– Плесни-ка еще кофейку, – сказал он.
Его пальцы обожгли меня сквозь форменную рубашку из полиэстера. В тот день я не выспалась, в голове плавали обрывки розовых снов. Я взяла кофейник, наполнила его чашку и ловко опрокинула ее, поддев носиком. Лишь когда он закричал и выскочил из-за стола, до меня дошло, что я натворила.
– Ты это нарочно! – Он, кажется, был ошарашен. – Она это нарочно!
Мой босс, Серджио, бросился к нему с ворохом салфеток. За его спиной топталась вторая наша официантка с вазочкой розового мороженого.
– Убирайся, – пробурчал Серджио. Но я уже развязывала фартук.
Я взяла свои вещи и шла к двери, когда меня кто-то остановил. Буквально. Какая-то девчонка вскочила из-за стола и преградила мне дорогу.
– Эй! Новак.
Я растерянно уставилась на нее. Лицо из другой жизни.
– Линь.
Линь, которая работала в клубе «Метро». Линь, умевшая разговаривать с мертвыми. Я не видела ее с тех пор, как просила помочь нам с Астрид пару лет назад.
– А ты молодчина, – сказала она, – давно надо было ошпарить этого придурка.
Линь было около двадцати пяти лет. Короткая челка, острые стрелки, как будто нанесенные по трафарету. На ней была обрезанная толстовка с надписью «Иди к черту, киска», а волосы до ушей окрашены в черный, а ниже ушей – в бледно-абрикосовый.
Я оглянулась через плечо посмотреть, не идет ли Серджио.
– Спасибо. Вот только меня уволили. И, наверное, мне лучше уйти.
– Лучше бы повысили. Этот хмырь всю округу терроризировал. Однажды попытался подкатить ко мне в баре, спросил, сплю ли я с белыми. Я ответила да, конечно, но с ярко-красными – нет.
– Ха-ха. – Я все еще ждала, что Серджио схватит меня за плечо мясистой рукой и велит убираться. – Мне нужно идти.
– Подожди. – Линь закусила губу и о чем-то задумалась. – Можно угостить тебя завтраком? Не в этой дыре, конечно. Сюда я больше ни ногой. Я еще ничего не заказала, так что можем куда-нибудь пойти.
Интересно, как Линь вообще забрела в этот отстойный семейный ресторанчик, вместо того, чтобы зависать со своими друзьями в каком-нибудь дайнере? Неужели она тоже одинока? Я позволила себе помечтать.
Мы пошли в кафе с шведскими блинчиками в паре кварталов. Линь насыпала в кофе так много сахара, что я решила, будто она надо мной издевается. Но она сделала глоток и довольно кивнула.
– Хороший тут кофе.
– Ты чувствуешь его вкус?
Она как-то странно на меня посмотрела.
– Мертвые любят сладкое. И охотнее со мной говорят, когда от меня сладко пахнет.
– Правда? Не знала. Круто. – Впервые за долгое время мысль о сверхъестественном не кольнула меня в сердце. – А эти твои призраки… они просто приходят и сами с тобой заговаривают? Или… Как это вообще работает?
Линь поставила чашку.
– Когда призрак приходит сам, ничего хорошего не жди. Гораздо лучше, если я его вызываю. А если призрак находит меня, он приходит не по мою душу, понимаешь? Обычно он хочет пообщаться с кем-то другим. Мертвые-то по большей части занимаются своими делами и никому не мешают. Это живым не терпится с ними поговорить. – Она слабо улыбнулась. – Обычно в этот момент люди спрашивают о своих мертвых. Мол, нет ли за их спиной привидений.
Я представила Марион за своей спиной, ее призрачные пальцы в своих волосах, и меня словно под дых ударили. Я так сильно вцепилась в край стола, что тарелки загрохотали.
– Ну, ну. Не надо. – Линь потянулась, чтобы взять меня за руку, и угодила рукавом в лужу пролитого кофе. – Я не хотела тебя напугать. Просто все обычно об этом спрашивают. Как будто ты узнаешь, что твой собеседник – врач, и начинаешь показывать ему свою сыпь. Нет вокруг тебя никаких призраков. Все чисто.
Я уставилась в тарелку и принялась сосредоточенно возить сложенный треугольником блинчик в луже брусничного варенья, стараясь унять дрожь в пальцах. А в мыслях за спиной возникли мама и папа. Они присоединились к Марион и теперь стояли позади втроем, как букет дымчатых роз. Я почти успокоилась, увидев Марион серебристым призраком. Чаще она являлась мне окрашенной в зеленоватые тона зеркального мира или, что было гораздо хуже, цветной, как обычная живая пропавшая девочка.
Не надо, не надо, не надо, повторяла я про себя – единственная молитва, на которую я была способна.
Линь вежливо смотрела в свою тарелку.
– Знаешь, что странно, – сказала она, не обращая внимания на мою реакцию. – Сколько бы сахара я ни съела, мои покойники ко мне не приходят. Чужих я могу выкопать до третьего колена, чтобы спросить рецепт африканского риса, а вот своих не могу спросить даже о…
Она замолчала. Уставилась в тарелку, затеребила абрикосовые кончики волос. А потом посмотрела прямо мне в глаза.
– Помнишь, у тебя была проблема с тем духом? Решила ее?
Я горько усмехнулась.
– Я бы так не сказала.
– Мне потом было стыдно, что я тебе не помогла. Надо было хотя бы выслушать.
– Хорошо, что не стала помогать. Там всем досталось.
– И тебе?
По ее тону я поняла, что ей действительно небезразлично. Она не просто так спрашивала. И я ей все рассказала.
– Теперь у меня нет даже работы, да и с той, что была, я едва могла позволить себе половину аренды студии. Родителей нет. У меня всего одна подруга, и та никогда не признается, что я для нее обуза. Каждое утро открываю глаза и думаю: «Скорее бы лечь спать».
Я рассмеялась. А вот Линь не смеялась. Она поднесла к губам чашку с сахарной жижей. Я видела, как она раздумывала над ответом.
– Тебе нужна работа? – спросила она.
– Ты серьезно? – Я наклонилась вперед. – Еще как нужна. А в клуб требуются сотрудники? Мне скоро девятнадцать. Берете таких молодых?
– Я не про клуб. Это… другая работа. Скорее фриланс.
До меня не сразу дошло.
– О. Прости, нет. Магией я больше не занимаюсь.
Ее рука с вилкой и кусочком копченого лосося замерла на полпути к губам.
– Потому что не хочешь или не можешь?
– Не хочу. И не буду.
– А хочешь объяснить, почему?
Я покачала головой.
– Что ж. Я тебя понимаю. Но все же. – Она протянула мне руку с коротко обрезанными фиолетовыми ногтями. Ее пальцы были унизаны кольцами с крупным кианитом[20]. – Прежде чем скажешь «нет», выслушай мое предложение.
– У тебя целое предложение?
– А еще я угощаю. Заказывай еще кофе, тут бесплатно подливают. Итак. Магия. – Она подперла рукой подбородок. – Самое одинокое занятие в мире.
В голову тут же хлынули воспоминания – киномонтаж о том, как я состояла в ковене из трех. Ну нет, подумала я. Не одинокое.
А может, Линь была права? Хотя мы начинали колдовать вместе и вместе заканчивали, в каждом заклинании был момент, когда существовала лишь магия и я. Колдовство – как рождение ребенка, – сказала однажды Фи одна колдунья. – Если повезет, муж будет с тобой в начале, а ребенок – в конце. Но в середине ты одна.
– В этом городе почти никто больше не умеет то, что умею я, – продолжала Линь. Она не хвасталась, просто сообщала факт. – Поэтому у меня нет круга общения. По крайней мере, такого круга, где я могла бы общаться на равных. Вместо этого у меня бизнес.
– Бизнес для практикующих ведьм? – Я скрестила руки на груди и подалась вперед на деревянной скамейке. – Но я больше не колдую. Тебе нужна секретарша?
Линь смерила меня взглядом, словно прикидывала, гожусь ли я на выбранную роль.
– Кое-что из того, чем мы торгуем, настоящее, а кое-что – просто театр. Мне нужен человек, который знает, как работает магия и как она действует на людей. Кто-то, кто сможет заставить клиента поверить, что все, что он видит, происходит на самом деле.
– Тебе нужна актриса.
Линь сморщила нос.
– Мне нужен человек, который понимает, почему театральный эффект колдовства так важен. Та, что сможет сделать так, чтобы людям хотелось верить.
– О. Значит, тебе нужна мошенница.
Она улыбнулась.
Я посмотрела на потолок из жестяных пластин.
– Я не буду носить колпаки, Линь. И у меня аллергия на кошек. У меня нет мантии. Ты точно хочешь со мной работать?
Она расхохоталась.
– Но у тебя рыжие волосы. Рыжие, как у настоящей ведьмы. Моя бабушка, увидев тебя на улице, бросилась бы следом, чтобы тебя сфотографировать. Я плачу сто баксов за сеанс, и он никогда не длится дольше двух с половиной часов. А иногда меньше двух.
Я расплела сложенные на груди руки.
– Сто баксов?
– Это уже за вычетом моей доли.
– А что значит «сеанс»? И сколько их будет в неделю?
Она ответила лишь на второй вопрос.
– Если реалистично оценивать спрос – два. Иногда три. С мая по сентябрь высокий сезон. Сегодня у меня как раз работа. Можешь пойти со мной. Посмотришь, как все проходит, и решишь.
А я уже решила. И даже не спросила, что надо делать. Впрочем, вскоре мне предстояло это узнать.
Глава тридцать четвертаяВ подзеркалье
Марион самозабвенно шпионила за Даной. Это стало ее пищей. Она наблюдала, как Дана пила чай, шуршала опавшими листьями, прислонялась виском к поцарапанным окнам электрички. Настоящий чай. Настоящие окна. Дана спала, ела, ходила в туалет, сталкивалась с людьми на улице, и даже когда была несчастна, все это было по-настоящему. Гнев Марион кристаллизовался и становился твердым, как алмаз.
Глядя на все, что она потеряла, она едва не сломалась. Точнее сломалась, а когда снова собрала себя по кусочкам, поняла все с чудовищной ясностью.
Весь мир принадлежал Дане. Город, полный незнакомых людей и цветных огней. Атласная шерстка питбуля, которого она останавливалась погладить, присев на тротуаре, пока его хозяин нетерпеливо стоял рядом. Дребезг наземной электрички и капли дождя в волосах. Обжигающе-горячие картофельные оладьи с кетчупом. Душ.
У нее было все, кроме одного: дара предвидения. Когда Марион явится за ней, она окажется к этому не готова. И тогда будет слишком поздно.