А еще — впервые увидел вот это легендарные черные змеи, которые вошли во все страшные сказки имберийцев про шинайских кошек. «Змей» описывали красочно, кинжалы рисовали кто во что горазд, но ни один рисунок не был достоверным. Просто прихотью Кшиелонг он единственный из «белых мальчиков», кто видел легендарные кинжалы воочию — и не умер.
Стойгнев задумчиво потер подбородок: Мей между двадцатью пятью и тридцатью. И это просто прекрасно, а то он бы, пожалуй, мог заподозрить родство. Но официально у необузданной Кшиелонг детей не было.
Имберийцы убили ее в числе первых. Говорят, она забрала с собой сорок врагов. Даже, если слухи сильно преувеличены, царская дочь и сестра покинула этот свет как настоящая воительница.
Ну и что мы имеем, задумчиво спросил себя Руб-Мосаньский. То, что Мей — шпионка, это и так было понятно. Теперь можно с уверенностью утверждать, что она — шпионка шинайской обструкции, что полностью совпадает с тем, что мы здесь об этой организации знаем. Ядро Обструкции в свое время составили соратники казненного Вейшиенгла.
Князь остановился и покачал головой: ну и… Дела!
Дела! А весьма неплохие дела! Это карта им очень пригодится.
Однако, для одного утра слишком много шпионок. Он вспомнил недавнее распоряжение Ганга и снова покачал головой. Вторушинская на столько очевидная кандидатура, что он готов поставить на кон всё свое состояние: это не она. В Оплоте есть кто-то, на кого доселе не обращали внимания.
Князь подошел к зеркалу и, оглядев парадный мундир, что сидел на нем ладно и ловко, остался доволен своим внешним видом. Пора идти.
Он повернул камень в браслете, передавая сигнал Стивену, а потом осторожно, двумя руками, поднял поднос с бархатным платом: помнил он как сноровистыми змеями вились кинжалы в руках того старика. Или все же он был слишком мал?
Что ж! Пора обрадовать Маргариту Сергеевну.
Появление Стойгнева Руб-Мосаньского в парадном мундире генерала Чрезвычайного Следственного Департамента в Большой Императорской приемной произвело эффект разорвавшейся бомбы.
— Он с ума сошел? — спросил кто-то. Назначение генерала Чрезвычайного главой фельдъегерской службы когда-то посчитали окончанием карьеры, так сказать, подачкой перед окончательной отставкой, которая почему-то задерживается: что ж, царские канцелярии никогда не мелют быстро, не берите его в расчет.
И — вдруг!
Князь усмехнулся и запомнил голос: что, съели? Теперь, господа, я вам снова буду сниться в страшных снах.
Царедворцы в большинстве своем люди закаленные. Справились с удивлением быстро, а тихонько выскользнувшего из Высокой приемной человечка бережно и бесшумно приняли люди Стивена. «Псы» скоро и так все узнают, пусть еще немного побудут в счастливом неведении.
Мей вышла из кабинета Михаила, холодно оглядела нарядную толпу, и мельком скользнув взглядом по подносу в руках князя, кивнула Руб-Мосаньскому:
— Проходите, Его Величество ожидают вас, князь.
Стив повел головой. Жесткий воротничок парадного мундира сдавливал шею. Признаться, обычно Юнг обходился без мундира, но императорский паркет не любит будничных одежд. Теперь мундир стеснял его движения и бесил, но не оттого он чувствовал себя ужасно.
Смутное чувство колобродило у него в душе. Союз с Михаилом — спасибо Гангу, восстановление их службы, почти уже свершившееся, — все это было… Все это было слишком гладко и хорошо. Вот оно что! Стивен разучился принимать хорошие новости с радостью и везде ждал подвоха.
Не мигая, смотрел он на двери, затворившиеся за князем, и в любой момент готов был выхватить оружие из потайного кармана. Он и хотел, и боялся такого исхода. Однозначно, что в этом случае Михаил явил бы им свое истинное лицо, но одновременно очевидны и три неприятные вещи: они опять проиграли, они потеряли князя, в стране снова военное положение, потому что Михаил в таком случае просто обязан его объявить.
Когда Ганг сказал, что Михаил готов к встрече с Руб-Мосаньским, Стив вскинулся:
— Ты с ума сошел?
Князь хмыкнул.
Ганг посмотрел жестко:
— Так тебе нужен союзник или нравиться сидеть в подполье?
В этот момент Стив почти возненавидел приятеля по детским играм. Хорошо ему было «загорать» на Островах, когда они тут кровавыми слезами умывались, вытягивая жилы из себя и других.
— Вы для врагов свой пыл приберегите, — посоветовал князь. — И да, вы оба правы. Я ценю твои опасения, Стиви. Однако, мы говорили с тобой, что Михаилу, как показало время, не нравится роль марионетки, которую ему отвели имберийские умы. Они его не правильно оценили, как ни странно. Значит, мы рискнем поиграть с ним почти открыто. Его недовольство — наш шанс. Я согласен с тобой, барон. Из подполья надо вылазить. Однако, будь любезнее, поверь, нам не нравится мышами бегать по собственному дому.
— Это и мой дом, — буркнул Ганг. — И накладная борода мне надоела еще в Межреченске. Я все понимаю. Никого обидеть не хотел.
— Борода, а! Лучше не вспоминай! Как зудит-то под ней, собакой?! — весело закивал князь.
Они посмеялись все вместе. А Стив тогда подумал, что Ганг как-то неестественно выглядит. Вот и князь взглядывает на него выжидательно, с прищуром. Чего он, Стив, не знает?
И еще не давала покоя эта постоянная веселость патрона. С появлением барона Стойгнев Данилович как будто веселящего газа нюхнул, но куда и почему пропала его знаменитая мрачность? Мнилось Стиву что-то напускное в хохоточках князя, словно он прятал под ними свои истинные чувства и мысли.
Юнг снова повел головой — воротничок давил. Надо приобрести новый. Этот, помнится, матушка заказывала, когда юный Стив вышел на службу… Да, надо-надо новый, а этот пусть лежит как память о том времени, когда у них все еще было… было нормально.
— Я становлюсь сентиментальным, — сказал он себе. — Это не хорошо. Это может помешать в работе.
Стив окинул взглядом пеструю толпу: на него все еще смотрели, впрочем, только те, кто невесть каким чудом пережив Смуту, ринулись к трону Михаила едва он с победным кличем вошел в столицу. Выжившие из числа старых царедворцев умели прятаться куда лучше. Но их было мало. А новых — много.
Откуда только взялось столько потомков у провинциального дворянства? Вот она — новая столичная знать. Старая мелкопоместная. Те, кто в анкетах при Косицыне писали, что родители из служащих происходят. Михаилова канцелярия на грамотки не скупилась, все прошения удовлетворяла. Понятный ход — королевским псам необходим костяк высоко лояльных людей.
И вот толпятся они во дворце, тщетно пытаясь скопировать то, что было когда-то давно — до них, в той жизни, которую помнил Стив, и которая казалась дымкой, маревом, сном.
А эти только-только уверовали в свое положение, и начали привыкать к с ы т о й жизни с дворянскими привилегиями, а потому и мысли не допускают, что завтра все это может для них закончится, и ведут себя излишне шумно, а порой нагло.
Вот и сейчас его разглядывали с веселым любопытством непуганой воробьиной стаи. Или павлиньей? Интересно, павлины сбиваются в стаи? Надо спросить у Ганга, он-то этих чудных птиц явно не по одной штуке в зоологическом саду видел, как сам Стив когда-то. Интересно, а тот павлин сейчас там живет? Или то же пал жертвой Смуты?
Какая дурь лезет ему в голову. Это от нервов. За высокими дверями тишина и сигналка на запястье Стива спокойна, а значит… Значит, все по плану.
Нет! Нельзя расслабляться!
Грахов воротничок. Да чтоб он еще раз засунул себя в это орудие пытки!
В глубине приемной резко стукнула об пол тяжелая трость и монотонный негромкий гул на мгновение стих. По диагонали, мерно отстукивая своей знаменитой палкой каждый шаг к Стивену через всю приемную шел старый князь Белезерский. Говорили, что старику уже сто лет, но Стив точно знал: нет — на десять меньше. Где и как он пережил все треволнения последних десятилетий, было загадкой. Официально он страну никогда не покидал, но где-то же отсиживался?
Про него все давно забыли, однако, когда он возник во Дворце после воцарения Михаила, сухой, высокий, прямой, легко держащий толстую тяжелую трость в длинных прозрачных пальцах, в мундире времен Севостиниана, князя Белезерского мгновенно все узнали.
Псы отнеслись к нему с большим воодушевлением, и даже пытались поднять на щит, как образец старой знати, но со стариком каши сварить было невозможно никому, и вскоре от него все отстали. Пробовали было запретить ему являться во Дворец каждый день, но тут вмешалась Мей-Маргарита. Стивен доподлинно знал от своих наушников, что она долго стояла напротив Белезерского, разглядывая его. Он тоже не остался к ней равнодушен. Вручил ей цветочек, прямо как в сказке — аленький, но только засушенный. Она поблагодарила со всей учтивостью. А потом запретила трогать его.
Старик приходил во Дворец, проходил в Императорскую приемную, сидел там молча целый день, а вечером вставал и уходил. Здоровался он только с Мей. Ну, как здоровался — кивал. Она легко приседала перед ним, и больше они не обращали друг на друга внимания.
Нынешнюю знать старый князь раздражал. Юнг знал, что многим не нравился взгляд старика: порой слишком пристальный, а порой откровенно резкий и даже неприятный.
Среди дам болтали, что когда-нибудь этот бедный сумасшедший зарежет кого-нибудь, например, саму Маргариту Сергеевну, и качали головами лицемерно: будет жаль бедняжку.
И вот теперь Белезерский шел к Стиву. И по мере того, как он шел, мерно отстукивая тростью шаги, шум в приемной, взметнувшийся было снова, затихал, переходя в шелест шепотков, и, наконец, совершенно смолк.
И зазвенела тишина.
Белезерский остановился напротив Юнга.
При близком рассмотрении Стивена поразило, что его кожа, тонкая и пергаментная, так плотно обтянула череп, что сейчас князь смотрелся ожившей мумией.
— Как он вообще держится? — изумленно подумал Стив. Сейчас, когда Белезерский стоял в шаге от него, он ясно видел: князь очень-очень стар. А ведь он каждый день ходит пешком во дворец!