Ойтец тренировал Святу. Она могла не спать всю ночь и быть и бодрой, и сообразительной. И вот — первая дежурство у кайзерины, как вдруг такой конфуз… почти случился. Стоит ли признаваться в этом ойтцу?
Но ничего же не случилось, сказала она себе. Батинька буде думати, что я слаба, а я не така. Девушка тряхнула головой. Ойтец запрещал даже думать на родном языке, пока она находится в исконных землях.
Свята вздохнула. Как быстро она нарушает распоряжения своего родителя. Надо говорить папенька. Ах, прав был папенька, прав, когда напутствовал ее: только постоянное бдение за собой, за каждой мыслью и чувством ведет к успеху.
Девушка остановилась и оглядела сад. Пале де Кайзи, который обычно все звали просто Дворцом, с внутренней стороны являл собой поразительный контраст со стороной внешней, которая смотрела на плац, ровный, серый и скучный как придорожный камень. И нет даже зеленой былиночки нигде не росло. Говорят, плац моют как полы в гостиных. Кайзер Климент любит чистоту. Что ж, у Святы еще будет время в этом убедиться.
Когда ее карета ехала через плац, девушке показалось, что площадь просто начинает приподниматься, приподниматься, — да так и переходит в прямой ровный фасад, скупой на детали. Дворец? Нет, огромный серый ларь, как тот, что стоит на крыльце дома их деревенского старосты. У простых влашей, может быть, и нет архитектурных излишеств, но дома чистые, беленые, цветами по фасаду расписанные. А ойтецкий замок? Родительский, тотчас поправила она себя на языке исконных земель. Ах, родной дом — лепая игрушка на ладони горного великана.
Стоит ли писать родителям новое письмо сразу после первого дежурства? Не будет ли это слишком часто? Первое ее послание и так было весьма подробным.
И всё-таки какая разница между внешним и внутренним двором! Да и убранство залов удивляет. Словно у серого деревенского ларя откинули крышку и с удивлением обнаружили там дивный домик, в котором резные галереи, многоступенчатые переходы, великолепные колонны — и решительно все из прекрасного белого мрамора. Вот и декор галереи, выходящей в сад, вырезан с большим мастерством, словно не рука каменотеса работала здесь, а сама природа творила дивные цветы и листья.
А какой аромат разлит в воздухе! Впрочем, она еще накануне заметила, что чудное благоухание словно расплескалось по всему дворцу. Что же за цветы цветут в этом саду?
Девушка было совсем задумалась над тем, чтобы спуститься в цветники, как ее чуткий слух уловил легкие шаги, и Свята повернулась, ожидая увидеть одну из своих новых товарок, однако, обнаружила позади себя давешнего мужлана, который обругал ее на конюшнях в день приезда.
Щеки юной графини вспыхнули. Встреча ее не обрадовала.
— Простите, — учтиво произнес человек, склонившись перед ней в поклоне с такой уверенной грацией, что Свята сразу поняла: перед ней весьма не простой придворный. — Я напугал вас.
— Что вы, любезный рыцарь, пустяки, — откликнулась девушка миролюбиво. — Это утро необычайно свежо, и сад дивно благоухает. Вас, вероятно, привлекли прекрасные цветы и вы в одиночестве решили совершить утренний моцион? Я не смею мешать такому полезному делу.
Глаза придворного весело блеснули.
— Зачем же мне смотреть на те цветы, если я вижу один великолепный прямо перед собой?
Графинечка взглянула строго и ответила серьезно:
— Я принимаю ваш комплимент и благодарю вас, любезный рыцарь. Однако, не могу разделить ваше устремление любоваться на один цветок, когда вокруг множество чарующих, сотканных самой природой.
— О, я готов любоваться на них прямо сейчас, если вы составите мне компанию, милая барышня, — рассмеялся собеседник.
— Мы не представлены, — скупо обронила Свята. И зачем она только задержалась на этой галерее!
— Давайте исправим это маленькое недоразумение! — воскликнул нахал, не понимающий намеков. И, нарушая приличия, назвал себя, не давая Святе возразить:
— Лотарь зу Харт, к вашим услугам.
Свята еле сдержалась, чтобы не охнуть.
Он!
Сам!
Отец предупреждал, что с этим человеком следует быть осторожнее.
— Графиня Ирмалинда зу Блайхугер, — слабым голосом сказала она, протягивая руку для поцелуя. — Но вы же не будете компрометировать бедную девушку? Наше знакомство сейчас нарушает правила приличия.
— Поверьте, — молвил Лотарь с улыбкой. — Там, где я проявляю интерес, никто не дерзнет увидеть нарушения правил приличия.
Это потому, что тебя все боятся, неприязненно подумала Свята, и никто не желает попасть к тебе на беседу.
Чем же я привлекла внимание? Или все просто? Сейчас он поболтает с новенькой, увидит, что она дурочка и потеряет к ней интерес.
Лотарь тотчас подтвердил ее подозрения.
— Что вы делаете на галерее так рано и одна, графиня? Разве вы не дежурите сегодня у нашей кайзерин?
— Все верно, господин зу Харт, — потупилась Свята. — Но кайзерин была столь добра ко мне, что отправила меня почивать и сказала возвращаться только к вечернему чаю.
— Тогда извольте, я провожу вас, дитя мое, — с улыбкой молвил Лотарь. — Все-таки час ранний, а дворец — не лучшее место для прогулки юной и одинокой девушки.
— Что же со мной может случиться в самом безопасном месте Исконных земель? — деланно удивилась графиня.
— Пока я с вами, — уверил Лотарь, — ровным счетом ничего. — Но не будьте беспечны, дитя моё. Вы еще так юны и доверчивы. Это свойство юности, и оно прелестно. Просто будьте осторожнее и смотрите по сторонам чаще.
— Знаете, — задумчиво молвила Свята. — Вот сейчас вы, господин зу Харт, на самом деле можете меня напугать.
Лотарь сверкнул улыбкой так, что словно лучики из глаз брызнули.
А она его красит, удивительно преображая строгое, пожалуй даже скучное, лицо.
Они остановились возле дверей ее покоев — благо идти от кайзерин, а тем более с галереи, Святе не далеко.
— Я готов снова извиниться, — все с той же улыбкой ответил Лотарь, и, вытащив руку из-за спины, вручил Святе белую хризантему. От неожиданности она взяла цветок.
Трудка хризантеме обрадовалась не пример больше барышни. Увидев Святу, всплеснула заполошно руками и умчалась в глубину покоев, откуда вернулась с маленьким вазоном, точно под один цветок сделанным. Отобрала белый квят у Святы и со всем почтением водрузила его в вазон, сказав с придыханием:
— Ну вот, барышня, дожили! Началось!
— Что началось? — недоуменно переспросила девушка, отвернувшись от горничной и с малой приязнью разглядывая хризантему.
— Так как же, — заволновалась Трудка. — Кавалеры вам цвету носят! В Замке-то у батиньки вашего не разгуляешься, одни старики, остальных-то гоняет! А тут мы вас и замуж выдадим! Только надо самого лучшего найти.
— Может, я тот цветок по дороге…, — Свята запнулась. — Нашла. Или сама в саду срезала.
— Да я же голос мужской слышала, — с живостью возразила Трудка и зашептала речитативом, торопясь, точно ее мог услышать старый хозяин. — Вы не извольте беспокоиться, я дома-то никому ничего не скажу. А как дельце сладится, так там сами с батинькой своим и поговорите.
— Труда! Это всего лишь один цветок! — юная графиня улыбнулась горничной, мысленно содрогнувшись. О, да, родитель ее женихов всегда отваживал, да только они саму Святу не интересовали и проблемы она в том, в отличии от Трудки, не видела. А уж такому как Лотарь зу Харт батинька точно не обрадуется.
Всё… слишком сложно.
— Так с первого цветочка симпатия начинается! — Трудка снова всплеснула руками, точно недоумевая, как барышня может быть такой недогадливой. — Вы мне имечко шепните, я всё-всё разведую. Гожий нам или не гожий? А то может статься и правда, цветок ему в зубы да пусть идет, пока добром просят.
Свята закусила губку. Воображение тотчас нарисовало зу Харта с хризантемой в зубах. Положительно, это было бы смешно.
Да, если бы не было так опасно.
Она пристально взглянула на свою наперсницу по детским играм, которую сама же года четыре назад выпросила у отца в горничные, иначе быть бы Трудке скотницей, как и матери ее — вдове вольного садовника, неимоверно задолжавшему перед смертью своему нанимателю, отцу Святы. Тем и кончилась воля у его семьи.
— Не надо ничего выведывать, Труда. Не улыбайся, я очень серьезно сейчас говорю. Это не соседний замок в наших землях, это королевский Дворец. Исконный Дворец Кайзера. Будь осторожней, Труда. Здесь скорее опасно, чем нет. А этот человек, — она кивнула на хризантему и замолчала на несколько мгновений. — Этот человек, Труда, может не правильно истолковать твой интерес, если узнает о нём. И не в этих покоях мы тогда жить с тобой будем.
— А где же? — с живейшим интересом переспросила та.
— В Черных казематах, — мрачно ответила Свята. — И хорошо, если в одной камере.
Трудка с ужасом зажала рот двумя руками, выпучив глаза:
— Да как же это…. Да как же это…, — забормотала растерянно.
— И вот еще что запомни. У тебя про меня могут так же выведывать, как ты сама собиралась сейчас. Молчи, Трудочка. Мы с тобой тут пару дней, нам молчать надобно, да приглядываться. Поняла меня? Опасно здесь болтать.
— Ни словечка не вытянут, — решительно ответила горничная и принялась распутывать, наконец, шнуровку на своей обожаемой Святе.
Матушка родная говорила, что за графинечку и детям, и внукам Трудкиным молиться будет надобно неизбывно. А Трудка уже и сама молится каждую ночь Небесной Госпоже.
Вытянувшись на постели во весь рост, юная графиня блаженно выдохнула и зажмурилась от удовольствия.
— Мне до вечернего чая на службу не надо возвращаться, — молвила, не открывая глаз. — А ты иди, поешь, Трудочка. Мне еды не носи с утра, разве малый крынок с молоком. Его попью. Да дверь перстеньком приложи, чтобы не зашел кто чужой.
… Но, когда Трудка возвратилась, барышня её крепко спала. Девушка подоткнула одеяло, полюбовалась на Святу и на цыпочках вернулась в гостиную. Остановилась перед хризантемой, оглядела пышный цветок пристально, а потом решительно погрозила ему кулаком.