— Конечно, нет, я не хожу на склады. Я работаю совсем в другом месте. Матушка, я сейчас позову горничную, — но Ада не дает договорить.
— Ты не понимаешь! — взвизгивает она. — Вода! Там вода! Всюду Вода! Не ходи на склады!
Успокоить ее удавалось не сразу даже душевнику. Юнг же, отодрав от себя иссохшие, но крепкие руки, попросту сбегал. Вслед ему душераздирающе кричала Ада: «Сы-ы-ы-н! Сы-ы-нок! Не ходи!»
Что ему стоило остаться с Адой, обнять ее, послушать ее бормотание? Успокоить?
Но от материнского сумасшествия он прикрывался работой, как щитом.
Работа ему и осталась, ведь матушки больше нет.
И никогда не будет.
…
С некоторым усилием Стив заставил себя сосредоточиться, слушая Ганга.
— Я тоже вспоминал вас. Мне пригодились ваши уроки. Не зря говорят, что иштанцы — лучшие матросы. Не знай я языка, не представляю как бы поладил со своей первой командой, — улыбка у Винтеррайдера прежняя. Он уже в детстве мог обезоружить любого своим обаянием.
— Получается, ты отроком учил его языку? — обратился князь к Стивену.
— Учила матушка. Мы скорее просто общались, но — да — только на иштанском. Таким было условие нашего взаимного обучения. Однако, в доме Третьего герцога я брал уроки рукопашного боя, фехтования, танцев и литературы, — пояснил он патрону.
— А в доме Юнгов у меня была математика, точные науки и язык. Учила сама достопочтенная Ада Юнг, — подхватил Ганг.
— Да, благодаря достопочтенной Аде многое изменилось в нашем мире, — задумчиво протянул Стойгнев.
…
Когда старина Юнг привез юную невесту в Империю, сам князь на свет еще не появился, но знал, что такая рядовая вещь как женитьба не очень богатого и родовитого иностранца, пусть и верно служившего трону, мало чье внимание привлекла. Кто мог подумать, что любимое развлечение невесты Юнга решать математические уравнения, отнюдь не простые!
В Империи вполне благосклонно смотрели на желания женщин получить университетское образование, главное, чтоб не возражали их отцы или опекуны, ну и мужья, конечно же. Далеко не все из них такое разрешение давали. Из десяти девиц, мечтающих об Имперском университете, хорошо, если одной-двум удавалось уговорить родных. Куда чаще среди студенток мелькали юные иностранки, через замужество с каким-нибудь имперцем, получавшие доступ к вступительным экзаменам, а за ними — если проходили — и к самому обучению.
Да, порой браки были фиктивными, но в Империи на это смотрели сквозь пальцы. Большинство таких браков со временем превращалось в реальные, без всякого принуждения с чьей-либо стороны. Ну, почти… Просто отдельные законы были излишне консервативны: жить отдельно от мужей жены не могли, а признаваться церковнику в сопровождении городового, которые рано или поздно возникали на пороге такой женщины, в том, что брак фиктивный, никто не желал.
Но закон был дурацкий. А главное, все всё знали и — ничего. Закон и практика мирно сосуществовали, стараясь не встречаться.
А что до фиктивных студенческих браков, то, когда люди видятся за одним столом каждый день, так или иначе ведут хозяйство, даже, если сие дело заключается в совместном обсуждении меню с кухаркой и несколько раз в год посещают обязательные имперские праздники с последующими за ними ярмарками и гуляниями, то они — если они молоды, здоровы и их сердца свободны — чаще всего привязываются друг ко другу, а там и до чувств не далеко.
Вот и Юнг помог молодой жене оформить все документы и поступить на математический факультет, который, к слову, считался чисто мужским. И там сразу поняли, что молодая иштанка — настоящее сокровище с огромным потенциалом. Императору о перспективной студентке доложили месяца три спустя. Тот распорядился всячески помогать, коль такой талант имеется — стране нужны великие умы.
Достопочтенная Ада с упоением занималась цифрами. Даже рождение Стива ее не отвлекло — просто вся жизнь семьи Юнгов строилась вокруг увлечений и достижений Ады. Она была дивно хороша в то время, но не той эталонной красотой, с которой лепят безжизненные в своей бесстрастности лица статуй, а той, которой присуще обаяние молодости, помноженное на настоящую увлеченность. Когда Стойгнев был ребенком, легендарная Ада, уже сама ставшая матерью, казалась ему прекрасной как небо и таинственной как космос.
…
— Да, — спохватился князь. — Похвастаться такой учительницей может, наверное, только цесаревна, сам Стивен и ты.
Ганг коротко вздохнул и решился задать вопрос, который давно мучил его:
— История с Верой Александровной… Настоящая история совпадает с официальными известиями о великой княжне? — и как хотелось в эту минуту Гангу, чтоб тайная его надежда сбылась.
Князь мрачно посмотрел на него, безошибочно угадав подоплёку вопроса:
— Что, барон, ищешь чуда? Увы… Официальная версия и есть настоящая история. В общих чертах все совпадает.
— А в частностях?
— Обсудим еще, хотя… Стив тебе все расскажет. Позже.
Глава 21
Темп, на самом деле, очень разный и каждый район имел свой облик. Центр — конечно, место жительства дворянских семей. К ним лепятся и купцы, отстроившие себе великолепные особняки Второго кольца. Здесь есть свой деловой центр, свой университетский квартал, своя мещанская слобода. Но немалую часть города составляют Бедные кварталы. Столица растет за их счет…
Очерки об Империи, изданные в Королевстве Имберии,
в начале царствования королевы Марии-Александры
Великая княжна Вера, горячая поклонница модного народнического духа и искренне верит в необходимость и возможность всеобщего просвещения. У княжны своеобразные развлечения. Балы и праздники она не любит. Им она предпочитает другое времяпровождение — переодевшись в простое платье, Вера Александровна ездит в больницы и школы низшей ступени, где помогает нуждающимся или берется учить детей. Ее воспитательница из Черских, неотступно следует за ней и, во всем ее поддерживает. Поговаривают, что такие склонности княжны есть прямой плод убеждений ее наставницы. В свете, прикрывшись веерами шутят, что Зие Черской ничего не остается делать как объясняться в любви к народу. Что поделать! Злые языки безжалостны, но не так уж и не правы. Конечно, хочется, чтобы Наследница больше интересовалась светской жизнью. Император, известно, прохладно относится к увлечениям дочери, но, памятуя то, что княжна росла без матери, не особо с ней строг. Если Его Величество не женится, к примеру, снова, то в будущем всех нас ждет Двор строгих нравов, платьев, скромных развлечений… И запах пшеной каши с дворцовой кухни! Особливо, если княжна не выйдет из-под влияния Черской, которая помешана на воздержании во всем!
Из частного письма княгини Морозовой сестре в поместье,
переданным со слугами, минуя государственную почту
… Князь побарабанил пальцами по зеленому сукну стола, вряд ли замечая, что отстукивает ритм староимперского высоцкого марша. На парадах его уже несколько веков как не играли. Надо думать, когда воцарились Державины, такого желания у них не было: память о прошлой династии не то, что изживали, а просто замалчивали. Ну, а потом в привычку вошло у всех остальных.
И только лет двести назад, какой-то учитель музыки извлек забытые ноты на свет и марш зазвучал в учебных классах. И Ганг его играл в свое время. Теперь этот марш был визитной карточкой смотра его кораблей, да и в целом, у многих в мире ассоциировался с Зюйд-Каритской кампанией.
Ганг покосился на Стива. Когда-то его поразило каким подчеркнуто говорливым и веселым стал его сдержанный старший брат. Вот и Стива он помнил веселым парнишкой, у которого на все находилась своя шутка. Сейчас же перед Винтеррайдером сидел в деревянном кресле внешне отстраненный человек, у которого, кажется, и чувств особых не было. Сухарь. И вошедшая в присказки знаменитая иштладская сухопарость только подчеркивала это.
Стив, почувствовав взгляд, быстро кольнул Ганга глазами. Как и болтливость Фрама, отстранённость у него напускная… Особенность работы? Жизни?
— Переглядываетесь? — полюбопытствовал Руб-Мосаньский. Он откинулся в кресле, посмотрел на Ганга, перевел взгляд на Юнга и после паузы спросил:
— В детстве кто-нибудь кому-нибудь завидовал из вас? Только честно!
Барон и Стив переглянулись уже открыто.
— Делили что-нибудь, ссорились? Ну, быстрее! Что мне надо знать? Вам работать вместе. Если кто-то кого-то недолюбливал из-за сладкого пирожка, что кухарка кому не доложила — сейчас скажите, пока я в настроении. Юнг?
— Никак нет!
— Барон, а ты что скажешь?
— Между нами и посреди нас мир, — ответил Ганг старым присловьем, слегка удивленный этим «работать вместе».
— Между нами и посреди нас мир, — ровно повторил Стив.
Князь кивнул.
— Ритуальные фразы — это хорошо, но я бы вам и так поверил, не дурные вроде оба… Для твоего дела, Ганг, лучшего человека, чем Стив, не найти. Стивен, будешь расследовать убийство барона Вольфрама Винтеррайдера. Бумаги оформим быстро. И уже завтра ты у нас в другое ведомство переедешь, — Стив еле заметно кивнул, а князь снова перевел взгляд на Ганга. Прозвучавший вопрос удивил:
— Помнишь ли ты генерала Паляницина?
Ганг усмехнулся.
— Душителя свободы? Вполне.
Князь поморщился.
— Контрразведка душит врагов, а не свободу. Облик Душителя ему лепили продажные газетчики, которые дальше своего носа и кошелька не видят. Вряд ли они понимали, чем на самом деле он занимается. Паляницин был человеком, преданным самой идее Империи. Он прекрасно видел недостатки в стране, но взгляд на эти вещи у него был — как бы это сказать — немодный: Паляницин стоял за последовательное развитие Империи в духе человеколюбия и доброй воли. И эта воля не должна быть чужой, навязанной извне ради пополнения чьей-нибудь казны за счет нас. И революционеров всех мастей он почитал даже не за бунтовщиков, а за врагов, которые продают род и землю дешевле бус деревенской дурочки, что она собрала из всего, что по ногами, — Стойгнев сделал паузу.