упал лицом вперед, расшибив лоб.
Мастер Нианзу выступил из-за занавески и простерся ниц перед пумой.
— Приветствую тебя, Искуснейший! — услышал он над собой женский голос несколько мгновений спустя. — Делай то, что должен.
Тонкая игла, направленная умелой рукой мастера, вошла в затылок посланника, лежащего без сознания.
— Он точно будет парализован и не сможет говорить? — спросила женщина. Не поднимая век, Нианзу согласно качнул головой.
— Посмотри на меня, Искуснейший, — приказали ему. Старый Нианзу поднял глаза на Надежду Острова и по его безмолвному лицу заструились слезы. Изящная ладонь легла лоб старика.
— Не плачь, Нианзу, по прошлому — его не вернуть. Но не стесняйся слез перед теми, Нианзу, кто вскоре придет в этот дом, пусть думают, что ты жалеешь его, — брезгливость прозвучала в женском голосе горькой ноткой и сразу же исчезла. — Передай нашим братьям, Мастер Нианзу, что общий путь становится короче…, клянусь тебе, Искуснейший, мы вернем свободу нашей Родине!