— А где же ваши кошки?
Она ему и ответила, что кошки уже почивают, и вот только Юби с ней. Я клянусь, я не видела, чтобы Юби была с нами! Откуда она взялась?! Значит, я такая невнимательная!
Кайзерина ее на руки подхватила, и кайзеру протянула, но тот засмеялся и сказал, что он него собаками пахнет.
А потом посмотрел прямо на меня!
Меня представили Его Величеству в домашней обстановке! Он спрашивал, как ваше здоровье, любезные родители! Я уверила, что вы в добром здравии и исполняете вверенную вам службу со всем почтением. А он сказал, что никогда не сомневался в Волоше дум Кламлипе! И еще сказал, что у меня очень оригинальное платье!
А кайзерина тут же засмеялась и сказала, что хочет видеть меня с другой прической, что уже представляет меня с локонами и даже предпочитает меня видеть с локонами, нежели с гладкими волосами. Кайзер тоже нашел, что так будет лучше; так что я обязана теперь оставить свою удобную прическу. У Трудки будет больше работы. С другой стороны раз низкую посуду ей выносить не надо, то я не представляю, чем ее занимать, а так — нашлась ей работа!
А потом государь сказал, что уже поздно и пора спать, и мы разошлись. Царственная чета ушли вместе. И кошка с ними.
Герцогиня Сак-Брельская спросила, дойду ли я? Я сказала, что дойду, а сама думаю, ой, не дойду, но дошла и не заблудилась! Дворец большой. Очень большой, любезные родители.
Пришла, на Трудку поругалась. Завтра на первое дежурство, я так волнуюсь. Сижу и плачу, простите меня любезные родители, но кому повесть свои печали, как не вам?
Погода отвратительная стала, дождь будет. Как тоскливо ночью при дурной погоде, любезные родители, даже трудно выразить. Завидую этому листку бумаги. Он скоро попадет в милую сердцу гостиную. Целую ваши дорогие руки.
Ваша покорная дочь
Ирмалинда.
Лотарь посмотрел бумаги на свет и задумался.
Покорная дочь, значит.
Но как интересно! Кайзера заинтересовали кошки жены, а он ее терпеть не может, хоть с ними, хоть без них. При этом ему, Лотарю, он ничего не говорил.
Харт сидел, смотрел на письмо, написанное аккуратным, четким девичьим почерком, скреб подбородок и думал.
Фрос зашел через двери того хода, что вел от конюшни и гаражей. Его шляпа была мокрой.
— Дождь? — спросил Лотарь.
— Полил как из ведра перед самым городом. Это тот самый мотор, — Фрос упал на стул и прикрыл глаза.
— Кровь?
— Нет.
— Машину притащили?
— Ребята встали в старых амбарах. Я поехал сюда. Видимости нулевая.
— Что думаешь?
— Думаю, что он жив. Если он имеет отношение к этому мотору, конечно. Мог и сам шофер угнать.
— Думаешь, шофер совсем дурак?
— Дурак или нет, но до гор доехал.
— Угнал, погонял, разбил и ушел? Очень глупо.
— Бывает и хуже. Но трупа нет. Никакого. Нигде. Как говорится, ни барон, ни шофер, ни клерк не появлялись.
— Значит, мы не можем с уверенностью утверждать, что Винтеррайдер мертв. Или все-таки пока просто не нашли? По кораблю картина была другая, но мотор, конечно, ее меняет.
— Мы смотрим все трупы, о которых известно. Имберийцы тоже землю роют, — Фрос фыркнул.
— Заметил их?
— А то! Но в Голубых холмах они довольно вольготно себя чувствуют — сам знаешь.
— Значит, обнаглели, нюх притупился, страх потерялся, — Лотарь кивнул сам себе. — Мы с ними поиграем, но позже. А сейчас, что ты можешь сказать про графа Волоша дум Кламлипе зу Блайхугер?
Фрос поднял глаза к потолку, словно досье на графа было написано именно там, и заговорил:
— Волош дум Кламлип зу Блайхугер — из старых влашей, род древний, в легендах с даром, в зависимости от Голубого Замка… Были. До восстания Большой Луны.
— Какой дар был в легендах?
— Переведи название замка, получишь ответ, — усмехнулся Фрос.
— Понятно, говорящие с призраками. Как интересно. Что еще?
— Старичок-боровичок. Ему шестьдесят пять. Долго не женился. Жена из Савуцких.
— Ляхиня, из «савуцких ведьм»?
— Да. Вывез ее, когда в Империи началась Смута. Вроде как сирота, взял в воспитанницы. Но документы не оформил. А потом — женился.
— Сколько ей было лет? — нахмурился Лотарь.
— Двадцать. А когда вывез — восемнадцать. Ему самому за сорок пять. Дочь родилась через год после брака. Он в чем-то замечен?
— Сложно сказать, но возьмите под наблюдение. Его дочь завтра выходит на первое дежурство у кайзерины как новая фрейлина.
— У кошек прибавилось нянек?
— Ты про кайзерину говоришь, — ответил Лотарь с легкой усмешкой. — Знаешь, что сделай? Соберите досье на всех уехавших фрейлин. За последние лет пять для начала.
Фрос серьезно взглянул на него и кивнул:
— Мы торопимся?
— Мы не затягиваем. Завтра вечером предварительные данные мне на стол.
— Принято. Что-то еще, Лот?
— Да, — медленно, словно пробуя весенний лед под ногой, ответил Лотарь. — Завтра вечером расскажи мне, почему у нашей кайзерины 10 кошек, ведь с собой она привезла только одну.
Глава 35
Ярмарки на севере влекут за собой настоящий культурный всплеск жизни, хотя, конечно, за главные развлечения здесь как в прежние века, отвечают балаганы, и бродячие театры. Ряженых здесь любят — видят-то их редко. Ряженые сами любят свои экспедиции на север — не избалованная публика платит щедро. Очутившись на такой ярмарке, столичный житель, вероятно, ущипнет себя, чтобы проверить, а не сон ди он видит? Словно не было времен Смуты. Северяне смеются на старыми историями про кайзера и дают советы его любовницам, многие из которых уже истлели в могилах. Здесь все также поют песни прадедов и веселятся от смешных в своей простоте присловий.
Из дневника путешественника Изольда Карловича Мора
Балаганы, не смотря на свою популярность, все же конфликтуют между собой за зрителя. И едут на север с запасом времени, чтобы занять в городе лучшие места. Но право, зря они боятся! Возле любой кибитки толпится народ. Лучшие люди города и самые именитые чины Скучных земель не стесняются обойти все представленные театры: промышленники, фабриканты, скупщики, торговцы всех мастей — все одинаково теснятся перед пестрыми кибитками.
Столичный листок
Мешай дело с бездельем, проводи время с весельем
Народная мудрость
Стук в дверь застал Лизу врасплох. Силясь унять забившееся сердце, она приоткрыла дверь. Саватий!
— Как ты тут устроилась? — он перешагнул порог.
— Благодарю, удобно, — стараясь говорить спокойно, ответила Лиза. Саватий усмехнулся.
— Акулина не обижает?
— Матушка добра.
— Ну да, ну да, — он подошел к окну и остался там стоять, разглядывая зубчатую стену. — Знаю я ее настроения. Всех готова по кельям разогнать, да только забывает, что невольник — не богомольник. Я бы, может, тебе сам дал совет хранить девство, но точно знаю, что ни нянюшка твоя, ни родители такого не желали, а значит и тебя воспитывали в другом духе. Ты хорошо помнишь нянюшку, Элиза?
— Я была ребенком, — ровно ответила девушка. — Она много болела. Но, конечно, я не забываю ее.
Саватий быстро оглянулся и снова уставился в окно.
— Нянюшка была противницей моей веры, — заметил скупо.
— Она ничего не говорила об этом.
— Ты была ребенком, — повторил он ее же фразу. — И она много болела. Но я уверен, она обсуждала твое будущее с твоими родителями. Воля родителей выражает волю Неба. А они все хотели, что бы ты составила хорошую партию.
— Возможно, — осторожно молвила девушка.
— Ты была в Серебрянке?
— Нет, я знаю только, что такая деревня есть совсем рядом с Замком.
— Ну, значит, побываешь. Собирайся.
— Сейчас?!
— Ну, а что, погода хорошая. Ночь — словно летняя, и не скажешь, что дожди шли, — Саватий шагнул в сторону выхода. — Лаки за тобой зайдет. Ты же нормально с ним ладишь?
— Да, но я не понимаю…
— Что, испугалась? — со смешком спросил провинциал. — Там ряженые со своими кибитками встали, просили у меня благословение. В Межреченске скоро ярмарки. Эти первые, следом и другие придут. Я и велел им небольшой концерт организовать для наших семейных пар. Люди должны развлекаться. И вы с Лаки тоже сходите. В Полунощь-то ряженых ничем не заманишь, не так ли?
— Мы в школе ставили сцены.
— Вот заодно и сравнишь, где лучше театр, — чересчур серьезно ответил Саватий.
Иронизирует.
Но выбора ей, похоже, не оставили.
Лаки, кажется, тоже не рвался на прогулку, но пошел словно так и задумано было — благотворитель.
Серебрянка — деревенька небольшая, спрятанная в лощине за замком Неспящих, прижималась к лесной дороге, что тоже вела к Межреченску, и больше походила на летние дачи, а по сути, ими и была. Когда-то в теплое время года здесь жили и отдыхали работники Серого Замка со своими семьями. Строили тюремщики добротно и широко, и их потомки до сих пор пользовались домами в Серебрянке.
Впрочем, сама деревня терялась в сумерках, и лишь массивные крыши темнели на фоне высокого, еще светлого неба с яркими точками далеких звезд.
А у крайних домов, где полукругом стояли кибитки, горели костры и толпились люди, вовсю кипело веселье, — и на импровизированной сцене отплясывали двое в шутовской одежде, а с ними третий — с короной на голове.
— Жил был принц, он был дурной! — выкрикнул один и перекувыркнулся через голову.
Принц, кривляясь, раскланялся, попутно раздаривая цветочки из огромного букета красоткам из первого ряда.
— Но потом он стал король! — вмешался второй с пояснениями. Первый его оттолкнул, отправив кувыркаться. Принц же принял чрезвычайно важный вид и гоголем заходил по сцене, вызвав взрыв смеха у зрителей.
У него была жена,
с гвардейцем спуталась она.
Из крайней кибитки выскочила нимфа в гротескно огромном платье. Принц испуганно шарахнулся, а после и вовсе пустился в бега, поскольку нимфа недвусмысленно требовала нежности. Она бросилась за ним, распахнув руки, но в ее объятия тотчас попал гвардеец. И нимфа сразу заб