Билли рассмеялся.
– Представил Нейта Кинга на свидании с париком.
– А ты? – Я смотрела в стеклянную крышу на проносящиеся мимо фонари. – С кем-нибудь встречаешься?
Он ответил не сразу.
– Если честно, жду, пока освободится тот рыжий парик.
Мое сердце забилось чаще: похоже, он намекал, что хочет со мной встречаться. Я почувствовала, что должна что-то сказать, иначе упущу момент. Билли припарковался в глубине стоянки, потянулся отстегнуть ремень безопасности, и я поймала его за руку.
– Эй. – Он посмотрел на мою руку, потом на меня и улыбнулся. – Помнишь седьмой класс?
Улыбка стерлась с его лица. Лицо окаменело.
– Тогда, в седьмом классе, мне было нелегко, – сказала я. – Мне было неловко даже дышать. И в тот день… когда ты…
Я замолчала. На его лице отразилась такая боль, что я не смогла закончить мысль.
– Что было, то было, – резко произнес он и открыл дверь.
Я вышла вслед за ним; приподнятая атмосфера вдруг сдулась, как проколотый воздушный шарик. Я-то думала, что вспомню о том случае, и мы вместе посмеемся, что так будет лучше. Вот дура.
Лучше не стало. Мы молча шли по влажному бетону к зданию гипермаркета, внутри которого было холодно, как в морозилке.
Под ярким светом ламп я заморгала. В полночь гипермаркет напоминал опустевшую карнавальную площадь. Из трескучих динамиков лились старые летние хиты. Билли взглянул на мои покрывшиеся гусиной кожей руки и подошел к вешалке с бабушкиными кофтами. Бросил мне одну, сине-зеленого цвета.
– Утепляйся, бабуля, – сказал он.
Я вскинула бровь, но кофту надела, сунула руки в неглубокие карманы.
– Некуда положить мои зубные протезы.
Он протянул мне поясную сумку с леопардовым принтом.
– Вот. Теперь можешь наворовать бесплатных пакетиков с сахаром и положить их сюда.
Я застегнула сумку на талии и выбрала для него темно-синюю ветровку с дурацкими капитанскими эполетами.
– Вдруг на палубе твоей роскошной яхты разыграется ветер.
– Да, точно. Я же загадочный миллиардер и потому отовариваюсь в «Уолмарте».
– Ты джентльмен, у которого есть тайна.
– Я заманиваю на свою яхту ни в чем не повинных старушек и сбрасываю их за борт. – Он протянул мне руку. – Позвольте?
Его пальцы были сухими и теплыми, и как только наши ладони соприкоснулись, шутки кончились. Я выдернула руку и бросилась к вешалке с ужасно безвкусными платьями из дешевой ткани, тонкой и рвущейся, как креповая бумага.
– Вот что я надену на выпускной! – воскликнула я.
– Только если не боишься, что кто-нибудь придет в таком же платье.
Мы прошлись по всему отделу одежды, напяливая на себя самые безвкусные шмотки, которые только смогли найти. В конце отдела мы побросали их в кучу и направились в бакалейный ряд за печеньем с розовой глазурью. В игрушечном отделе по очереди покатались на детском велосипеде, а потом взяли хулахуп и пошли в широкий ряд садовых товаров.
– Сейчас покажу, как это делают профи, – сказал он, когда я в третий раз уронила хулахуп. Он поднял его, надел через голову и принялся крутить завораживающе медленно, как в замедленной съемке. Покрутил на груди, потом опустил до колен. Достал телефон и притворился, что звонит по важному делу. Это было так невероятно, что я начала кидать ему в рот кусочки печенья, чтобы он отвлекся. Он подпрыгнул, пытаясь поймать печенье, и обруч упал на пол.
– Но мы-то знаем, что я мог продолжать всю ночь напролет, – сказал он и отвел взгляд, а его шея покраснела.
– Эй, – сказала я, пожалуй, слишком громко, – а я тебе говорила, что у меня есть поддельное удостоверение личности?
Его лицо осветилось.
– Серьезно? Дай посмотреть.
Я достала удостоверение, которое помог мне достать старший брат Эмили. Пока Билли рассматривал его, я как следует рассмотрела Билли. Особенно много веснушек у него было на носу и в верхней части щек, словно солнце мазнуло по коже кисточкой.
Он рассмеялся.
– О боже, – сказал он, – просто класс. Во-первых, тебе тут на вид лет одиннадцать. Как это вообще возможно, что на поддельном удостоверении ты выглядишь моложе? Во-вторых, Мэри Дженкинс? Таких имен просто не бывает! Погоди, погоди. Главная улица, дом 420? Это настоящий адрес? Серьезно? – Он вгляделся в удостоверение и снова прыснул. – А дата рождения? Они просто написали 69!
Я вырвала у него удостоверение.
– Не 69, а девятое июня! И что такого?
Он опустил руки мне на плечи и торжественно посмотрел на меня. Морщинки вокруг глаз загорели, как будто он много щурился на солнце.
– Это худшее поддельное удостоверение, которое я видел.
– А почему тогда меня с ним ни разу не поймали?
– Не может быть. Тебе даже пиво из холодильника никто не продаст с такой штукой.
– Я докажу.
Я прошагала в отдел алкоголя и мысленно подсчитала, на что хватит денег. В итоге выбрала бутылку клубничного вина.
– Ого! – Он вскинул руки. – На Главной улице, четыреста двадцать, намечается вечеринка?
Из алкогольного отдела мы перешли во «Все для выпечки», а потом – в «Личную гигиену». Я добавила в корзинку упаковку тампонов, рулон туалетной бумаги и смесь для выпечки кекса.
– Это мое ноу-хау, – сказала я. – Поддельное удостоверение – это, конечно, хорошо, но не идеально. Ведь я выгляжу моложе и имя явно выдуманное. Поэтому, чтобы отвлечь кассира, я добавляю в корзинку что-то не вызывающее подозрений… – я взяла смесь для выпечки, – …и что-то личное. – Я показала на коробку тампонов и туалетную бумагу.
– И что? Работает?
Ага. Один раз сработало. Я тогда расплачивалась на кассе, а Нейт громко разглагольствовал о своей несуществующей офисной работе, как будто это должно было убедить кассира, что мы старше двадцати. Мы с Эмили раздобыли фальшивые удостоверения месяц назад и с тех пор даже алкоголь ни разу не купили, только составляли списки покупок, с помощью которых можно отвлечь кассиров так, чтобы те ничего не заподозрили.
– Всегда, – уверенно соврала я.
В тот день работала только одна касса, за которой сидела толстая кассирша с челкой, густо залитой лаком. Я решила, что это плохой знак. Она пробила пустую коробку из-под печенья, смесь для выпечки, тампоны. Бутылку вина я положила на ленту четвертым номером; та затесалась между тампонами и туалетной бумагой, как незваный гость, пытающийся пробраться в клуб в толпе.
– Вот, решила кекс испечь, – звонко проговорила я, пока она пробивала бутылку. – Лимонный. И месячные как раз начались… Будет лимонный с шоколадной глазурью.
– Пакет нужен? – безразлично спросила кассирша.
– Нет, спасибо! – Я свалила все покупки в руки Билли. – Хорошего вечера!
Я чувствовала, как он беззвучно смеется рядом; мы медленно пошли к выходу, потом ускорили шаг и наконец выбежали на жару.
– Вот видишь? Сработало!
– Нет! Она даже не попросила показать удостоверение.
– А все потому, что сработал мой гениальный план со смесью для выпечки и тампонами!
– Она потом придет к тебе домой и проверит, действительно ли ты испекла этот кекс. И тебя арестуют за вранье.
– А мы возьмем и испечем кекс, – предложила я. – Хочешь?
Мы улыбнулись.
– Хочу, – ответил он.
Домой к Билли мы вернулись уже после двух. В коридоре пахло томатным соусом, свежей стружкой и собачьей шерстью, но эти запахи были приятными и успокаивали. Гремлин бросился нам навстречу, когда под нашими шагами заскрипели половицы. Мы шли и смеялись из-за всякой ерунды.
– Билл? – Из темноты раздался голос отца Билли.
– Черт, – пробормотал Билли и подтолкнул меня на кухню. Мы остановились у стены, посмотрели наверх. Он все еще держал меня за плечи.
– Привет, пап, – выкрикнул он. Его дыхание было сладким от дешевого печенья.
– Ты все это время сидел на крыльце?
– Мне не спалось. – Он даже не соврал, подумала я. – Я не буду шуметь.
– Ладно. – Последовала пауза, а потом его отец стал спускаться по лестнице. Мы испуганно переглянулись, но мистер Пэкстон остановился на полпути; ступенька скрипнула где-то над нашими головами. – Когда будешь подниматься, не разбуди сестру. И старайся впредь ложиться раньше, это уже ни в какие ворота не лезет.
– Хорошо, – сказал Билли, – спокойной ночи.
Мы еще долго стояли под лестницей – казалось, целую вечность, – а потом наконец дверь спальни за его отцом закрылась. Билли взял мою руку и прижал к своему сердцу, чтобы я послушала, как оно бьется.
– Чуть не поймал, – прошептал он.
Мы стояли лицом к лицу, воздух между нами накалился и потрескивал. Грудь распирало, как от смеха, но это был не смех, а что-то большее, щемящее. Когда я подняла глаза и посмотрела на него, мне показалось, что происходит что-то важное. Я словно подвиг совершила.
Он пристально смотрел на меня, выжидал. А потом произнес мое имя.
И когда он это сделал, у меня перед глазами что-то вспыхнуло. Видение было таким же мимолетным и ошеломляющим, как тогда в шкафу в родительской спальне. Его голос раздвоился и стал двумя голосами – один принадлежал этому Билли, а второй был тонким и сиплым – голосом маленького мальчика. Лицо его тоже раздвоилось – он остался собой, но я увидела его же лицо в детстве. При этом я испытала такое сладостное, острое и пугающее чувство, что отдернулась и ударилась о стену.
– В чем дело? – спросил он, уже не пытаясь говорить шепотом.
– Ничего.
– Ты аж подскочила.
Мне вдруг страшно захотелось остаться в одиночестве, подумать.
– Да… но со мной все в порядке. Я просто… мне надо идти.
Он колебался. Я видела по его глазам.
– Айви, – сказал он снова очень тихо и ласково, – прошу, не делай этого.
– Чего? – От этих слов у меня почему-то мурашки побежали по спине. – О чем ты? Ты ведешь себя странно.
Он шагнул назад, на лице было удивление.
– Я веду себя странно? Ого. Ну, я уже совсем ничего не понимаю. На самом деле все это действительно очень странно. Не стоило и пробовать, наверное.