Но вот Фил встает, протягивает мне руку, и я понимаю, что другой выбор сделать просто не могла.
– Прости меня, – выпаливаю вместо приветствия и порывисто обнимаю Фила.
В грудь упирается что-то жесткое внутри пакета, который Фил держит перед собой. Он ласково отстраняет меня, поглаживая по щеке. Пальцы холодные, но их касания все равно обжигают.
– Осторожно, Ангел. Не сломай свой подарок. И за что ты извиняешься?
«За то, что просила о невозможном. За наивность».
– За то, что нарушила наше правило. Ты установил его, чтобы избежать лишних ссор, но я все равно ее затеяла.
Я настолько глубоко ныряю в печаль и стыд, что до меня далеко не сразу доходят слова Фила.
– Погоди. Подарок?
– Ну наконец-то спросила!
Фил открывает пакет и вынимает из него нечто упакованное в крафтовую бумагу. В моих руках оказывается что-то жесткое снизу, не слишком тяжелое. Хочу потрогать запакованный сюрприз сверху, но Фил перехватывает мою ладонь:
– Не-не! Не стоит. Давай лучше помогу.
Он отгибает бумагу, чтобы я могла видеть, что под ней прячется, и довольно выпячивает грудь. Я смеюсь, а Фил гордо спрашивает:
– Нравится? Специально для тебя выбирал.
Не могу сдержать звонкий хохот, который Фил принимает за высшее проявление восторга. И мне на самом деле нравится: на лимонном деревце, сидящем в ярком зеленом горшке, висят еще молодые плоды. Скоро при должном уходе они станут желтыми, как аскорбинка. Я бы хотела увидеть, как это происходит на моих глазах.
Но еще больше я бы желала подглядеть, как именно Фил украл этот горшок с растением из продуктового, в который мы с одногруппниками порой бегаем на перерывах за соком и слойками с ветчиной.
– Спасибо! Это незабываемый подарок! Даже не представляю, где ты взял это деревце.
Мы спускаемся по лестнице и выходим на тропинку, ведущую к остановке. Фил прячет дерево обратно в слои крафтовой бумаги, чтобы то не замерзло, а затем подозрительно щурится.
– Погоди. Ты что…
– Все поняла, – заливисто хохочу я. – Не волнуйся, ругаться не буду! Парни из группы давно на Куксю посматривают… Если бы не ты, то они бы его забрали.
– Куксю?
– Мы так дерево прозвали. Часто в тот магазин ходим и заметили, что его почти не поливают. Вряд ли растению это нравится, поэтому и имя такое.
– Хорошо, что щенку я имя сам выбрал, а не обратился к вам, – добродушно выдает Фил и переплетает наши пальцы. – Вы бы его Заморышем обозвали.
– Во-первых, не назвали бы! Я пишу книги, забыл? А потому знаю, как важно красивое имя. А во-вторых, с чего это ты вдруг щенку имя дал? Я думала, ты отдашь его в приют, как только мелкому станет лучше.
После того вечера, когда Фил подобрал щенка, выяснилось, что у малыша воспалены глазки и ранена передняя лапка. Фил сказал, что в таком состоянии щенка в приют лучше не передавать. Кто знает, как о нем там будут заботиться? Смогут ли выходить или вовсе откажутся от проблемного питомца?
Он решил, что займется щенком, пока тому не станет лучше. Но теперь, судя по тому, что у белого комочка появилось имя, вряд ли Фил сможет так легко с ним проститься.
– Я решил оставить Пломбира себе.
– Пломбир?! Ты назвал пса в честь мороженого? – Из горла вырывается смешок, но долго хохотать не получается. Мое веселье тонет в сладкой лужице умиления, едва представляю, как Фил возится с мелким…
Я так хочу увидеть это своими глазами.
– А что такого? Он белый, как ванильное мороженое. А когда мы его подобрали, был таким же холодным.
Ну все. Это выше моих сил.
Красивый парень, который любит животных? Поцелуй меня. Здесь и сейчас!
Дергаю Фила за воротник куртки, заставляя наклониться, и вжимаюсь своими губами в его. Сначала он будто не понимает, что происходит, но уже в следующую секунду отвечает мне так же горячо и трепетно.
– Ты тоже меня прости, – вдруг отстранившись и прижавшись лбом к моему виску, шепчет Фил.
– За что? – влажные губы щиплет от холода.
– За то, что не оправдываю ожиданий.
Стираю недопонимание между нами еще одним поцелуем. Хочется прижаться к Филу, спрятаться в его руках, но этому мешает лимонное дерево.
Украденное. Лимонное. Дерево.
И либо со мной что-то не так, либо я просто устала бороться с тем, с чем справиться не в силах, но я не испытываю ни стыда, ни огорчения. Фил украл для меня дерево? Что ж, это странно, и однажды мы над этим посмеемся. Но пока я хочу наслаждаться тем, что имею.
– Нужно занести дерево в тепло, – поглаживая мою щеку подушечкой большого пальца, напоминает Фил. – Если хочешь, завезем дерево к тебе, а потом погуляем?
– Мы бы могли просто пойти к тебе. Это ближе и…
И мои родители не станут устраивать сцен.
– И я хочу поиграть с Пломбиром.
Я жду, что Фил откажет. В конце концов после того осеннего вечера, когда мы признались друг другу в симпатии, я в квартире Фила больше не появлялась. Слишком живы были еще воспоминания о побоях на его теле. Мне не хотелось возвращаться туда, где все окончательно рухнуло.
Но теперь я будто переломила что-то внутри себя и оставила это позади. Я готова.
– Поехали, – кивает Фил и ведет меня к остановке.
Квартира с голыми стенами и почти полным отсутствием мебели уже не кажется такой пустынной благодаря Пломбиру. Он выбегает в коридор, когда мы даже порог переступить не успеваем. Счастливо тявкает, виляет крошечным хвостиком и лижет все, до чего может дотянуться: сначала мои сапоги, а потом руки, которые протягиваю к нему.
– Все. Он теперь не отстанет от тебя, – смеется Фил. Но едва он разувается и направляется в глубь квартиры, Пломбир семенит за хозяином.
Неторопливо снимаю верхнюю одежду и оглядываю знакомый интерьер: обшарпанные стены со старой побелкой, потрескавшаяся краска на плинтусах, выцветший линолеум и минимум еще советской мебели сгущают в душе тучи. Здесь витает ощущение неопределенности, какое испытываешь, стоя на пороге переезда. Будто оставляешь позади один этап и готовишься шагнуть в другой.
Только вот жизнь Фила застыла в одном эпизоде. Он стоит будто на границе между прошлым и настоящим, но никак не может вырваться из темных пут.
– Ангелина! Хочешь есть? У меня есть жареная картошка, – кричит с кухни Фил, а ему вторит Пломбир.
Вот кто голоден больше всех!
Пока Фил накрывает скромный ужин, я вожусь с Пломбиром. В вечер, когда мы нашли его и спасли от мелких хулиганов, я даже не успела толком рассмотреть щенка. Белый дрожащий комок – и только. Теперь же я не могу уследить за белой пушинкой, что неуловимо скачет туда-сюда – только ушки подскакивают.
– Лапа уже почти зажила. – Фил ставит передо мной тарелку с ароматным картофелем. – Ему бы не скакать, но разве ж заставишь?
Пломбир звонко гавкает и, вильнув хвостом, скачет к миске. У него тоже ужин.
– Глаза тоже вроде нормальные, – подмечаю я, но Фил качает головой:
– Воспаление еще есть. Рано прекращать лечение.
Наши тарелки медленно пустеют, и я часто посматриваю на Фила из-под ресниц. Я так восхищаюсь и горжусь им! Хочу подарить это тепло ему, сказать, что из Фила бы вышел прекрасный ветеринар… Но понимаю, что эти слова только расстроят нас обоих.
– Ты молодец, – вместо этого говорю я, вкладывая в простые слова всю искренность, всю свою любовь. – Не каждый бы поступил, как ты.
– Ерунда, – качает головой Фил, но я вижу, как довольно и счастливо он улыбается.
Следующий час мы проводим в настоящей идиллии. Как раньше, болтаем о музыке и кино, обходя стороной острые темы. Я не напоминаю Филу о деньгах и о брате, а он не заикается про книжный мир. Я так устала от всей этой суеты, от продвижения, которое кануло в Лету вместе с моей репутацией, от интриг и скандалов.
Я просто хочу отдохнуть.
Мы играем с Пломбиром в догонялки. Носимся по полупустынной квартире, перескакивая через матрас, расстеленный в центре одной из комнат, и огибая стулья на кухне. Пломбир звонко тявкает и виляет хвостом, как пропеллером, а я визжу всякий раз, когда Фил догоняет меня и ловит в объятия.
Когда это происходит снова, он крепко-крепко прижимает меня к себе и говорит:
– Вот обниму тебя так во время вальса на конкурсе, и никакой тренер меня не остановит.
– Мы испортим общий номер!
– Зато они не испортят нам романтичный вечер.
Трусь щекой о грудь Фила, глубже вдыхаю аромат его тела – теплые перечные нотки сплетаются с ярким цитрусом.
– Ты такой эгоист! Ребята готовятся не одну неделю! Давай лучше станцуем как надо?
Мягко высвобождаюсь из-под рук, оплетающих меня, точно крепкие корни. Кладу одну ладонь на плечо Фила, а вторую вкладываю в его.
– И… раз-два-три!
Мы вальсируем на кухне, и вместо сияния софитов на нас ниспадает ярко-желтый свет лампы. Но я закрываю глаза и позволяю волшебству пропитать каждый миг этого вечера.
Вскоре мы замедляемся и вовсе останавливаемся. Фил сжимает мою левую ладонь и прикладывает к своей груди. Под кончиками пальцев гулко бьется сердце, и я знаю, что мое стучит в унисон.
– Ангел, ты знала, что выдры часто держатся за лапки, когда купаются? Они делают это, чтобы течение не разлучило их.
Умиленно улыбаюсь и заглядываю в любимые глаза:
– Тогда не отпускай мою руку, – говорю твердо, но нежно. – Никогда.
Звонит мой телефон, и мне приходится отлипнуть от Фила как раз в тот момент, когда он наклоняется за поцелуем. Облегчение прокатывается по телу расслабляющей волной, когда вижу имя Мари.
– Не знаю, где ты, – тараторит подруга, едва отвечаю на звонок, – но я сказала твоим родителям, что ты у меня и скоро пойдешь домой. Так что не засиживайся и шевелись!
– Почему они звонили тебе, а не мне? – так же торопливо спрашиваю я, нервно вышагивая по кухне.
– Может, ты исчерпала их доверие?
Это похоже на правду. Я бы ни за что не сказала маме или папе, что гуляю с Филом. И тем более – что сижу у него в гостях. Не после того, как выяснилось, что они против наших отношений.