Глава 27
Жила была ласка. Красивая, белая, ловкая и был у нее большой пушистый хвост. Какой это был хвост! Сам горностай завидовал! Но не берегла ласка хвост. Уж больна любопытная, под каждый листочек надо заглянуть, под каждым кустиком проверить, с каждой белкой поговорить.
Так прыг-скок, прыг-скок и угодила в капкан. Зажало хвост — ни туда, ни сюда. А тут сорока застрекотала, ветки заколыхались, валежник затрещал, мох пригнулся — охотник идет. Ой, что делать? Что делать? Упала ласка, лапки раскинула и лежит, значит, как мертвая.
Охотник посмотрел, разрядил капкан, отложил добычу, да и давай снова налаживать ловушку. А ласка как кинется бежать, только хвост оттопырила. Охотник ей на хвост-то и наступил. А он капканом перебитый. Дернулась ласка что есть силы и оторвался хвост. Так и живет теперь с обрубком.
Старая северная сказка
Пошла Снежная бабушка Сова зимой по воду. А то была не просто Сова, а колдунья. Умела она, обернувшись белой совой, летать над летней тундрой, да выглядывать травки, которыми потом детей в стойбище лечила. А тут с ней беда приключилась. Набирала бабушка воду, да опрокинула ведро и примерзла ко льду. Смотрит — солнце на нее глядит с неба. «Помоги, — просит бабушка Снежная Сова. — Ты сильнее всех». Но тут набежала тучка на солнце, и крикнуло оно с вышины: «Не могу, бабушка, проси тучу помочь. Она мой свет останавливает». Только хотела Бабушка Сова тучу о помощи попросить, как Ветер налетел и прогнал тучу. Обрадовалась бабушка: «Тогда, — говорит. — Ты мне помоги, раз прогнал тучу, которая свет останавливает». Но ветер отказался. «Я, — отвечает. — зацепился за гору. Проси ее о помощи». А гора услышала и сразу говорит: «Позови мужчин из стойбища. Они постоянно ломают мои камни. Они сильные. Они тебе помогут». Посмотрела бабушка Снежная Сова вокруг и рассердилась: все могучие, а помочь некому. «Только на себя можно надеяться, — так сказала. Оторвала подол малицы и пошла в чум.
Ещё одна северная сказка
Дерево не качается без ветра
Народная мудрость
С того времени, как Салля услышала ветры, прошло несколько дней. И сейчас сидела она у огня в низкой пещерке, и мрачно смотрела в сторону выхода: уже давно шел такой дождь, какой Салля еще и не видывала за всю свою жизнь.
Может быть, у белых людей всегда так? То-то ее соплеменники не любят ходить сюда. Но Салля сейчас нужно было туда, где стояли большие жилища пришлых: ветерок нашептал ей, что там найдет она то, что ищет. Она добежала до другого края Панциря, спустилась с него, без сна преодолела несколько ходок пути — и что? Почти достигнув цели, вынуждена была искать хоть какое-то укрытие и прятаться в пещере у подножия холмов, скрываясь от небесной воды, как облезлый песец!
Хорошо, что у Салля есть трут, а теперь и огонь. Спасибо тем добрым людям, что оставили запасы сухостоя и дров. Салля обсохла и высушила одежду. Салля не голодна — у нее есть соленое мясо. Салля не хочет пить. Воды здесь — хватит на весь род людской, только руку протяни. Но через пару дней запас дров закончится. А нечего даже думать, чтобы высунуть нос из этой пещеры!
Девушка вздохнула и перевела взгляд на того, кто завел ее в этот край, где вода рекой льется с неба.
…
Она прекрасно помнила то мгновение, когда ветры оглушили ее.
Как тяжело было ей выдержать столько разных голосов! Так непросто, что она невольно шарахнулась обратно, в тишину. И остановилась в недоумении перед невидимой границей.
Что за чудеса?!
Девушка осторожно наклонилась вперед, еще чуть-чуть, еще немного. Вот оно! Ветры снова зашумели так, что она оглохла на мгновение.
Аккуратно переставляя лыжи, Салля подалась немного в сторону, уходя с прямой своего пути и оглянулась. Да, определенно она здесь раньше не была.
Человек, которому чужда снежная равнина, вряд ли видит в ней разницу, но тот, кто растет в тундре и на снегах Панциря, даже по оттенку снега может сказать в каком месте он очутился и был ли он тут раньше.
А Салля заблудилась — какой позор! Мало того, что она заблудилась — она не заметила этого вовремя. Меньше нужно было думать про великанов! Дед прав — прежде дела нужен план, а Салля поступила как глупая лисица. Даже хуже.
А теперь она не понимает в какую сторону ей идти. Ну, чего бы проще — вернуться-то она сможет.
Вернуться — значит проиграть. Салля ненавидела проигрывать. А последнее время она только об этом и думает! Вернуться, вернуться! Вернуться — проиграть! Нельзя! Нельзя думать плохое! Это Салля ошиблась, а мысли у нее хорошие! Она исправится!
Откатившись еще дальше от ветров, что, шумя на разные голоса, сплелись в большую и раскачивающуюся воронку, молодая хансю села на свои лыжи и задумалась. Ей бы приманить ветер, но… Она никогда не видела такого. Она даже не слышала о таком! Может быть, она попала в заповедное место? Если она попробует заговорить с ветрами, чем это закончится? Не обрушатся ли они на нее всей своей огромной силой, вминая глупого человека в древний лед?
Салля всегда, сколько себя помнила болтала с ветрами, но то были маленькие легкие ветерки, глупые как чайки. Легко скользили они над Панцирем, весело летали над тундрой, обгоняя птиц, ласкались к Салля как смешные щенки-недоростки и вновь взмывали ввысь, к белому солнцу, чтобы умчаться туда, где никогда-никогда не бывала Салля. Вернувшись, они показывали ей дивные картинки, которые она часто не могла понять, шептали слова, оброненные другими, звучали загадочной музыкой без начала и конца, приносили запахи, которых никогда не было в тундре. Но Салля любила эти мгновения. Ветры учили ее мечтать о неведомом, хотя сами вряд ли знали, что такое мечты.
Разве ветер умеет запоминать? Нет, он лишь выхватывает картинку, которую успевает увидеть и несет ее дальше, пока не встретит что-нибудь более интересное на своем пути. Тогда он хватает другую, но порой так путает их, что не может и сам показать, что же он видел.
Ветер не умеет думать, он только слышит, и услышав, может пересказать, если только не забудет половину.
У ветра можно спросить, но чаще он отвечает невпопад. Это же ветер! Он слишком легок, чтобы знать ответы.
Ветер не привязан к человеку, он летает, где хочет. Увлечь его легко, да только остановить потом трудно. Нельзя играть с большими ветрами, они могут разрушить мир.
Салля вздрогнула, когда в руку ей ткнулся маленький-маленький ветерок. Такой смешной, как ласица*. Не удивительно, что она не заметила его, когда он отделился от своих собратьев. Такие ветерки в жаркую пору гоняют слабых голубянок, чьих сил не достает подняться высоко, и даже на чужих крыльях едва перелетают они ёрник, что стелется по мху, широко раскидывая пушистые, с бурой корой, ветви.
Как мышь, шуршит такой ветерок в ёрнике, играя темно-зелеными листьями, и выворачивая их белой стороной к солнцу. Ничего не знает такой ветерок, ничего не может рассказать, да и память его короче, чем у толстобокого карася, что прячется в озерном иле. Может быть, повезет ветерку и подхватят его крылья более мощного собрата, а может быть и нет, и истает он, запутавшись в сережках ёрника.
Но тогда Салля была рада и такому. Однако, вопреки обыкновению, ветерок не спешил играть с ней, перебирая мех опушки и холодя пальцы. Слабенький, еле видимый, весь прозрачный — в маленький клубок свернулся он на ее ладошке — так, словно хотел погреться человеческим теплом. И, повинуясь какому-то наитию, легко дохнула Салля своим теплым дыханием на бледный, дрожащий на ладони, комочек. Нежное дуновение ее губ едва коснулось его как…
Тут же ощутила она, как замер он, словно не веря, как застыл неподвижно, вбирая в себя тепло. И дохнула еще раз.
В клубочке словно красок прибавилось и сразу услышала Салля тонкий голосок ветра, словно сотня комаров зазвенела у нее в ушах: «Уходи! Уходи! Отсюда! Отсюда! Туда, туда! Быстрее!»
Удивительно, но девушка поняла — куда ее отправляет новый знакомый, хотя в его паническом ощущении не было никакой картинки, а только туманное метлешенье обрывков, словно снег в котле кто-то быстро-быстро перемешивал. Но — зачем?
Нет, глупенький ветерок не заставил бы ее вскочить и побежать по своему следу туда, где царила тишина, если бы девушка вдруг не поняла, что ветры притихли. Резко взглянула Салля на воронку и увидела, что та замедляется. Ветерок же, нырнув в мех ее капюшона, холодил ей шею и всем своим естеством она чувствовала она его страх.
Его страх. А не чужой, подхваченный где-то на просторах мира. Разве ветры могут бояться с а м и?
И побежала Салля на своих быстрых лыжах.
Со странным чувством облегчения — успела — вкатилась она под полог тишины. И, оглянувшись, изумилась так, как никогда в жизни — от воронки в разные стороны расползались серые полупрозрачные щупальца: толстые, рыхлые — они шарили по снегу, и сталкиваясь друг с другом замирали на мгновения, чтоб в следующее, отпрянув, вновь начать ворошиться в снегу.
Нет, Салля точно не хотела знакомиться с ними. И, унося ветерок в своем капюшоне, заскользила она быстро-быстро — прочь от странного места!
Ветерок был странным. Он смирно сидел в капюшоне Салля, точно боязливый кутенок, который, попав в чум и с ужасом забившись под лохматую шкуру, тщетно надеется, что про него забудут и не найдут.
Когда в твоем капюшоне ветер, про него сложно забыть.
Салля убежала недалеко. Остановившись, она уселась на лыжи и позвала его. Тот, кто таился в капюшоне, снова замер. И молчал, как будто не хотел с ней говорить.
— Хотя бы расскажи мне, что это за место, — ласково попросила Салля. И, когда уже решила, что не дождется ответа, услышала тонкое, звенящее, с затаенным ужасом, произнесенное:
— Мы там умираем, чтобы возродиться другими.
— Ты родился! — обрадовалась девушка.
— Я почти умер, — теперь он шелестел как старые листья ёрника.