Погубило его сластолюбие. Королевский врач соблазнил не ту девушку. Третья дочка королевского шута была девицей юной и миленькой, в мать, провинциальную дворяночку из обедневших, которая в свое время на коленях благодарила Старую королеву за брак с господином Пересмешником. Пересмешнику было за сорок, его жене, кажется, только восемнадцать, но поладили они прекрасно, даром, что муж макушкой едва ли достигал груди супруги. Но не в этом счастье.
Во времена детства Берти семья Пересмешника считалась образцовой, а его жена слыла дамой высоконравственной. Единственное, что огорчало пару — большинство беременностей Пересмешницы заканчивались печально. Однако, у них было три дочери, и младшая считалась расцветающей розой двора. Шут очень любил свою малютку.
Молодая королева благоволила Пересмешнику, как и её мать, и надо было не иметь головы на плечах, чтобы натворить то, что сделал отец. Когда девица рассказала доктору-любовнику о своей беременности, королевский врач решил дело одним махом. И, может быть, все бы обошлось, как он и рассчитывал, да операция прошла неудачно, и девица истекла кровью буквально за несколько мгновений. Скрыть ничего не удалось.
Пересмешник бросился в ноги королеве. Доктора взяли под стражу. Обыск в бумагах отца делали больше ради порядка, согласно протоколу и — прямо на рабочем столе — нашли переписку с людьми кайзера. Все-таки отец был на редкость безголов при всех своих талантах.
Что было в письмах? Берти этого не знал. Только королева изволила гневаться и приказала позорно казнить лейб-медика. Королевского врача повесили, как бродягу, а его имущество изъяли в казну. Берти и матушка под стражей покинули коттедж на территории дворца. Дома в городе у них теперь то же не было. Из имущества — лишь одежда, та, что на них.
Так что медицинскую практику Берти невольно сам себе организовал в трущобах. То, чему он успел научиться или просто подсмотреть в королевской лечебнице у отца и деда — немного надо сказать, все же возраст его был весьма мал — теперь давало ему и матушке относительно теплый ночлег и какую-то еду. Юному недоучке сказочно везло: ни один его пациент из числа уличного отребья из мелких банд не скончался.
Но самого главного человека Берти вылечить не смог. Матушка, женщина, совершенно не приспособленная к той жизни, в которую она попала, подхватила воспаление легких. Лекарства у Берти не было.
И тогда он решился на отчаянный шаг: проникнуть в королевский сад и броситься в ноги королеве. Он всего лишь хотел попросить порошков из запасов своего деда, их-то вряд ли выкинули после казни Бертрама.
Берти был мальчишкой, который рос в так называемых маленьких коттеджах дворцового комплекса. Проникнуть туда ему удалось без труда — это было все равно, что вернуться домой через тайный ход. Все-таки пронырливость жила у Бертрамов в крови.
Он даже королеву видел.
— Пару плетей и выбросьте прочь, — велела она. — Сегодняшних караульных сослать в Шинай, в действующие отряды.
— Ваше Величество, — закричал Берти. — Моя мама умирает. Я прошу лишь разрешение взять дедовы порошки!
— Ей нужно было лучше следить за своим мужем, малыш, — насмешливо, как показалось мальчишке, ответила королева.
Матушка умерла через четыре дня. Берти было почти тринадцать. Он не плакал.
Юный Бертрам поклялся отомстить Королеве.
Лютая ненависть терзала его. Никогда он не ненавидел так, как в тот момент, когда закрыл глаза матушке. В тот момент он готов был резать их на кусочки: королеву, ненавистную Имберию, тетку …
Тетку.
Тетушку Минди…
Они с матушкой сначала даже не поняли, как им повезло в первые дни после опалы. Ее светлость вдовствующая виконтесса Минди Велён с семейством отдыхала на водах и, конечно, не сразу узнала о несчастье, постигшем сестру.
Берти помнил взгляд, которым обменялись дворецкий и экономка в доме Велён, узрев матушку в платье с запыленным подолом. Да, они тогда шли пешком. Он, помнится, по своей наивности решил, что будь тетушка Минди в столице, таких взглядов бы не было. Они бы не посмели! Реальность же была такова, что слуги виконтессы и правда не посмели
…Не посмели отказать сестрице хозяйки — еще пару дней назад Бамби Бертрам была желанной и дорогой гостьей в этом доме. До прибытия хозяйки ее с сыном разместили в тех же покоях, в которых семейство Бертрам, случалось, гостили раньше. В привычной обстановке матушка приободрилась. Велела приготовить ванну, сменить платье. Благо в доме Велён у них была с в о я одежда. Экономка выполняла распоряжения так, как будто каждый раз брала паузу — подумать, а стоит ли оно того…
Вечером выспавшийся Берти отправился в библиотеку и подслушал разговор прислуги.
— Не стоит все бросать и бежать к этим родственникам по первому звонку, — говорила экономка. — Виконтесса прибудет через две недели и тогда мы поймем, насколько ей нужна опальная и разоренная сестрица. Может статься, она их выгонит. А если нет, то от недостатка почтения всегда можно отговориться работой.
— Они вроде дружны, — возразил женский голос.
— Так сестрица была все-таки замужем за лейб-медиком, — хмыкнула экономка. — Господа всегда дружны, когда богаты, знатны и не приносят друг другу неприятности. А э т и сейчас — жена и сын повешенного. Их счастье, если родственные чувства нашей госпожи перевесят эту неприятность.
— Раньше гостья всегда давала монетку в конце дня, — хихикнул звонкий голосок и Берти узнал говорившую: рыженькая горничная, которая обычно прислуживала матушке.
— Не жди, — хмыкнула экономка. — Теперь она беднее тебя. Ей самой бы кто подал монетку.
До библиотеки Берти не дошел. Сев в нишу, он впервые задумался: а что будет, если тетушка и впрямь… Нет, такого не может быть!
…
— О, небо, какой славный мальчуган! — голос тетушки сладок — Будь у меня сын, я бы не смогла любить его так, как нашего милого Берти! Берти, милый мой, ты навсегда украл сердце тетушки. Девочки, когда будете выезжать в свет, держите ваших подруг подальше от этого юного господина. Ваш брат, запомните мои слова, разобьет сотни сердец только одной улыбкой.
Кузины мелодично смеются. В свое время в семействе Волён решили соригинальничать и всем дочерям дали имена, начинающиеся на букву «А»: Аллин, Анник, Аммин.
Как однажды пошутила статс-дама, регулярно покупающая у деда успокоительное:
— Сестрички Минди и Бамби Форс, похоже, читали только первую страницу справочника имен.
Дед возразил с улыбкой:
— В семье Бертрам имя Альберт всегда было родовым.
— О, милая тетушка, — Берти подражает куртуазности. — Зачем мне сотни чужих сердец, когда у меня есть ваше?
— Бамби, дорогая, а малыш Берти далеко пойдет. Люблю тебя, наш славный мальчик. Как хорошо, что ты есть у нас, — восклицает тетушка. Матушка ласково и снисходительно улыбается.
Увы, слова ничего не значат. Эту истину ему только предстояло узнать.
…
В те дни матушка плохо себя чувствовала и предпочитала не покидать покои. Слуги виконтессы на мальчика не обращали внимания. Впервые в жизни он был полностью предоставлен сам себе и пока еще не озабочен мыслями о хлебе насущном. Берти с интересом изучал столицу, которую до того почти не знал — из окна кареты город выглядел совершенно иначе. А тайные вылазки в окрестности Дворца были просто детским лепетом по сравнению с тем, что Берти видел сейчас.
Моторы тогда только появились и считались средством передвижения исключительно энтузиастов. Впрочем, их преимущества оценили быстро и за каких-то пару лет мир пересел на железных коней. Массовый выпуск дешевых жестянок, который изначально наладили на землях Кайзера, а с началом войны подхватили на островах и вовсе сделал машины доступными для всех. Но всё это было потом, а в тогда Берти с энтузиазмом пользовался отсутствием кареты, на своих двоих изучая город — улицу за улицей. Это спасало его от мыслей. А еще именно тогда он обзавелся знакомым, который позже помог ему выжить.
В тот день Берти забрел на узкую улочку, которая уходила вниз от Нижнего рынка к речному порту. Вообще-то интересовал его сам рынок, но публика там так отличалась от Верхнего, что Берти обошел его по краю, приглядываясь к людям — слишком уж они не походили на тех, кого он привык видеть всю свою жизнь. На него косились. Хорошо одетый мальчишка в этих местах привлекал внимание своей необычностью. Чистеньких детей в Нижнем не водилось.
Разрез улочки Берти увидел внезапно и с облегчением нырнул в нее, скрываясь от быстрых прицельных взглядов. Улочка была узкой: едва ли двое взрослых мужчин могли разойтись на ней, не задев друг друга плечами. Юный Бертрам бежал по ней с любопытством молодого кота, и не сразу обратил внимание на шум и крики позади себя.
— С дороги! С дороги! — оглянувшись, Берти увидел мальчишку, по виду ровесника, за которым гнался, вскинув над головой топор, здоровенный черноволосый мужик в рубахе на выпуск.
С дороги? Да как бы не так! Берти припустил вперед как заяц. Мужик с топором совершенно не походил на человека, который будет разбираться на ту ли голову он опускает свое грозное оружие.
Так они и бежали по этой нескончаемой улице: Берти, незнакомый оборвыш и страшный мужик, изрыгающий проклятия. Оторвались от него только в доках, где бродяжка вырвался вперед и уже Берти не отставал от него, понимая, что сам он здесь просто потеряется. А окончательно ушли от погони, нырнув в техническую щель недостроенного тоннеля Брюля, что проходил под рекой. Берти, не думая, кинулся в люк вслед за оборвышем, и на другую сторону реки выскочил, уже мало отличаясь от бродяги: бежать пришлось по зловонной жиже, задыхаясь от вони. Зато страшный мужик остался на той стороне.
Оборвыш, согнувшись чуть ли не вдвое и опершись рукой на грязную кирпичную кладку тяжело дышал, закрыв глаза. Вторую руку он неловко прижимал к себе, словно баюкая ее. Берти себя чувствовал едва ли лучше, но шагнул ближе, присматриваясь к этой неестественно загнутой руке и сразу же наткнулся на колючий взгляд: