— Подумайте сначала, — почти умоляюще произнес он. — Не отказывайтесь сразу. Вы ведь правы сейчас были в своей речи, хотя и не успели додумать мысль: этот монастырь не место для вас. Вы же чувствуете это, Лиз. И да, вы точны в своих чувствах: он для других. И эти другие пусть думают о себе, а вам надо заботиться о своем будущем.
— И вы, конечно, намерены помогать мне в этом? — безмятежно спросила девушка.
— Я могу предложить вам свою помощь, — осторожно ответил Лэрд. — Но в вашей воле ее принять или отвергнуть. Каким будет ваше будущее, с кем — это только ваше решение, я не имею право навязывать вам свое видение.
— Благодарю, — кивнула Соцкая. — Я обдумаю ваши слова, лир Лэрд.
Почему у него осталось ощущение, что он сделал что-то не так?
Глава 42
За жизнью этой красавицы следят десятки тысяч женщин и мужчин. Дамы мечтают быть на нее похожими. Мужчины восхищаются ей, отдавая дань ее совершенству.
Она добра, милосердна, благонравна, красива, богата… Так кто же тот счастливчик, что назовет ее своей женой?
Островной листок, заметка «Ее зовут Дейран. Просто Дейран»
Проблема наших сказаний в том, что они часто не имеют ничего общего с привычной нам жизнью. Уходя своими корнями в глубь веков, они являют нам образы вовсе фантастические: люди становятся оборотнями, звери принимают человеческий облик, а великаны с легкостью дирижируют теми и другими. Некоторые, с позволения сказать, невеликие умы уверяют, что в сказаниях мы якобы видим чуть ли не отражение реальности доисторического мира. Уверяю вас, это просто художественное преобразование действительности, которая пугала наших предков!
Из лекции профессора истории Кручинского,
читанной для вольнослушателей столичного университета
Краса до венца, а ум до конца.
Народная мудрость
Непонятное что-то творилось с Гангом. Днем было куда легче, а ночью — ночью он стал просыпался то от слез, то от сновидений таких диких, что впору было искать душевника. И, может быть, Ганг даже навестил бы какого-нибудь лекаря втихаря, да понимание того, что от Стойгнева это скрыть не удастся, удерживало от столь неоднозначного визита. И, если сны, в которых он видел Лизу Соцкую, еще можно было объяснить причудами ума стареющего вдовца-холостяка (ох, как эта шутка взбесила бы Берти), то остальные сновидения не укладывались в логику ни на былиночку.
Он бежал по снежной равнине с огромной скоростью, легко отталкиваясь от снега и льда, и это ему нравилось, и он остро чувствовал запах снегов Панциря, и тот приводил его в невыразимый восторг. И от того восторга он еще пуще кидал свое огромное тело вперед — туда, где подо льдом скрывалась вода — ледяная, вкусная, полная жирной рыбы. Хуже всего после таких сновиденьческих похождений было пробуждение — кажется, Ганг чувствовал вкус сырой пищи на губах и оттого был в совершенно отвратительном настроении.
Но еще хуже было, когда снилась Лиза, и он просыпался, чувствуя, как ползет слеза по щеке. Да он сроду не плакал!
И снова, закрывая глаза, видел он как Лиза роняет стул возле их с Волковым столика и взглядывает ему в глаза. Ей было не до мещанина, в образе коего предстал он перед ней. Девушка и посмотрела-то на него только потому, что он с Волковым сидел. Она рассчитывала на помощь, а они что-то пообещав, попросту уехали. С чего он вообще взял, что соседство красавчика Лаки будет для нее безопасно?
И такая тоска его брала от этой мысли, что он с усилием удерживал себя от того, чтобы не выскочить на крыльцо, не прыгнуть за руль мотора и не умчаться в Межреченск.
Словно было в нем теперь два человека — один благоразумный обычный Ганг, умеющий взвешивать и оценивать, а второй — дикий и необузданный дикарь, который не хотел считаться ни с какими доводами первого. Он был не в ладах с ним, и пытался жить какой-то своей жизнью, пусть жизнь эта выражалась только в сновидениях.
— Упустим! — выл этот второй в снах, любуясь девушкой, которую Ганг видел от силы пару раз, а она, надо думать, на него и вовсе внимания не обратила.
И потом… с чего бы ему так реагировать именно на нее? Если дело в зове плоти, то девушек в подчинении у князя оказалось чрезвычайно много — любых, и некоторые из них весьма активно блестели на гостей глазами. Но Ганг был весьма холоднокровен в этом вопросе, и давно принял это как данность. В конце концов, он был два раза женат и, если не все, то многое, знал об этой теме. Правда, удачным его опыт не назвал бы никто, вздумай он делиться с миром подробностями.
Первый брак сложился с родительского благословения будущего на тот момент тестя: один из самых богатых торговцев Островов счел объединение с молодым Винтеррайдером в одну семью отличной сделкой. Ганг, выслушав предложение, нашел его вполне интересным, но высказал желание поговорить прежде с потенциальной супругой.
— Вот ты, ишь, — засмеялся рыжий Самюэль Коилл. — Благородный! Конечно, она согласна! У меня хорошая девочка, она слушает отца, и будет слушать мужа.
Старый Коилл не представлял, как ошибался: дочь, скорее, боялась его наказания. Хотя, над отдать ему должное, как отцу, он сделал для будущности своей наследницы все: пристроил дочку в надежные руки, которые не размотали бы его капитал. Дочка, однако, не оценила отцов поступок. Но Ганг, как и водится у мужей, узнал об этом поздно.
А он был уверен, что они честны друг с другом. Вот и встреча с юной Дейран тогда была нужна ему для того, чтобы узнать, что думает сама девушка, сводящая с ума одним своим видом всю мужскую часть Островов.
Она родилась красавицей. Должно быть, на берегах далекой реки в северной Швандии, откуда вышел род ее отца, она избиралась бы Девой Неба, по старому, до сих пор царящему там, обычаю древних времен. В тех краях такая внешность возводилась в настоящий культ, и счастливые обладательницы белокурой красоты считались поцелованными небом.
На Островах равнодушных тоже не было. Да и как можно было не восхищаться ею?
Густые для блондинки волосы обрамляли ее милое личико мягкими локонами, словно дивная рама, кожа казалось нежной как дорогой шинайский шелк и была столь же белой, на щеках играл румянец, но не чрезмерный, как у большинства светловолосых людей, а нежный и мягкий, подобно первым едва пробивающимся лучам зари. Синие, распахнутые глаза смотрели на мир словно сквозь туманную мечтательную дымку, даруя загадку и обещая блаженство. Прекрасноокая, как писали поэты, Дейран и фигуркой обладала отменной, и ее тонкая талия вошла на Островах в поговорку.
Газеты на неделю вперед печатали расписание красавицы и — это не менее важно! — богатой наследницы Торгового дома Коилл. Заполучить Дейран в свой салон стремились многие, ведь тогда светский раут собирал целую толпу перспективных и не очень молодых и пожилых людей, а следом подтягивались и девиц с мамашами и компаньонками. Дейран, спору нет, прекрасна, но она звезда, а остальным, более простым и приземленным, тоже надо устраивать свою судьбу. Да и в отличии от континента, где предпочитали только избранное общество, на Островах сложилось иначе: чем больше людей в салоне, тем успешнее вечер, тем больше о нем пишут и говорят.
Естественно, Ганг полагал, что при такой востребованности и известности сердце Дейран может быть занято. Но красавица, трепеща ресницами, полыхнула своим нежным румянцем: именно рядом с Гангом она собиралась стать счастливейшей из женщин. И он очаровался. Нет, не потерял голову. Но счел Дейран вопрощением красоты, кротости и добродетели. Разве этого мало для уважения? А еще показалось, что он ей на самом деле нравится. Это польстило.
Да и батюшкино завещание сидело в памяти: инициатива старины Самюэля пришлась кстати, и теперь Гангу даже не нужно было ломать голову над тем, где найти жену, чтобы продолжить род Винтеррайдеров. Да, он отдавал себе отчет в том, что с его стороны чувств нет: он с удовольствием смотрел на Дейран, но так смотрят на красивую скульптуру или дивный пейзаж модного художника где-нибудь на выставке.
Про его невесту слагали стихи, с нее писали прекрасные портреты и Ганг полагал, что эта впечатляющая всех красота со временем заставит его полюбить жену.
Сыграли пышную свадьбу, кою газеты сразу окрестили бракосочетанием века. Невесте это нравилось. Старина Коилл громогласно смеялся и любовался дочерью. Ганг почти не ловил грусть в его глазах.
Самюэль так увлекся, что, дай Ганг ему волю, повторил бы свадебные пиршества во всех крупных городах Островов. Но этому воспротивилась даже Дейран. Достаточно фото в газетах, папенька, уговаривала она нежно. Не обязательно становится настолько близкими каждому жителю Островов.
Свадьба отгремела, и медовый месяц был безупречен, но Гангу все чаще казалось, что он играет роль в чужом спектакле. Он тщательно давил в себе эти чувства: Дейран была безукоризненной женой.
Это его сердце оказалось молчаливым. Ничего в его отношении к красавице-жене не изменилось ни через месяц, ни через год брака. Сама Дейран твердила, что любит, любима, счастлива и безумно скучает, когда муж покидает ее ради дел. Ганг вежливо улыбался.
Какая-то фальшивая нота звучала в их отношениях даже тогда, когда они были вроде бы счастливы. Ему это очень мешало, хотя жили они очень даже неплохо. Дейран с удовольствием обустраивала особняк, оказавшись хлопотливой и рассудительной хозяйкой, чем умиляла родного отца куда больше, чем мужа. По счастью, он, действительно, в ту пору много ездил.
Сам Самюэль не сидел на месте и таскал зятя за собой по всему главному острову, спешил ввести в курс своих дел наиподробнейшим образом, и очень скоро Ганг узнал — почему. Старик был болен и доктора дали ему не больше года. Он протянул почти три, и, умирая, расстраивался только об одном: не дождался внука.
Увы… Винтерайдеры чаще всего имели одного наследника, и это всегда был мальчик. У Ганга до женитьбы это обстоятельство не вызывало вопросов. Он смутно помнил объяснения отца про плату рода, но… он в ту пору был слишком юн, чтобы его это всерьез интересовало. К тому же, Фрам — старший сын и вся тяжесть родовых обязательств ложилась на него. Ганг-то вместе со своей семьей сразу становился боковой ве