Но несколько очень мелких фактов выбивались из стройной картины, и именно поэтому Берти был уверен: Эрни просто умело подвели к краю, в переносном смысле, конечно. На роковую доску она встала сама.
При всем том, выводы его ребят совпадали с позицией следствия. Но нет, считал Бертрам, это была чья-то чистая работа, выполненная почти идеально. Очень чистая, грах его раздери, грязная работа. А кому такое под силу? Вывод напрашивался сам. Дейран давно подданая Имберийской короны.
Вот что заставило Эрни поехать в заброшенную Башню Первопроходцев, расположенную в не самом ласковом месте Островов? Это так и осталось неизвестным.
Они с Гангом узнали о трагедии, когда бросили якорь у другой оконечности островной гряды, при чем шли морем, а не островными проливами, не принимая берег на телеграф. По опыту зная, что Эрнестина засыплет сообщениями, Ганг запретил прием. Он был на грани принятия решения о разводе.
Да что говорить? Накануне трагедии Берти сам был готов обсудить с Гангом на эту тему. Лучше перенести бурю под названием «Эрнестина» один раз во время развода, чем жить рядом с ней всю жизнь.
В тот день ему казалось, что Ганг готов сделать этот шаг и без чужих советов.
Спокойно начавшийся завтрак в очередной раз был сорван. Эрнестине вместе со срочной почтой, которую она принимала в любое время, прислали пасквиль-анонимку на «гарем» Ганга.
Это была гнусная выдумка, и она теоретически это знала, но все же устроила показательное битье посуды в столовой. Ганг смотрел на нее с непроницаемым видом, и только на виске вспухала жила. Берти знал — внутри у него грохочет ледяной шторм.
Главное, они уже бессчётное количество раз выяснили, чьих это рук дело. Дейран подкинула конкурентам «женщины в брюках» идею травли, фактически ткнув в слабое место Эрни. То, что она приехала в дом жениха перед свадьбой с разорванным журналом в руках и в сбившейся фате, сказало им куда больше, чем можно было представить.
Ведь все остальные каверзы от издательницы отскакивали, как горох от стены, а многие она переворачивала в свою пользу. Эрни была не глупа и обладала довольно-таки жестким умом, который, к сожалению, отступал перед ее эмоциональностью, стоило ей наткнутся на очередное письмо с невнятными изображениями увеселений Ганга.
Ему в первую очередь и доставалось. Эрнестина устраивала допрос с пристрастием, а «крутить» вопросы она умела из ничего, да так, что даже Берти начинало казаться: Ганг что-то не договаривает, — а он от него не отходил ни на шаг в прямом смысле слова!
Мирились эти двое тоже бурно. Все в особняке Винтеррайдера с самого начала этого брака жили точно на пороховой бочке. Даже собаки стали пугливыми, посмеивался порой Ганг. Они вздрагивают, заслышав шум твоего платья, шутил он, обнимая Эрнестину. В добром расположении духа она шутки понимала, и губы дула притворно, делая вид, что обиделась, но тут же, не выдержав, фыркала и смеялась.
В такое «мирное время» Берти пытался объяснить Эрни, что ее газетные штучки не лучший способ общения с любимым человеком.
— Я знаю, — вздохнула она покаянно. — Но, когда меня несет, у меня не получается иначе.
Вот и в тот день, она разрыдалась, закричав, что дыма без огня не бывает:
— Если говорят, значит что-то есть! — заверещала она, и молочный напиток растекся по новым обоям.
Ганг обычно дожидался окончания ее взрывов, а потом уговаривал как маленькую, подхватывая, заплаканную, на руки словно обиженного ребенка. В то утро ему не хватило терпения. Он резко развернулся и вышел. Берти бросился за ним. Вслед несся звон и грохот. Эрни перевернула нарядный буфет с посудой.
— Закупите новую, добрая Ерсиль, — бросил Ганг побледневшей экономке.
— Но… Какую? — пискнула она. — Госпожа любит выбирать сама.
— На ваш вкус. Если перебьет, то снова закупите новую, но такую же, как выберете сегодня, — экономка вытаращила глаза. Она прекрасно понимала, как это расценит хозяйка дома, и не только она. Это был прямой намек на то, что муж отказывает Эрни в праве вести хозяйство.
Берти был искренне признателен экономке потом, когда на расспросы и следователей, и репортеров — а почему накануне дом Винтеррайдеров закупил крупную партию новой посуды, — Ерсиль Витен степенно отвечала:
— Потому что хозяйка так захотела, — и смотрела на собеседника прямо и невозмутимо, сложив руки на животе. Этот факт, в том числе, сочли весомым аргументом не в пользу добровольного ухода.
Берти понимал, что, как только случившийся накануне скандал между супругами Винтеррайдер станет известен обществу, Зюйд-Каритская компания, гордо идущая по рынку впереди многих, получит ощутимый удар, который используют в своих целях даже не торговцы Островов, а сам Кайзер и Имберийцы. Слишком близко подошли они к торговым интересам этих держав.
Он, признаться, ждал разоблачения Ганга как жестокого домашнего тирана, и с легким напряжением открывал свежую прессу, но — нет, публикаций не случилось. Гангу скорее сочувствовали и решительно никто не собирался устраивать ему репутационную катастрофу.
И это не вязалось ни с какими версиями. Кукловоду, а Берти чуял — он есть, было нужно что-то другое. Но что?
Бертрам сам поблагодарил старую Ерсиль за правильные ответы. Она переложила салфетки из одной стопки в другую и ответила размеренно:
— Это же логично. Перебила прежнюю, значит, захотела новую. А нюансы можно опустить.
Ганг поцеловал экономке руку.
— Ну, полно, мальчик, — она усмехнулась. — На самом деле я совсем не хороша. Надо скорбеть, а я отдыхаю. Это не по-человечески.
— Я тоже грешен, — искренне ответил Берти. — А более всех чувств у меня только одно: мне жаль Ганга.
Экономка горестно качнула головой.
Конечно, он с со своими парнями тогда прошелся по всей цепочке авторов пасквилей (а с кем-то из них они уже имели беседы и ранее).
В итоге вышли на человека, который дергал ниточки, и с которым когда-то Дейран договорилась на интервью перед свадьбой Ганга. Лерж Ковташес — управляющий директор самого крупного Издательского дома Островов и заметная фигура в местной прессе, был перепуган визитом Берти не на шутку.
— Поймите, — блеял он, цепляя на нос сползающие очки снова и снова. — Это своего рода проверка на прочность, ну, как перебрасывание мяча. Эрнестина — светлых ей садов — сама тоже не брезговала… Да, не брезговала разными методами… Это наша специфика.
Берти насмешливо качнул головой, и Лерж уронил очки. По круглой покрасневшей лысине поползли капли пота. Да — это он заказчик, но он не имел в виду ничего такого, это даже не настоящая война журналов, просто письма, пасквили и карикатуры, отправленные лично в руки, почтой. Щекотка нервов, да. Да, ему это пришло в голову, когда он увидел реакцию Эрнестины на интервью Дейран.
Даже сейчас Бертрама ощутимо передернуло при воспоминании об этом невысоком пузатом человечке. А ведь, в отличии от Эрнестины, Ковташес имел отличную репутацию. Он слыл самым порядочным репортёром на Островах и имел достаточно крупных покровителей, купившихся на его славу «умного и честного парня, что в той среде большая редкость». Как же они удивились, узнав, что слухи, с которыми они боролись с помощью газет Ковташеса, запускает сам Ковташес через свою сеть доверенных лиц.
Берти тоже умел устраивать каверзы.
И островная пресса с той поры стала несколько спокойнее.
Бертрам поднял глаза на Ганга. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза. Слишком бледный для здоровяка барона.
— Я все-таки спрошу, — осторожно заговорил он, вглядываясь в это бледное лицо. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? Дай руку.
— Распирает, — не открывая глаз, ответил Ганг. — Пройдет. Всегда проходит. И нет, не предлагай мне своих сиропов и порошков. Пульс у меня нормальный. И — слышишь? Сюда князь идет.
Ганг не успел удивиться и ответить, когда Стойгнев, легко стукнув в дверь, сразу толкнул ее, открывая.
— Честь, господа! Полагаю, не помешал? — Руб-Мосаньский иронично изогнул бровь.
— Честь! — Ганг поднялся, пожал протянутую руку и кивнул на одно из кресел. — Как хозяин может помешать гостям? Мы обсуждаем почти семейные дела.
— Интервью виконтессы? Было бы что обсуждать. Обычная дура.
— Первая красавица Островов, — со смешком ответил барон.
— В отставке, — в тон ему продолжил Стойгнев. Ганг пожал плечами:
— Красота скоротечна.
Князь хмыкнул, но говорить о Дейран не стал. Перевел взгляд на Берти.
— У вас ведь была связь с Оплотом? — спросил вкрадчиво.
— Была, — скромно ответил Бертрам.
— Если это не тайны родовой сокровищницы, говори, — кивнул Ганг. И Берти отметил нехороший блеск в его глазах. Определенно с Гангом что-то происходило и Бертрам, привыкший оценивать человека с ходу с точки зрения доктора, внутренне поморщился: симптомы, каждый по отдельности были не хороши, а вместе не похожи ни на что. Одновременно, он был уверен, что Ганг здоров.
— В сокровищницу не пустишь, значит, — проворчал Стойгнев.
— Не поверишь, князь, но я там сам не был, — качнул головой барон.
— Ижаев, судя по всему, окончательно поправился, — перебил их Берти.
— Да это-то я знаю, — взмахнул рукой Стойгнев.
— В Оплоте всё, как всегда, кроме одного. Официальный начальник гарнизона выехал в Межреченск. Это Димитриуш Вторушинский, назначенный из столицы после воцарения Михаила. Медведев связывает отъезд с недавним визитом некоего Стаса Вольского, у которого, кстати, был императорский знак, а то Медведев бы еще подумал, впускать ли его в Оплот. Он приехал как простой гонец из Межреченска. Из некоторых данных Медведев понял, что Вольский и Вторушинский уже были знакомы, но они далеко не друзья. Однако, их основной разговор подслушать не удалось. Вторушинский все это время ходил чернее тучи. Съездил на объезд земель Панциря несколько раз. По словам, Медведева довольно-таки бесцельно.
— Насколько помню прежние доклады, — уточнил Ганг. — Командир в принципе предпочитал не выбираться из крепости?