Глава 41
Очень многие из нашей молодежи не в состоянии избежать нездорового стремления выдать свои слова и свой разум за волю Святого Неба. Они стремятся к ложному авторитету и заводят несчастных доверившихся им в еще худшие дебри бед и страданий, чем, может быть, те, что у них были. Они как актеры разыгрывают плохую и печальную комедию, стремясь выдать себя за кого-то великого, а на самом деле самообольщаются и сбивают людей с пути, покушаясь на их жизнь, но не как разбойник с кистенем, а как обольститель, пресекая людскую волю и свободный жизненный выбор. А из нашего духовного учения мы знаем, что принцип свободы и воли неприкосновенен. Все остальное суть нарушение духовных законов.
Из «Рассуждения о нравах блюдущих и ищущих Горнего», авторства Домиана, старшего мольца Центральной молельни Темпа
С мольцом хлеб-соль осторожно дели — только встреть да проводи.
Старая присказка
Завтрак проходил в угрюмом молчании. Нет, разговоры за трапезой и без того здесь не приветствовались, но сегодня обстановка была просто до невозможности угрюмой. Даже Лаки натянул на лицо мрачно-торжественное выражение, скопировав его с физиономии Акулины.
Та же не поднимала глаз от тарелки, повторяя Саватия, который хмуро ковырялся в своей тарелке. И почему-то именно сегодня Лизе была невыносима эта натянутость.
Кирилл выглядел самым живым на этом фоне. Он весело и активно поглощал пищу в каких-то немереных количествах. Ел он быстро, много и, кажется, даже не жевал, а, чем больше ел, тем веселее становился.
Эта веселость ощущалась чем-то неуместным и инородным на фоне угрюмого молчания остальных. Кирилл вдруг вскинул глаза и подмигнул Лизе. От испуга и неожиданности она чуть не уронила вилку — ох, мама была бы недовольна такими манерами — но удержала и вцепилась в нее, украдкой косясь на Провинциала, но — нет, он не видел. Яростно терзал все тот же салатный лист, не поднимая взгляда, и лишь желваки на щеках ходили ходуном. Лиза перевела дух, и тут же наткнулась на колючий зырк Акулины, быстрый и резкий как звук стека.
Аппетита и так не было, а тут он окончательно пропал. Отправив в рот маленький кусочек сырника, Лиза медленно жевала, не чувствуя вкуса и дожидаясь только одного: окончания этой трапезы. Тишину прерывали звуки приборов о тарелки, да пыхтение, должно быть, самовара из буфета, откуда обычно подавальщики разносили блюда.
— А ты чего задышал? Ты чего запокряхтывал? — с непонятной яростью в голосе вдруг спросил Саватий, тяжело поднимая глаза на Кирилла.
И только тут Лизы поняла, что это Кирилл дышит громче обычного. Она быстро взглянула на него и на сотрапезников и успела увидеть, как Лаки прикусывает усмешку в уголке губ.
Кирилл выпучил глаза и мощно проглотил то, что жевал. Схватил чашку со взваром, выпил, запрокидывая голову, а, когда поставил ее, Лиза с удивлением услышала каким тонким голосом он заговорил.
— Так, отец родной, легкие-то слабые, больной же я, — зачастил он.
— Легкие слабые? — свистяще переспросил Саватий. — А может они у тебя жиром заплыли? Может, на вольный выпас тебя отправить? Ты куда столько жрешь, а? На убой готовишься? Может, я не знаю чего-то?
Кирилл, взявший было вилку, со стуком положил ее обратно на стол и посмотрел на Саватия с такой детской обидой, что даже самое каменное сердце дрогнуло бы: подбородок его мелко затрясся.
— Я работаю, себя не щажу, ночей не сплю, днем не присяду, с утра на ногах, — таким же тоненьким речитативом заговорил он, чуть гнусавя. — А меня куском хлеба…
— Ну-ну, — желчно и насмешливо ответил Саватий. — Куском хлеба размером с гору. Я говорил тебе следить за тем, сколько он жрет? Сестра?!
Акулина подняла почерневшие глаза. На долю мгновения Лизе показалось, что она закричит так, что лопнут стекла в окнах. Но, выдержав короткую паузу, матушка медленно и спокойно ответила:
— Ему подлечиться снова надо. Тут-то нагрузка большая. Нет возможности. Да и у меня дело для него есть, — мрачно подытожила она. — В городе одной сестре, нашей последовательнице, помочь надо, а заодно и на постой возьмет, и присмотрит.
— Авилине, что ли? — буркнул Саватий, вдруг поскучнев.
— Да, — скупо уронила Акулина. — Я говорила, что работа большая. А кто еще окажет такую любовь сестре нашей, как не мы?
— Неделю. И чтоб здесь даже не появлялся, — рявкнул Саватий.
Кирилл смотрел в стол, беспомощно уронив большие руки на колени. На лице у него застыла вся мука несправедливо обиженного человека. Медленно подняв пухлую ладонь он посмотрел на нее, а потом промокнул пальцами сначала один глаз, потом другой, вздохнул тяжело и сказал севшим, но обычным своим голосом:
— Воля ваша, святой брат. Я служу вам на совесть и в вашей руке мои дни.
— Иди собирайся, — ровно и бесстрастно ответил Провинциал.
Кирилл закрыл лицо — щеки его мелко дрожали. Широкий рукав сутаны опал к локтю, обнажив толстую ленту браслета-артефакта. Было в нем что-то странное и Лиза невольно вгляделась. Что это?
— Кирилл, — голос Акулины звучал мягко, даже нежно.
Отняв руки от лица, тот молча полез из-за стола, отворачивая покрасневшее лицо от невольных свидетелей сцены.
— Поели? — мрачно поинтересовался Саватий, окинув взглядом остальных. — Ну и нечего рассиживаться, не в театре. Ступайте.
Лизе два раза повторять и не надо — она рада была сбежать. Лаки поднимался из-за стола с ленцой, не торопясь, с насмешкой разглядывая Саватия. Акулина начала складывать салфетки, она явно хотела задержаться. Саватий уставился на нее, и желваки заходили еще сильнее. Отчего-то его лицо было злым. Но Лизе было некогда думать об этом, и она, испытывая огромное чувство облегчения, почти бегом выскочила из трапезной залы, второпях свернув на закрытую галерею, что шла вдоль резиденции Провинциала Скучных земель.
Когда-то, во времена оные, здесь гуляли только ветра и хозяева замка, обозревая великолепные окрестности. Сейчас же огромные полукруглые проёмы закрывали витражные, но только частично цветные окна, и разноцветные блики от них рябили на беленых известью каменных стенах.
— Елизавета Львовна! — окликнул ее Лаки. — Подождите меня, будьте так добры.
Лиза остановилась.
— Святой брат вас напугал? Испортил вам настроение?
— Нет. Но я привыкла к более сдержанному общению. И мне неловко, простите.
— Неловко должно быть Саватию, — со смешком ответил лир Лэрд. — Но не обращайте на него внимания, у него есть причины.
Они, не торопясь, пошли по галерее, с которой, там, где не было цветных стекол, открывался прекрасный вид на сам Серый Замок, и пожелтевшие леса, и на низкие предгорья Большего Камня. Легкий ветерок дунул Лизе в лицо: часть створок была приоткрыта.
— Брат Кирилл рассказал мне о том, что за непослушание выселяют часть соработников, — осторожно сказала она.
Лаки хмыкнул.
— Вы же не хотели идти на представление? — уточнила Лиза.
— Признаться, да. Не люблю бродячие театры, — белозубо улыбнулся Лаки. — Я намеревался отдохнуть.
— Думаю, что не вы один. Но все пошли туда по личному распоряжению Саватия. А потом оказалось, что это была проверка. … Разве это честно? — выпалила девушка мучавший ее вопрос, краснея и сердясь на себя.
— Проверка?
— Да, пиво пить не следовало.
— Но мы-то с вами ее прошли! А кто-то, вероятно, перебрал, — проницательно заметил Лаки.
— Ну, это же… Как будто специально… Сама ситуация — она создана специально. Это не честно! Брать людей, давать им надежду и кров, а потом…
— Мы с вами тут гости, — задумчиво ответил Лаки. — В чужом замке не поднимают свои флаги, ну, если вы, конечно, не захватили этот замок во время войны. Вы же не собираетесь объявлять войну Провинциалу?
— Хотите сказать, что я говорю глупости?
— Хочу сказать, что вы юны и честны. И, я надеюсь, не собираетесь здесь оставаться на всю жизнь. Забудьте об этом. Люди, которые сюда пришли и объявили о своем полном послушании Саватию, старше вас — они сами принимали это решение и должны отдавать себе отчет о последствиях.
Лиза вспомнила своих попутчиц из дилижанса и покачала головой.
— Многие едут сюда за чудом, понимаете? Здесь их надежда, может быть, последняя. Они ищут любовь — нет, я не знаю, как сказать… Понимание? Помощь? Доброту? Они же не просто так едут, а потому что читают книги о Саватии, о чудесах, которые он творит… Они не могут судить о последствиях, они в другом состоянии. Вот вы читали книги о чудесах Саватия?
— Да, имел счастье ознакомиться, — откликнулся Лаки, но, разумеется, не стал уточнять, где именно он смотрел эти книги. Лизе не нужно было знать, что пробные партии печатали в Имберии. Издательский дом «Ярь» специализировался на разной литературе для Севера и содержался на деньги ведомства, к которому относил себя лир Лэрд. На самом же Севера многие были уверены, что «Ярь» работает где-то в окрестностях Темпа. Это мнение они долго взращивали.
— И что вы думаете?
— То же, что только что сказал. Все эти люди, собранные здесь — не дети, вам не стоит за них так переживать. К тому же, коль мы упомянули детей, то, вероятно, вместе можем вспомнить свои ребячьи шалости и реакцию наших отцов. Отец, наказывая, мучается сам, поверьте. И наказание — не окончание любви или ее отсутствие, это одно из проявлений. Вот вас наказывал отец в детстве? Простите, мне мое любопытство. Если сочтете вопрос излишне вульгарным, то не отвечайте.
— Меня? Отец всегда беседовал со мной, объяснял, — растерялась Лиза, и комок вдруг подкатил к горлу. Вспомнился уютный свет лампы, крепкие руки, веселый голос, щекотка у ушка: «А эта девочка у нас сегодня шалила? А? Эта девочка?»
— Вероятно, вы были спокойным ребенком, милой и примерной малышкой. А я рос сорванцом и прибавил не одну седую прядь в волосы своих родных. Меня запирали в чулан, стремясь приучить к порядку и хорошему поведению. В чулане я должен был осознавать свой проступок, — он засмеялся. — Когда чулан отпирали, я просил прощения, с готовностью шаркая ножкой, но не всегда искренне, поверьте. Но — увы — меня не зря дразнили дома «маленьким ураганом» и «лесным разбойником»!