…и Стас Дыбенко. Но об этом Филу ни за что не скажу. И свою часть уговора выполню сама. Не посмею втягивать Фила.
Он не должен знать, что я заключила сделку с дьяволом. Схожу на встречу с Дыбенко, а потом придумаю, что делать дальше. В одном уверена точно – больше лажать и втягивать близких в беды нельзя.
Если бы не я, Фила бы не зажали в угол.
Если бы не я, Богдан бы не закинулся таблетками.
– О чем задумалась? – Фил гладит мою щеку и утягивает за собой на подушки.
Луч солнца, заглянувший в окно сквозь морозные узоры, золотой ниточкой ложится на его лицо. Из-за этого один глаз Фила превращается в пылающий осколок солнца – яркий и такой живой.
– О том, что тираж разобрали, – говорю первое, что приходит на ум. – Книги везде кончились. Переживаю, что теперь будет.
– Переживаешь? Почему? Книгу просто допечатают, и все будет хорошо.
– Но моя репутация…
– Восстановлена. Никто больше не посмеет обидеть Лину Ринг.
Я прижимаюсь к нему и целую. Раньше меня больше всего волновали писательские проблемы. Как написать книгу? Потом – как ее издать, продвинуть, продать… Я столько старалась, но, нырнув в новую жизнь с Филом, поняла, какие это мелочи.
Я люблю писать книги, но ненавижу быть писателем.
Пытаться угодить, продать, быть примером… Надоело.
Оставляю на губах Фила робкий поцелуй и ложусь, тесно прильнув к нему. Обвиваю его, как вьюнок, и затихаю. В этот момент торжественно клянусь себе, что отныне писательство будет лишь тем, чем изначально и было для меня, – тихой гаванью, в которой смогу найти покой и умиротворение.
Я начала писать из-за бабушки, желая хоть так утолить тоску по ней. Книги помогли залечить раненое сердце, стали опорой и поддержкой. Издание же извратило это. Писательство стало проблемой, ежедневной борьбой и попыткой доказать всем вокруг, что чего-то стою.
Хватит. Больше я не предам любимое дело и не позволю ему из защитной крепости превратиться в поле боя.
– Я горжусь тобой. – Пальцы Фила путаются в моих волосах, которые он гладит. – И надеюсь, что однажды ты сможешь сказать то же самое в ответ.
– Я могу сказать это уже сейчас, – приподнимаюсь, чтобы смотреть в его глаза.
– Я не сделал ничего стоящего. – Он отводит взгляд, и мне хочется поймать его за подбородок, прося не отворачиваться. – Я обычный парень, который просто пытается выжить.
– Не для меня.
Одним резким движением забираюсь на Фила и целую так жарко, чтобы он забыл глупости, которые только что нес. Вкладываю в поцелуй то, что не посмею сказать вслух: «Я люблю тебя». Говорю это каждым касанием: нежным, как его чувства ко мне; страстным, как мое желание; мягким и осторожным, как притяжение между нами.
«Я люблю тебя. Люблю!»
Его ладони ложатся мне на ягодицы. Фил сжимает их, кончиками пальцев забираясь под ткань белья. Сильнее вдавливаюсь в его пах и шумно выдыхаю в приоткрытые губы:
– Люблю…
Сердце обмирает, когда понимаю, что обронила сокровенное слово вслух. Чувствую, как от лица отливает кровь, но всего на пару секунд и лишь для того, чтобы в следующий миг ударить с новым жаром.
Фил выглядит ошарашенным. Карие глаза в золотых лучах сверкают, как топазы. В них – миллиарды искр, но от них кружится голова. Соскальзываю с Фила и отворачиваюсь набок. Кутаюсь в одеяло по самую макушку, делая вид, что не чувствую, как Фил пытается меня растолкать.
– Ангел… Ангелина! Посмотри же на меня, ну!
Он раскапывает меня из одеяла, как археолог – древнее сокровище. Смотрит на меня сверху вниз, пока пытаюсь не заплакать – от волнения, от любви к нему, от страха за наше будущее.
– Прости ме…
Не успеваю договорить, ведь Фил обрушивается на мои губы яростным поцелуем. Возможно, мне только кажется, но теперь в его губах слышу: «Я люблю тебя! Люблю!»
Я задыхаюсь от тепла, что заполняет собой каждую клеточку тела. Оно прорастает из сердца, но проникает и в легкие, и в кости, и даже в нервные окончания. Мои чувства обостряются. Я будто качусь на американских горках к самой вершине, а затем срываюсь в волшебный полет, когда слышу:
– Я тоже люблю тебя, Ангел.
Больше не закрываю глаз, не отворачиваюсь, ведь хочу запомнить это утро в мельчайших деталях. Хочу, чтобы оно осталось во мне таким же живым и ярким, чтобы всякий раз, закрывая глаза, могла вернуться сюда. К Филу.
К себе, какой бываю только с ним.
Он смотрит мне в глаза, снимая с меня свободную футболку. Не отводит взгляд, когда его ладонь ложится на мою грудь, а жесткая, но теплая подушечка большого пальца кругом обводит затвердевший сосок.
Прогибаюсь в пояснице, и Фил прижимает меня к себе: одна его рука ложится под затылок, а вторая скользит под спину. Миг, в который наши взгляды сплетаются, а после соединяются наши губы.
Позволяю Филу снять с меня белье и сдергиваю с него боксеры. Он ложится сверху, но не придавливает меня, а опирается на локти. Я ощущаю лишь приятную тяжесть и влажный жар между ног. Мы целуемся так, будто это последний день, который можем провести вместе. Забираем и отдаем, дышим этим моментом и растворяемся в нем.
Я даже не замечаю, как мы меняем позу. Фил все еще сверху, но теперь его руки гуляют по моему телу. Каждое касание Фила – настоящее искусство, творящее музыку на струнах моего наслаждения. Стоны, вздохи и звуки поцелуев переплетаются в лучшую музыку на свете.
Вскрикиваю от удовольствия, когда умелые пальцы проникают в меня. Приоткрываю глаза и сквозь трепещущие ресницы смотрю, как сосредоточенно Фил ласкает меня. Он следит за каждым моим вздохом, наблюдает, как вздымается потяжелевшая грудь. Мое возбуждение звучит под его пальцами, как вязкая влага.
Смуглая кожа так красива в первых солнечных лучах… Его руки на моем теле, взгляд, переплетенный с моим… Нет никого красивее Фила. Никого желаннее.
Он – моя любовь. Первая, настоящая, единственная. Я знаю, что больше такого никогда не испытаю. Мое сердце навсегда останется с ним.
В свой первый раз я совсем не чувствую боли. Фил надевает презерватив и осторожно входит.
– Дыши, – просит он хрипло, и я понимаю, что задержала дыхание.
Обхватываю его влажную спину, упираюсь лбом в шею. Шире развожу ноги, позволяя нам стать ближе, прося плотнее слиться в единое целое.
– Не больно?
Мотаю головой и сосредотачиваюсь на ощущениях. Фил входит до упора, но ни боли, ни дискомфорта нет. Убедившись, что я в порядке, он начинает медленно двигаться во мне, изредка глухо постанывая в сжатые губы.
Закрываю глаза и тону в стуке наших сердец. Думаю о том, как странно, но до головокружения приятно ощущать, что тот, кого любишь, настолько близко к тебе.
Обнимаю ладонями любимое лицо и целую. Сначала нежно и трепетно, медленно – в такт плавным движениям Фила. Но потом я открываю губы для новых, страстных ласк и сама толкаюсь бедрами вперед. Язык Фила касается моего, но он не спешит ускорять темп.
– Мне не больно. Все хорошо.
Глядя мне в глаза, он чуть жестче толкается в меня. Затем снова, снова и снова. Когда вместо тени боли или сомнения Фил видит лишь удовольствие, он сдается – мне и сам себе. Темп становится быстрее, дыхание чаще и громче. Еще шире раздвигаю бедра и подстраиваюсь под ритм Фила, сжимаю его внутри себя и с наслаждением наблюдаю, как он сдерживает стон.
Простыня под нами промокла и смята. Одеяло валяется где-то на полу. В щель под закрытой дверью из зала тянется холодный воздух – мы забыли закрыть форточку. Теперь прохлада мягко ласкает разгоряченные тела невидимой рукой, оставляя шлейф из мурашек.
Фил не то рычит, не то стонет, когда ритм становится таким быстрым и жестким, что каждый толчок ознаменовывается шлепком. Выгибаю спину, запрокидываю голову и больше не сдерживаю рвущийся из груди крик.
Я столько слышала про первые разы: что это больно, кроваво и противно, но все оказалось совсем не так, даже несмотря на то, что опыта ни у меня, ни у Фила нет.
Стон встает поперек горла, когда резкий шум врывается в нашу идиллию. Я прикусываю губу, хотя хочется кричать от удовольствия. Фил немного сбавляет темп, но не останавливается. Об этом же просит и меня:
– Не сдерживайся, Ангел.
– Но твои соседи…
По батарее снова стучат так, что облупленная белая краска на тонкой трубе, кажется, сейчас облетит. Смотрю на нее и чувствую, как стремительно краснею.
– Они завидуют. Не думай о них. Думай обо мне. Смотри на меня. Ну же…
– Ах!
– Вот так, умница. Еще.
– А! – кричу громче, и Фил награждает меня стоном.
Я больше не запечатываю в себе страсть. Выпускаю ее с криками, стонами, а иногда даже поскуливаю, умоляя Фила не останавливаться. По батарее не прекращают стучать, но мы только смеемся над этим, когда, наконец, мокрые и уставшие, растекаемся по матрасу.
В душ идем вместе. И я конченая наивная дурочка, раз решила, что все закончилось в спальне.
– Если бы я мог, я бы никогда не выходил из дома, пока ты тут, – обнимает меня Фил, когда мы мокрые и веселые возвращаемся из ванной.
– Нам нужен свой необитаемый остров. Ты, я и никаких проблем.
– Сыграли бы свадьбу под пальмами, а вместо гостей – обезьяны, – мечтательно протягивает Фил.
Смеюсь, пряча за этим смущение. То, что он даже в шутку сказал о нашей свадьбе, – чертовски мило. То есть он думает обо мне в таком ключе? Видит во мне свое будущее?
Огненные бабочки безумно кружат в животе. Я задумчиво перебираю волосы Фила, пока он лежит, умостив голову у меня на бедрах. Что-то читает в телефоне и совсем не замечает, насколько меня смутил.
Дурное счастье пьянит сильнее самого крепкого алкоголя, но даже оно рушится, когда замечаю новое уведомление.
Номер неопознан, но мне и так ясно, от кого сообщение.
??? 12:01
Завтра в шесть заеду за тобой. Будь готова вернуть долг
Глава 21
Мне везет, ведь в вечер, когда Дыбенко должен забрать меня с собой на встречу, у Фила смена в кофейне. Я сразу предупреждаю его, что вечером пойду гулять с Вероникой. Сердце щемит от необходимости врать, но я уверена, что поступаю правильно.