Ноги дрожат, коленки подгибаются. Хочется свести бедра, сжать их, чтобы утолить огонь, но я не желаю, чтобы Фил решил, будто закрываюсь от него.
Его ладони спускаются к животу, а рот продолжает исследовать шею. Я прикусываю губу, когда пальцы Фила доходят до самой горячей, самой жадной точки моего тела. Подушечка указательного пальца нажимает на клитор и мягко его трет. Я всхлипываю, желая большего, прося еще.
И тогда Фил приказывает:
– Поставь одну ногу на край ванной.
– Я поскользнусь.
– Я держу тебя.
Раскрываюсь для него, откидываюсь всем телом на Фила, но не закрываю глаз. Наблюдаю, как его ладони поглаживают и ласкают мои бедра. И я готова вечность смотреть на то, как его смуглая кожа смотрится на светлой моей. Будто молочный шоколад смешали с белым.
Тяжелые капли стучат по животу и, щекоча, катятся ниже. Туда, где кружат пальцы Фила. Он делает все осторожно: надавливает, трет, поглаживает…
– Поцелуй меня, – просит он, и я исполняю его желание.
Запрокидываю голову, уложив затылок на плечо Фила, и позволяю его губам стать моим дыханием. Мысли рассыпаются в сверкающую пыльцу. Внимание рассеивается, а наслаждение растекается по телу. Я постанываю в губы Фила, когда он шире разводит складки и одним пальцем медленно ныряет в глубь меня.
Легкая боль сплетается с удовольствием. Фил разрывает поцелуй и внимательно всматривается в мое лицо, продолжая осторожно двигать пальцем внутри меня.
– Тебе больно.
Морщусь.
– Нет.
– Не ври, Ангел. Я все вижу.
Роняю взгляд, прячась от Фила, прогибаю спину в пояснице навстречу его рукам.
– Не останавливайся. Я хочу большего.
– Я тоже, – мурлычет он и проводит кончиком носа по моей шее. – Но не сегодня.
– Почему?
Голос сочится обидой. Я правда не понимаю. Почему? Мы ведь оба этого хотим! Фил может врать сколько угодно, но от его возбуждения наверняка останется синяк на моем позвоночнике!
– Потому что я не хочу сделать тебе больно. Я не знаю, как… Я не… – Он снова осекается, и в груди разливается тепло. Я догадываюсь, что он хочет сказать, но все равно жду.
– Скажи, – прошу, ощущая, как таю от нежности и любви. – Пожалуйста.
Он тяжело вздыхает. Молчит, одной рукой массируя мою грудь, а второй распределяя по клитору вязкую влагу, которой, чувствую, становится только больше. Фил входит в меня двумя пальцами, растягивая ими изнутри. Вот теперь это действительно больно! Но жжение утихает, когда Фил глухо признается:
– У меня не было секса. Ты моя первая девушка, Ангел.
Соединяю наши губы и жестче насаживаюсь на его пальцы. Фил хочет убрать руку, чтобы не причинять мне боль, но ловлю его запястье.
«Продолжай», – прошу так.
Если Фил хочет подготовить меня к настоящей близости, я готова ему помочь. Боль растворяется в моей любви к Филу, и я окончательно расслабляюсь.
Еще никогда мне не было так хорошо.
Глава 19Январь
Новогодние праздники пролетают как один день. Большую часть каникул провожу за подготовкой к сессии и написанием новых глав для продолжения «Магического дебюта». Редкие телефонные разговоры с родителями, игнор Мари и Богдана, страх за то, что однажды Стас Дыбенко все разрушит, – в моей жизни почти все остается прежним.
Я привыкаю к жизни с Филом и совсем скоро понимаю, что его дом окончательно стал моим. Когда он уходит в «Чао» или на «вторую работу», я тоскую, но стараюсь заглушить это чувство делом. Пишу книгу, убираюсь или готовлю, как могу. Приходится выкручиваться, ведь разнообразия в продуктах здесь почти нет. В основном наш рацион состоит из картошки, макарон и гречки. Куриное мясо – редкость, из которого всегда стараюсь приготовить что-нибудь вкусное. Моих умений едва ли хватает на что-то грандиозное. Верх моих стараний – отбивные из филе, которые оказываются пересоленными. Правда, Фил все равно их хвалит.
После новогодней ночи мы сильно сближаемся. Почти каждый вечер каникул заканчивается тем же, что случилось после боя курантов. Я меньше стесняюсь своего обнаженного тела и не испытываю стыда, когда вижу Фила без одежды. Особенно после того, как он позволил коснуться себя, вместо того чтобы угождать лишь мне.
Матрас, ванна, кухня, диван… Воспоминания, окрашивающие щеки в красный, теперь живут почти в каждом уголке этого дома. Несмотря на то что даже самые грубые ласки Фила больше не приносят боли, дальше них мы пока не заходим.
Экзамены проходят на ура. Я сдаю первую в жизни сессию без троек и вылетаю из кабинета, окрыленная успехом и облегчением. Наконец-то можно не учить билеты до глубокого вечера и больше времени уделять книге!
Сдаю зачетку Веронике, которая уговаривает меня отметить конец первого семестра вместе с группой. Ребята собираются пойти в караоке.
– Давай с нами! И парня своего бери, – зазывает Вероника, загадочно улыбаясь.
Она в курсе, что наши отношения с Филом вышли на новый уровень. Пришлось рассказать, а то бы староста ни за что не отстала.
– Я постараюсь. У Фила сегодня смена в кофейне, но вечером – может быть, подойдем.
– Давай-давай! Там все из группы будут!
– И Мари?
– Зябликова тему с караоке и придумала, – кивает Вероника, и мое желание идти отмечать резко рассеивается.
Обещаю подумать и постараться прийти, но уже на пятьдесят процентов уверена, что не явлюсь. Я не раз пыталась помириться с Мари на каникулах, но она на мои сообщения не отвечала. Она открывала их лишь в том случае, если я писала о Богдане. Герасимов помирился с Дашей, которая все-таки смогла его вразумить. Правда, об этом я узнала вовсе не от Богдана…
Вот и получается порочный круг: Богдан – Даша – я – игнорщица Мари.
Дорогие друзья сделали все, чтобы я ощущала себя лишь звеном в этой цепочке глухого телефона.
Выхожу на улицу, на ходу подключая наушники к телефону. Смотрю под ноги, потому что от снега и яркого солнечного света в безоблачный день болят глаза. А потому даже не замечаю, что у тропинки, убегающей от корпуса, кто-то припарковался.
– Ангелина Кольцова.
Этот голос эхом прокатывается по самым болезненным воспоминаниям. Кейс с наушниками выскальзывает из пальцев и падает в сугроб, но я не спешу его искать. Отворачиваться от собеседника, если это Стас Дыбенко, не самая умная затея.
– Что вам нужно?
Он сидит в дорогом авто на водительском сиденье. Дверь открыта со стороны пассажирского, тоже спереди. Стас смотрит на меня с наигранной беззаботностью: руки сложены поверх руля, на узких губах играет легкая улыбка.
– Садись, – не просит, а приказывает он.
Упрямо продолжаю стоять посреди тропинки. Вокруг, как назло, почти безлюдно. На крыльце болтает группка студентов, но им нет дела до незнакомой девчонки.
– Не заставляй меня напрягаться, Ангелина, – с неуместным весельем говорит он и откидывается на обтянутое кожей кресло. – Нам обоим не понравится, если продолжишь меня раздражать.
Мне кажется, что он кивком указывает на задние пассажирские сиденья. Не могу видеть, что там, потому что окна покрыты плотной тонировкой.
– Я не сяду в машину. Я вас не знаю.
– Тогда я допишу к долгу твоего парня еще один нолик, – нагло улыбается Дыбенко и тянется к двери, чтобы ее захлопнуть.
Рука подлетает сама собой. Я хватаюсь за дверь и все же заставляю себя забраться в машину к человеку, которого ненавижу всей душой. Тело не слушается. Суставы будто заржавели. Мне приходится приложить все усилия, чтобы усесться в пассажирское кресло и не сбежать.
– Вот видишь. Не так уж и страшно, правда? Будь добра, закрой за собой дверь.
В последний раз с надеждой смотрю на компашку у входа, но вряд ли они меня вообще заметили. Если Дыбенко увезет меня в лес прямо с университетской стоянки, наводку дать будет некому.
Но деваться некуда. Звук захлопнувшейся двери отрезает от остального мира. Нас окутывают тишина, запах кожи, которой в салоне слишком много, и тяжелый, тошнотворный аромат парфюма моего мучителя.
– Куда вы меня повезете? – говорю это, а сама смотрю в зеркало над приборной панелью.
На задних сиденьях – никого. Дыбенко блефовал, а я повелась, как дурочка.
– Мы никуда не поедем. Просто поговорим.
Такой ответ пугает ничуть не меньше, чем перспектива уехать с Дыбенко в неизвестном направлении. Он явно чего-то хочет, и я на тысячу процентов уверена – его просьба мне не понравится.
– Хотя, – повернувшись ко мне, вспоминает Дыбенко, – после нашей беседы могу отвезти тебя домой.
Дыхание перехватывает.
Я так старалась защитить родных! Сбежала, перестала появляться дома, не вижусь с семьей… И все это было зря?
Хотя на что я надеялась? Даже не имея того влияния, какое есть у Дыбенко, можно добыть почти любую информацию о ком угодно. Моя подстраховка с переездом предсказуемо не сработала.
Но Дыбенко вдруг признается:
– По мне не скажешь, но к Филиппу порой наведываюсь сам.
От облегчения едва не сдуваюсь на кресло лопнувшим воздушным шаром. Моя семья в безопасности… Пока что.
– Ну так что? Поговорим по дороге?
– Не думаю, что нам есть, о чем говорить.
– Говорить – может быть. Но мы можем заключить сделку.
Несмотря на то что я промолчала, Стас все равно заводит машину. Она разогревается по щелчку пальцев, и вот мы уже выезжаем со стоянки.
– Пристегнись. Не хочу, чтобы Филипп пилил мне мозг, что посмел подвергнуть тебя опасности. Что? Не надо так смотреть, Ангелина. Я не злодей и не собираюсь тебе вредить даже случайно.
– То есть, если я откажусь от сделки, вы меня просто отпустите?
– Не уверен, что ты упустишь шанс за маленькую услугу попросить у меня что-то взамен.
– Меня не интересуют деньги.
– Тогда проси не их. – Стас вдавливает газ в пол, и мы ускоряемся. Пролетаем на красный по перекрестку, а потом обгоняем несколько машин, наплевав на двойную сплошную.
Взвизгиваю, уверенная, что мы сейчас врежемся, но Стас лишь смеется.