Короткий антракт, и зрители, гулявшие по театру, вновь возвращаются по местам. Представление продолжается. Перед нами возникают декорации кухни, на которой женщина потрошит рыбу, внутри которой находит игрушечного солдатика. Она приносит его в детскую, и мы понимаем, что чудо вернуло героя домой.
Следующая партия становится моей любимой – воссоединение возлюбленных ознаменовывается нежным танцем балерины и солдатика. Я подаюсь вперед и улыбаюсь в темноту, чувствуя, что пальцы Фила сомкнулись чуточку крепче. Он немного склоняется в мою сторону, и наши плечи соприкасаются. Я утопаю в нежности, которая царит и на сцене, и в моем сердце.
Но у сказки Андерсена нет счастливого конца.
Черт, взбешенный выбором танцовщицы, от горя превращается в пепел, но перед этим толкает солдатика в печь. Он не может выбраться и плавится, глядя на возлюбленную. Прощается с ней, но она… прыгает за ним в огонь, в котором они, обнявшись, погибают. Вместе.
Тканевые ленты развеваются, подсвеченные красным. Остальной свет гаснет, но и отблески алого вскоре растворяются в темноте зала, который взрывается аплодисментами.
Мы встаем, когда артисты выходят на поклон. Аплодируем, не обмениваясь ни словом, а затем спускаемся в гардероб. Пока мы одеваемся, девушки рядом обсуждают балет.
– Настоящая любовь! Так романтично! – вздыхает одна, и я вдруг замечаю, как Фил морщится.
– Что-то не так? – спрашиваю шепотом, но он качает головой. – Тебе понравилось?
Фил кивает и берет меня за руку. Мы вместе выходим на улицу и спускаемся с высокого крыльца, усыпанного свежим снегом.
– Глупая сказка, – вздыхает Фил, когда мы отходим подальше от театра, который облепили такси.
– Почему? Тебе все-таки не понравилось?
Он пожимает плечами, глядя под ноги.
– Это было красиво, но глупо, а не романтично. Балерина в конце пожертвовала собой абсолютно бессмысленно. Зачем она прыгнула в огонь?
Незаметно для Фила смотрю на него и умиляюсь тому, насколько его взбудоражила старая детская сказка. Насупился весь, идет, уронив взор…
– Может, она не видит смысла жизни без возлюбленного? – мягко говорю я. Под ногами хрустит снег, звуки города в парке, через который срезаем дорогу, почти не слышны. – Для нее лучше умереть рядом с ним, чем остаться без его любви.
– Это эгоистичный поступок слабовольного человека. Ее самоубийство – легкий способ избежать страданий, но любви в этом мало. Поверь, Ангел, если бы эта глупая балерина спросила своего солдатика, чего он хочет, то последним в этом списке стала бы ее смерть.
Почему-то дрожь пробирает меня до костей. Смотрю на Фила, слушаю его серьезный голос, проникающий в каждую клеточку тела, и не могу избавиться от мысли, что сюжет балета так глубоко его задел не просто так.
«Я не хочу смотреть, как ты сгораешь вместе со мной».
– Живи. Отпусти меня и будь счастлива. Вот что солдатик бы ей сказал, умирая, и она бы исполнила его последнюю волю. Вот что такое настоящая любовь.
Глава 11
В вечер декабрьского бала лед между мной и родителями наконец раскалывается.
Я провожу больше часа в своей комнате за сборами. Крашусь, укладываю мягкими волнами волосы, проверяю, все ли с собой взяла. Платье, туфли, косметичка, чтобы подправить макияж, флешка с презентацией для номера талантов… Вроде все на месте. Подхватываю плотно набитый рюкзак и выхожу в коридор, где нос к носу сталкиваюсь с мамой.
За последние месяцы наши отношения сильно испортились. Она стала чаще ругаться, давать непрошеные советы по поводу Фила и критиковать мои с ним отношения. Иногда мне кажется, что мама во мне разочаровалась, но этим вечером она напоминает мне, что любит меня любой.
– Ты очень красивая, Ангелина, – улыбается мама, положив ладони мне на щеки.
Я насупливаюсь и ворчу:
– Ма-ам, макияж испортишь!
– Прости-прости, – она отдергивает руки и придирчиво осматривает мое лицо. Не размазала ли чего? – Просто иногда забываю, какая ты у меня уже взрослая.
Подхожу к зеркалу и проверяю свой внешний вид. Сквозь отражение замечаю, как мама следит за мной, скрестив руки на груди. Обычно в такую позу она встает, когда злится, но сейчас в ней куда больше смущения и неловкости.
Мы так давно не разговаривали по душам… Как бы я ни пыталась, все беседы всегда сводятся к Филу. Точнее, к тому, что он мне не пара.
– Не передумала с конкурсом талантов? Будешь рассказывать о своей книге?
– Угу. Мари говорит, что это отличная площадка для рекламы.
– Она вся в маму! Твой личный бренд-менеджер.
Аккуратно надеваю шапку, чтобы не помять локоны, и заговорщически прищуриваюсь:
– Только ей так не говори, а то потребует плату за услуги.
Мы смеемся, и меня точно отбрасывает на полгода назад, когда единственной моей проблемой было поступление. На душе становится одновременно и тепло и тоскливо. Ощущение, похожее на прогулку в последние солнечные осенние деньки. Когда знаешь, что то, что испытываешь, – лишь эхо минувшего лета.
– Марина тоже пойдет на бал? – Мама подает мне куртку и чуть отходит назад, чтобы не мешать собираться.
– Да, доедет на такси вместе с Богданом. Она сказала, что не хочет в универе переодеваться, как я. Мерзнуть, собственно, Зяблик тоже не желает.
Я улыбаюсь и жду, когда мама сделает хотя бы то же самое. Но она задумчиво потирает шею и, не глядя мне в глаза, говорит:
– Значит, Марина с Богданом на бал идет? Неожиданно. Почему ты с ним сама не пошла?
Осеннее солнце заходит за тучу. Вот и все.
– Мам… Потому что Мари со своим парнем рассталась, а у меня есть Фил. Я иду с ним.
Имя моего парня срабатывает как сигнализация. В коридоре тут же появляется папа и строго осматривает тесное пространство. Неужели думал, что после всех наших ссор я приведу Фила к нам домой?
– На улице уже темно, – без церемоний сразу начинает отец, и мне хочется закатить глаза. Этого мне еще не хватало…
– Пап…
– Давай я тебя хотя бы до остановки провожу, Гель.
– Не надо, пап, спасибо.
– Восьмой час. Поздно уже.
– Нормально! – Торопливо застегиваю куртку, лишь бы поскорее сбежать. – К тому же… А, не важно.
Родители переглядываются, а затем как один выдают:
– Нет уж, договаривай.
Обреченно смотрю на отца, потом на мать. Оба строго следят за каждым моим движением. Нет, ретироваться не получится.
– Меня есть кому проводить, – выдыхаю обреченно, готовясь, что сейчас все снова скатится в разборки и выговоры.
– Этот твой, что ли? – начинает папа, но вдруг я замечаю, как мама легонько пихает его под ребра. Он вскидывает на нее изумленный взгляд, а мама красноречиво выпучивает глаза.
Неужели хотя бы сегодня судьба на моей стороне?
– Ладно, – неохотно кивает папа. – Иди… те. Только долго чтобы не задерживалась, ясно?
– Ждем свою мисс Белый халат до полуночи! Можем встретить тебя на такси, если хочешь.
– Мам, пап… Не надо!
Я не упоминаю Фила вновь. Если пронесло с первого раза, не значит, что повезет во второй. Обещаю, что не буду задерживаться, но честно признаюсь – понятия не имею, во сколько мероприятие закончится.
– Буду звонить тебе каждый час, ясно? – Папа по-отечески обнимает меня и целует в макушку.
Я тоже обхватываю его руками и жалостливо протягиваю:
– Пап, пожалуйста, не надо! Я же выступать буду! А потом вдруг не услышу? Там музыка громкая… Вечеринка ведь!
Мама тоже коротко обнимает меня, но спешит вытолкнуть за дверь, пока папа не придумал очередное условие. Она встает на мою сторону и убеждает папу, что «молодежь должна отдыхать», желает мне удачи, но напоследок все-таки добавляет ложку горчицы в ванильное мороженое моего спокойствия:
– Ангелина, только пообещай, что не будешь делать глупостей? – шепчет она так, чтобы папа не услышал.
– Ты о чем? – уже перешагнув порог, спрашиваю я.
Мама коротко улыбается, чтобы спрятать неловкость. Мнется, но так и не решается сказать то, что на самом деле хотела.
– Просто держись рядом с Мари, хорошо?
Я даже кивнуть не могу, настолько огорошивают ее слова. Пячусь к лестнице и просто сбегаю. От этого разговора, от вдруг нахлынувшего стыда. Боюсь, будто мама каким-то образом угадает мои мысли и поймет, о чем я иногда думаю, когда целую Фила. Узнает, что было в примерочной магазина…
Я убегаю вниз по лестнице и сквозь собственный торопливый топот слышу:
– Береги себя, ладно?
Ответить я почему-то не решаюсь. Бешеный стук сердца успокаивается только на улице, когда вылетаю во двор и оказываюсь в теплых объятиях.
– Волнуешься? – спрашивает Фил, согревая дыханием мой висок.
Выглядываю над его плечом и смотрю наверх, где среди десятков горящих окон нахожу одно-единственное, возле которого стоят две фигуры. Крепче вжимаюсь в Фила и шепчу:
– Уже нет.
Смех заставляет воздух в его легких вибрировать. Этот звук обволакивает, точно шерстяное одеяло. Я укутываюсь в него с головой и окончательно успокаиваюсь.
Когда мы уходим от дома в сторону остановки, я больше не оглядываюсь.
Актовый зал не узнать. Почти все кресла вынесли в другие аудитории, а те сиденья, что остались, теперь отодвинуты к стенам. Тяжелые шторы задернуты, вместо обычных ламп включена цветомузыка, в лучах которой в танце подпрыгивают гости праздника.
Под высоким потолком подвешены бумажные объемные снежинки и искристые ленты дождика. В центре зала красуется пышная елка. А над сценой, где обычно стоит трибуна с микрофоном, развернулся плакат – «Мисс Белый халат».
Найти в этой толпе Мари кажется нереальным. От мысли, что перед всей этой кучей людей мне совсем скоро придется рассказывать о «Магическом дебюте», к горлу подкатывает тошнота. Я сильнее стискиваю сумочку, которая на тонкой цепочке болтается под левым плечом, и в душе надеюсь, что все-таки забыла флешку дома. Тогда от презентации придется отказаться, и на один повод для волнений станет меньше.