Где-то стучали молотки. И только стоило к ним прислушаться, так стало понятно, что молотков — два, но звучат они на удивление слажено. Откуда тут взялись ремонтники? Кто разрешил?
Ижаев открыл глаза. В княжеской спальне царил полумрак.
В спальне?
Княжеской?
Он — что, спит на кровати патрона?
Сергей дернулся, чтобы вскочить, и голова взорвалась миллиардами острых и звонких молоточков. Он упал обратно, не сдержав стона. Никаких ремонтников поблизости не было. Молотки стучали у него в висках.
— Куда вы? — ахнул женский голос. Сквозь внезапную пелену перед глазами Сергей увидел немолодое женское лицо.
— Что ж вы такой торопыжка, милый вы мой, — ласково выговаривала ему женщина. — Вам лежать надобно. Доктора я сейчас позову. Пить хотите?
Вода была неожиданно приятной. Или это не вода? Да он рехнулся, что ли? Пить из рук не понятно кого!?
— Вы кто? — выговорить получилось со второй попытки. Голос не подчинялся, а когда получилось не зашипеть, а заговорить, то зазвучал с надсадным хрипом: Ижаев сам себя не узнал.
— Сиделка я ваша. Андрей Егорович меня привез из Оплота. Не волнуйтесь, все хорошо. Не нужно вставать, не нужно делать резких движений. Нужно поспать, — увещевательные интонации в ее голосе стали еще мягче. Похоже, сиделка считала своего подопечного существом малоразумным. Но Ижаев уже понял, что лежать действительно лучше. Образовавшаяся было пелена перед глазами развеялась, чему Сергей искренне обрадовался.
Доктор появился бесшумно, видимо, был где-то рядом. С Ульяном Михайловичем Ижаеву не приходилось сталкиваться, но в лицо он его знал: работа обязывала.
— Как вы себя чувствуете? — так же мягко, как сиделка, спросил доктор. — Знаете меня? Сколько пальцев я вам показываю?
— Знаю, — вытолкнул из себя Сергей, все так же хрипло. — Два.
Ульян Михайлович улыбнулся почти счастливо.
— Замечательно. Помните, что произошло?
А что произошло? Ижаев посмотрел в потолок. Произошло…
— Что последнее помните?
Князь! Лазутчик! Ижаев снова рванулся, но доктор неожиданно ловко и сильно поймал его за плечи, удерживая в постели.
— Тише, голубчик, тише! Все хорошо…
— Где? — Сергей задумался над вопросом. Как спросить, чтобы доктор не понял ничего…
— Все живы, все здоровы, все уехали по делам, — отчитался доктор раньше, чем Сергей задал вопрос. Теперь и его лицо колыхалось в дымке: двигаться было действительно не нужно. — А вот вы у нас пострадавший. Постельный режим, никаких резких движений. Чем меньше вы сейчас будете шевелиться, тем быстрее станете на ноги. Как ваша голова?
— Барабанят, — пожаловался Ижаев.
Странно, но под прохладной ладонью Ульяна Михайловича назойливые молотки как будто стихали, успокаивались, стучали реже и слабее.
Андрей появился то же бесшумно. Или у него, Ижаева, теперь еще и что-то со слухом?
Встал поодаль, за доктором, вскинул брови: как ты?
Сиделка оглянулась на Волкова через плечо с явным неудовольствием. А так это же тетка его!
— Я только сказать, — шепотом доложился Андрей. — И сразу уйду.
— Подойди, — хрипло попросил Ижаев. — Пусть вы — выйдут. Остальные.
— Буквально на пару мгновений, — строго заметил доктор. — А потом никаких посещений. Спать, спать, есть, спать.
— Горлышко только смочим, — ласково молвила Андреева родственница. Вода все же была непростая: сейчас Ижаев ощутимо почувствовал какую — то каплю бодрости, от которой становилось полегче.
Когда Ульян Михайлович и сиделка вышли, Сергей слабо махнул Андрею, мол, наклонись ко мне, а потом и спросил одними губами:
— Это был ваш барон?
— Верно, — подтвердил Волков.
— Наклонись, — шепотом повторил Ижаев, и когда Андрей склонился ниже, с силой схватил его за грудки, душа воротником:
— Партнеры, да? Информацией делимся? Одно дело делаем? — Волков не сопротивлялся, но исхитрился извернуться и, схватив чашку с водой, оставленную сиделкой на прикроватном столике, выплеснул ее в лицо Ижаеву. Вспыхнувшая ярость отступила и Сергей разжал пальцы.
— Фу, — выдохнул Волков, усаживаясь на пол и дергая воротник. — Болящий, пострадавший… Бешеный ты, Ижаев.
Он постучал краем чашки по ладони и, добыв каплю воды, размазал ее по лицу.
Сергею стало неловко. Он так — то славился спокойным характером и холодной головой в любых обстоятельствах. Ну, до сегодняшнего дня… А какой день — то сейчас? И вода еще эта…
— Что за вода? — вполне сносно спросил он.
— Снежные воины заряжают ее своей силой, когда надо пострадавшего от их удара, поставить на ноги, — спокойно ответил Андрей.
— Это же легенда…
— Конечно. И ты в нее красиво влетел, да только стена помешала. Да не смотри ты так на меня. А то вспомню рекомендации, что вас, таких, надо привязывать поперву. Буйные делаетесь. Внезапно. Прям как ты сейчас.
— А потом?
— Что потом? Отвяжем, когда поправишься, — он точно издевается.
— Буйство проходит? — не хотелось Ижаеву терять репутацию спокойного человека.
— Да. Удар снежных воинов очень тяжел. Тебя еще пожалели, не до смерти стукнули. Отлежишься, — Волков кивнул сам себе. — Главное, спокойно лежи, слушай сиделку.
А, это еще и демонстрация милосердия была… Об стену.
— Где князь с бароном? В Оплоте? — кажется, голос почти восстановился.
Андрей покачал головой:
— В столице. И не злись, я не скрывал от тебя сведения. А что до персоны… Так, извини, я — кровный ратник стаи. Но, заметь, ты мне то же не спешил докладывать о визите князя, — и мы чуть не перехитрили друг друга. А надо бы врагов, коих нынче развелось много, — прозвучало это внушительно.
Ижаев хлопнул глазами. Да, не сказал. Ну, это другое…
Нет, он точно сильно приложился головой об стену. Андрей полностью прав. Доверяли они друг другу, выходит, наполовину. А как иначе? Но спросил о важном:
— Тут все свои значит?
— Свои, доверенные. Спокойно отдыхай, — чуть улыбнулся со-ратник. Снежные его подери…
Но пока что — подрали как раз самого Сергея.
Ульян Михайлович зашел стремительно и — да, он действительно, двигался бесшумно, с какой — то — самую малость — неуклюжей грацией.
— Уже ухожу, — мгновенно вскочил на ноги Волков.
— Подрались, — не спросил, а утвердительно сказал доктор.
— Это по — дружески, — отмахнулся Волков.
— Конечно, — согласился Ульян Михайлович, качнув головой. — Не уходите сразу, подождите меня, Андрей Николаевич.
И его прохладная ладонь снова легла на лоб Ижаева.
— Это скоро пройдет, — ободряюще молвил он и Ижаев, стремительно проваливаясь в сон, успел подумать: «А может и доктор — из легенд? Держащий нити?
И кольнуло иголочкой напоследок: не спросил — какой сегодня день?
Пока Ижаев отлеживался в Межреченске, его патрон в столице сводил меж собой двух крайне необходимых в будущем перевороте людей: Ганга Винтеррайдера и Стивена Юнга. Юнцами, как все отпрыски дворянских семей, так или иначе, связанных с Дворцом, они не плохо знались друг с другом.
Да, судя по всему, весьма не плохо.
— Вот как ты его узнал так сразу, а? — громыхнул князь, обращаясь к Юнгу. — Как? Объясни мне! Это чудеса какие-то! Я до последнего не понимал кто он есть!
Иначе не попёрся бы «к мещанину», самоуверенный осёл.
— Мимика, движение бровей, — Стивен пожал плечами. — Мы достаточно времени проводили вместе в детстве. Ганг уже тогда очень характерно заламывал бровь.
— Еще при матушке было решено, что мне следует лучше знать иштанский, — пояснил Ганг. — А кто же может лучше обучить, чем не тот, кому этот язык родной? Батюшка сам вызвался перед матушкой поговорить с отцом Стивена. Мы несколько раз в неделю ездили друг ко другу в гости. В доме Юнгов меня вела и экзаменовала матушка Стива. Как поживает достопочтенная Ада?
— Матушка ушла в небесные сады, — ровно ответил Стив.
— Мне жаль. Прости, — Ганг вгляделся в бесстрастное лицо старого знакомого и повторил растерянно. — Прости. Я не знал.
Он почувствовал себя неловко: совсем забыл про Юнгов, не интересовался ими. А мог бы.
— Она любила вспоминать тебя, — с той же невыразительной интонацией продолжил Юнг. — Всех вас. Жалела. Матушке тяжело дались годы Смуты.
Он не стал говорить, что Ады Юнг нет уже очень давно. Она покинула этот мир гораздо раньше своей физической оболочки. Просто Стив внезапно обнаружил, что той, какой была достопочтенная Ада до Великого Падения, рядом с ним больше нет. Ту Аду называли гордостью математической школы Империи, а эту безуспешно лечил душевник — из старых, умеющих держать язык на привязи. Но она все равно ушла в глубины своего разума и потерялась там, оставив Юнгу напуганную старушку вместо себя. Впрочем, иногда она возвращалась, всегда внезапно и не вовремя. Стив уже сам не понимал — какой матушке он рад больше? Ее смерть — как страшно это звучит — стало для него избавлением и… новой тюрьмой.
…Каждодневным мучением: Адин виноватый, какой-то заискивающий, взгляд снизу вверх преследовал его. Он помнил раздражение, которое вызывал у него этот взгляд раньше и теперь готов был себя убить.
Почему, почему ему не вспоминается то время, когда Ада во всем великолепии своей нестандартной красоты входила в столичные залы и публика почтительно замирала? А он — сын — страшно гордился. Но перед глазами всегда вставало полуиспуганное лицо совсем другой, кажется, женщины — той, что вынула ему сердце и растерзала душу своим уходом в Вечность.
Не было ни той, ни другой — была просто одна Ада. Его мама.
Но понимание пришло слишком поздно. Когда она была жива, он почти ненавидел ее.
…
— Матушка, что ж вы прогоняете горничных? Я уезжаю в службу, а Вам надо помыться и…
— Сынок! Сынок, наклонись, я скажу, — мирно шепчет она и, когда он склоняется, неожиданно крепко вцепляется в лацканы. — Не ходи на склады, сынок, не ходи!