по спасению детей». Перед «Советом» будет поставлена простая задача: в течение года создать несколько десятков детских приютов со школами при них, где дети будут получать необходимую еду, кров, одежду, а также приличествующее образование. Планируется, что в учреждениях, открытых «Советом», особое внимание будут уделять талантам каждого ребенка.
Столичный листок, 3-й год революции
Барон Винтеррайдер, владеющий огромным замком, известным как «Оплот Севера» обратился к Народному правительству с просьбой. Гражданин барон желает быть полезным своему народу и отдает «Оплот» под детский дом. Гражданин барон уверен, что он так же сможет быть учителем для юных жильцов замка: в свое время барон имел возможность, в отличии от многих, получить самое разностороннее образование. Он охотно поделится своими знаниями. Известно, что представители «Совета по спасению детей» уже выехали с предварительной инспекцией в замок.
Голос народа, 3-й год революции
— Госпожа Антонета Костова, — гаркнул следователь, подкравшись сзади, и Анна проснулась уже на ногах, впопыхах сбив стул с платьем. Грохот разбудил ее окончательно.
Муж неразборчиво выругался, перевернулся на другой бок и снова засопел. Димитриуш имел редкое и, пожалуй, ценное для Анны свойство: его не будили ее кошмары.
Анна нащупала стул, поставила его и оперлась на спинку: сна как не бывало. Хуже того, она знала, что теперь не заснет до утра. Три часа бессонницы даром не пройдут, голова будет тяжёлой и Анне придется снова много курить, прячась от учеников и наставников. Госпожа директор должна всем подавать пример, а за курение молец может и нажаловаться в консисторию… О, так он же уехал. Как хорошо-то!
Нет, все равно надо быть осторожной, а то доказывай потом, что ты не подшухарила. Анна усмехнулась: словечки из беспризорной жизни всплывали внезапно, словно намертво приклеились к ней вместе с дешевым запахом табака в черных страшных подворотнях.
Ах, бабушка бы ужаснулась. Анна прикрыла глаза. Наверно, графиня Паляницина и в страшном сне не могла представить какой будет жизнь единственной внучки.
Хотя порой Анне казалось, что она успела прожить четыре разных и так и не поняла, где настоящая. И кто она сама — Анна?
Но уж точно не Антонета Костова. Антонета нынешняя жила в столичном доме Анниных родителей и прекрасно себя чувствовала, а главное, она смогла доказать, что Антонета именно она.
Анна вздохнула и достала сигарету. Ей все равно не уснуть, и мужа будить не хочется. Сигаретный дым Димитриуш не переносил, Анне же курево помогало думать. Вот только дымить в их “доме” можно было только в одном месте.
Замковая зала, в которой она второй год жила мужней женой была бы велика даже для большой семьи, что же говорить про неё и Димитриуша? Три стрельчатых окна со створками, больше напоминающими ворота в хорошем доме, два камина, россыпь бойниц, потолок, теряющийся в высоте… Анна помнила, как оглядывалась здесь с недоумением, отмечая следы огня на стенах.
— Армейцы несколько — гм — переусердствовали, — сказал Фрам. — Ничего, мы это все уберем.
Он покачался с носка на пятку, разглядывая высокий потолок:
— Вам, дорогие, вполне можно сделать второй этаж, и будет у вас почти коттедж.
Второй ярус был весьма кстати, там всегда было теплее: все бойницы, кроме одной, Анна законопатила. Именно в неё сейчас дохнул северный ветер, унося дым дорогой сигареты, вывезенной с Островов. Фрам не курил, но этого добра у него было в избытке, на десять лет вперед.
Она, Анна, так долго мечтала открыться старику Фраму, что безнадежно опоздала. И теперь ко всем загадкам Анниной жизни добавилась ещё одна: кто и за что убил старика Винтеррайдера и почему власти упорно выдают убийство за сердечный приступ?
Старик Винтеррайдер. Конечно, Фрам прекрасно играл старика, но не был таковым ни по возрасту, ни по духу. Когда он сватал ей Димитриуша, Анна ловила себя на мысли, что при иных раскладах вполне могла стать невестой старшего Винтеррайдера. Два десятка лет разницы — в свете не препятствие. Кажется, у прабабушки так было.
И все же как самозванка доказала своё родство с Костовыми? Анна с тоской вспомнила газетную фотографию самозванки рядом с парадными портретами своих родителей. Да, даже какое-то сходство было. Газетчик взахлеб уверял, что фамильное… Могли ли быть у отца незаконнорожденные дети? Или … не у отца? Или это ее все так же ищут и просто выманивают? Эта мысль пришла в голову еще тогда, когда Анна ту газету в первый раз держала в руках. Даже Димитриуш обратил внимание, что она долго читает.
— Да просто очень сентиментальная история, — улыбнулась она мужу.
— Не замечал в тебе сентиментальности, — усмехнулся он.
Анна рассмеялась грудным переливчатым смехом. Димитриуша было не сложно отвлечь от того, что ему было не нужно знать.
Она так привыкла скрывать свое происхождение, что не призналась ни первому, ни второму мужу. Впрочем, Димитриушу она не рассказывала еще больше: он и не знал, что он — второй муж, что у Анны уже были дочки, что она потеряла всех в одночасье, что…. При мысли о погибших под веками закололо.
Проклят пусть будет следователь спецкомиссии, разрушивший третью Аннину жизнь и подаривший ей не нужную четвертую… Живой или мертвый он приходит в ее сны? Зачем ему госпожа директорка приюта для беспризорников? Она ведь так и не призналась тогда в том, что она Костова.
И что теперь будет? Чем для них всех обернется смерть Фрама? При мысли, что вместо Винтеррайдера появится новый инспектор, Анну мутило.
К тому же Оплот… Оплот не был простым замком, Анна могла в этом поклясться собственной жизнью, а её она весьма ценила.
Графиня Антонета Костова, ныне директор детского приюта в «Оплоте» Анна Вторушинская, в девичестве Старостина, жена начальника северного военного гарнизона, курила в чернильную темноту бойницы и клялась себе не оставлять смерть Фрама на милость властей… потому что … потому что Фрам не заслужил… потому что ей надоела ее четвертая жизнь.
Ретроспектива, городок Ополевск, детство Антонеты Костовой
… Когда в окно первого этажа влетел камень, старая графиня бросилась в детскую. Няньки у маленькой Антонеты уже не было. А родителей девочки графиня Паляницина мысленно похоронила еще год назад.
— Микола! — выскочив из детской, она вручила спящую внучку ординарцу покойного мужа. В ее возгласе было все: боль, страх, надежда, вера, мольба.
Когда в дальней половине дома старая женщина поворачивала рычаг тайного хода, в блестящий холл генеральского особняка уже ворвалась разгоряченная толпа.
Из темноты, со ступенек, ведущих вниз, Микола сверкнул глазами на графиню. Она лишь качнула головой:
— Им кто — нибудь да нужен. Я отвлеку. Что мне будет? Я старая женщина. Береги Нету. Жизнью твоей, спасенной моим мужем, заклинаю тебя — спаси его внучку. Потом придумаешь, как нам встретиться, — и повернула рычаг потайной двери.
Она очень спешила — успеть, добежать до спальни… И никто в толпе, которая тащила вдову генерала из кровати, не понял, что графиня тяжело и неровно дышит. Испугалась старуха, чего уж там. Покончили с ней быстро, а тело повесили на площади у бывших присутственных мест — пусть все видят!
Ночью никто из толпы не обратил внимания на трех молодчиков, которые сразу прошли в детскую. Постояли над детской кроваткой и принялись молча и методично обыскивать покои в поисках девочки. По генеральскому особняку шныряли люди, со стен снимали картины, какая-то бабенка требовала взломать дверь графской гардеробной. Молодчики переглянулись. Нет, тряпки их не интересовали, но может быть девочка прячется там?
Потайную дверь нашли спустя несколько лет, совершенно случайно. Генеральский особняк к тому времени обрел новых хозяев: городской совет по спасению беспризорников чувствовал себя в этом доме вольготно. Проверить находку приехала народная милиция и — неожиданно — следователь спецкомиссии по особым делам. Именно он подобрал со ступенек детскую ленту и, глянув на милиционеров, сунул ее в карман. Те, впрочем, больше интересовались стенами хода. В конце концов, все знали, что генерал был страшно богат, а ведь никаких сокровищ до сих пор не нашли. Правда, простукивание стен подземелья тоже ни к чему не привело. А сам ход вывел прямо в технические помещения доходного дома, ближайшего к генеральскому особняку. Там было удручающе пусто и пыльно.
Если бы утром, после разгрома генеральского особняка, возле виселицы, где болталось в петле тело старой графини, встретились двое, то жизнь Неты сложилась бы совершенно иначе. Но чернявый парень в низко надвинутой кепке на площади не задержался. Уходя, он не поднимал головы и, наталкиваясь на людей, ни разу не ответил на оскорбление, которые щедко отсыпали ему зеваки. Не ответил даже тогда, когда в спину прилетел тяжелый кулак портового грузчика:
— Смотри куда прешь, шантрапа!
А на седого сгорбленного мужика в крестьянской одежде, который вместе с обывателями глазел на старухино тело, никто не обратил внимание. По толпе распространяли фотографию Антонеты — пятилетняя внучка старухи зачем — то была нужна новой власти.
— 100 золотых — хорошая цена, — сказал крестьянин, щелкнув грязными пальцами по фото. — Дай-ка, мил-человек, мне не одну, а больше. Я родне раздам, пусть ищут. Паренек в лихо заломленной кепке с революционной кокардой сунул ему в руки сразу штук 10. Микола, а это был он, все бы забрал, если б можно было: чем меньше изображений девочки болтается на столбах, тем лучше.
В скромном, но добротном домишке на окраине было сухо и тепло. Не один год Микола создавал в этом домике видимость жизни. Пригодилось. Не так, как думалось, но все же… Давно прикупил этот домик Микола на имя мещанина Говорова. Сорок лет назад жил Говоров и дурно жил, жаден был до денег и честных путей не искал. Из — за жадности своей и с жизнью расстался: думал, что контрабандистам помогает, хотя на деле работал на псов Имберской королевы. Тоже дурная была баба — жадная, завидущая, везде свои маленькие ручки тянула.