Джулия закрыла глаза и посидела так с полминуты. Потом поднялась со стула, присев, поцеловала сына и вышла из номера.
Она уже шла по улице, когда услышала крик Джона: «Мама! Мама! Я передумал! Я с тобой!..»
Он, рыдая, влетел в ее объятия. Он плакал от того, что чуть было не предал ее, и от того, что никогда уже не увидит кокосовых пальм, слонов и попугаев…
К этому визиту Джон, как ему казалось, был готов. Ему сообщили, что сегодня человек, выдающий себя за его отца, появится в его доме.
И вот в роскошную гостиную Джона Леннона, прихрамывая, вошел обрюзгший мужчина с плутоватым выражением лица, в мятом шерстяном костюме.
– Джон! Малыш! Приди в мои объятия! – крикнул он с порога. – А это, что за красотка?! – ткнул он пальцем в сторону опешившей Синтии. – Женка твоя, что ли? Ну-ка, ну-ка, – заковылял мужчина к ней. – Обними-ка, дочка, папашу Фреда!..
Синтия попятилась.
– Ах, вот это кто, – холодно произнес слегка побледневший Джон, поднимаясь. Фред сильно изменился, но что это – не самозванец, не было сомнения. – И где же это ты шлялся последние двадцать лет? Папаша.
– Сынок! Ну, как ты можешь говорить такое?! Твоя мать не захотела, чтобы я жил с вами, и, видит Бог, она же не отдала тебя мне. А я страдал. Я очень страдал… – Фред добрался до стола и, удовлетворенно крякнув, уселся напротив Джона. – Всю жизнь я вкалывал на чужих людей, чтобы заработать на пару жаб. – Он замолчал.
– На пару чего?! – выпучил глаза Джон.
– Жаб, сынок, жаб, – Фред покивал и шмыгнул носом. – На куриц мне было не заработать.
Синтия облегченно усмехнулась.
– Сынок, оказывается весь в отца, – бросила она мужчинам и вышла.
– Норовистая, – заметил Фред. – Прям как твоя мать… Если б она не сказала мне тогда о каком-то другом мужчине, я бы, наверное, еще постарался что-то сделать… Но я был оскорблен… Ты ведь теперь большой, и ты понимаешь, что это такое, когда тебя оскорбляет женщина…
– И с какой целью ты явился сейчас?
– Уж во всяком случае не для того, чтобы просить у тебя денег…
Наступила неловкая пауза. Ее поспешил прервать Фред.
– Я, как всегда, мыл посуду на камбузе, когда услышал, как по радио объявили: «Исполняет Джон Леннон…» Мало ли на свете Джонов Леннонов?.. Но, как только я услышал твой голос, я сразу все понял! Ты поешь точно как я, только немного хуже. Я высунулся на палубу и закричал матросам: «Ребята! Тут, по радио, мой сын поет!» Они спустились ко мне и давай надо мной потешаться: «Да ты рехнулся, Фред, – говорят, – это же „Битлз“! Понимаешь?» А что я должен был понять?
– А теперь понял, да?
– Что понял?
– Что у твоего дорогого сынка, о котором ты и не вспоминал двадцать лет, водятся деньжата.
– Опять ты за свое, – обиделся Фред. – Ничего мне от тебя не надо, кроме того, чтобы ты взял да и вспомнил, что мы с тобой одной крови…
– Для этого надо сделать анализы, – безжалостно бросил Джон. А затем крикнул: – Синтия! Принеси-ка нам чего-нибудь выпить!
Фред пропустил мимо ушей фразу Джона об анализах, а вот на слово «выпить» одобрительно заулыбался:
– Ведь нам и правда есть, чего отметить. А деньги мне твои не нужны. Я, может быть, скоро и побогаче тебя буду. Я как только доказал, что я все-таки твой отец, явился к нам на корабль важный господин да и спрашивает: «Ну, и нравится вам, мистер Леннон, как ваш сын поет?» Я ему честно и отвечаю: «Нравится, конечно. Весь в меня пошел. Только я-то, все-таки, немного получше пою». А он мне сразу – бац! – и бумагу про запись пластинки, а я – бац! – и подписал. Оказалось, этот прохиндей из какой-то граммофонной фирмы. Так что, сынок, уж если ты песнями прославился, то я-то и подавно разбогатею. Я, вот, уже и зубы вставил, на конверт фотографироваться! – Он оскалился и показал новенькие протезы.
– Что ж, папаша, поздравляю и желаю творческих успехов, – криво усмехнулся Джон, разливая принесенный Синтией джин. – Давай-ка выпьем за всех блудных отцов и всех брошенных детей.
Поднявший было рюмку Фред, поставил ее на место.
– Ох и язвой же ты вырос, Джон. Зачем уж так-то?
– А как?! – рявкнул тот.
Фред провел в Уэйбридже трое суток. Дни напролет отец и сын спорили, кто виноват в том, что детство Джона было не самым счастливым. И так и остались каждый при своем мнении. Лед отчуждения не растаял. Между ними не возникло и тени родственной близости. Два взрослых, предельно чужих друг другу человека.
В конце концов Фред покинул сыновний дом. С кругленькой суммой в кармане.
Еще долго после этого Джон оставался выбитым из колеи.
…Турне «Германия-Япония-Филиппины» не принесло «Битлз» ничего кроме разочарований. Они с волнением ждали приезда в Гамбург, им так хотелось пройтись по улице «Полной Свободы», заглянуть в «Звезду»… Но этого клуба больше не существовало, а походить по городу без охраны было невозможно.
В Японии выяснилось, что зал «Будо Кан», в котором они собираются играть, является местной святыней, и ничего, кроме ритуальных боев, проходить там не должно. Какой-то самурай заявил, что если «Битлз» будут играть там, живыми они не уедут… Концерт состоялся. Больше всего «Битлз» были поражены тем, что японцы чинно сидели на своих местах и внимательно слушали музыку. А, возможно, просто чего-то ждали…
Наконец, Филиппины.
Столица Манила встречала «Битлз» почти стотысячной толпой.
Ранним утром Эпштейну приснилось, что его разбудил звонок телефона.
– Алло? – сняв трубку, сонно спросил он.
– Как?! Вы еще в гостинице?! – раздраженно просипел голос на другом конце провода.
– Какого черта?.. – выругался Брайан и, бросив трубку, вновь провалился в сон.
Через минуту звонок раздался снова.
– Алло, – промычал Брайан, не снимая трубку.
Аппарат названивал минут пять. Наконец, из под одеяла высунулась худая белая рука. Трубка исчезла под одеялом.
– Да?
– Что вы себе позволяете?! – верещал все тот же голос. – Я – посол ее королевского величества! Вы должны немедленно отправляться на ланч, устраиваемый женой президента Имельдой Маркос! Вы меня слышите?
– Слышу…
Трубка повисла над полом, а Брайан опять заснул.
– Послушайте, мистер Эпштейн! – кричал посол, не догадываясь, что его уже никто не слушает. – Вы не отдаете себе отчета в том, что происходит! Во дворце госпожи Маркос вас ждут триста детей ветеранов войны! Ваше отсутствие – оскорбительно! Филиппины – не то место, где можно выкидывать подобные фокусы! Алло, мистер Эпштейн, вы меня слышите?..
Минут через двадцать Брайан проснулся, высунул голову из-под одеяла, с удивлением повертел перед носом прерывисто гудящую трубку и, пробормотав, – «Приснится же такое…» – положил ее на стол…
В полдень Эпштейна разбудили Нил и Мэл. Они принесли завтрак и напомнили ему, что через полчаса «Битлз» выезжают на концерт.
– Вы что, сдурели, в такую рань? – проворчал Брайан, сел и голыми ступнями стал нащупывать тапочки. – Я с вами не поеду, – вяло сообщил он. Всю ночь снились какие-то кошмарные телефонные звонки…
Эпштейн ковырялся в завтраке, когда в номер влетел всклокоченный Питер Браун.
– Беда! – выкрикнул он и, метнувшись к телевизору, включил его.
На экране, в кругу рыдающих детей, сидела заплаканная Имельда Маркос:
– Бедные, бедные детки, – вопила она. – Они так ждали! Проклятые «Битлз» плюнули в лицо всей нации…
– Я сплю? – спросил Эпштейн.
– Нет, – мрачно констатировал Питер.
– Какой я болван! – простонал Брайан. – Где все?
– Выступают.
– Вот и хорошо! – вскочил Брайан. – Сейчас я все улажу!
Но телефон оказался отключен. Брайан и Питер примчались на телестудию. Но едва Эпштейн начал говорить, как прервали эфир…
«Битлз» покидали гостиницу на двух машинах. Никто не хотел их везти, и, в конце концов, пришлось заплатить астрономическую сумму.
В аэропорту они пробирались через толпу разъяренных людей, то и дело получая пинки и тумаки.
В самолете Брайана трясло мелкой дрожью. «Как я мог это допустить? Как я мог?..» – повторял он.
Его попытался успокоить Ринго:
– Вы не виноваты. Вы же обещали нам в Вашингтоне, что никогда не будет никаких официальных приемов…
Но Брайан был безутешен. Масла в огонь подливал Джон:
– Взялся командовать, так соображай…
Президент Филиппин Маркос принес официальные извинения за «не совсем корректное поведение своих граждан». Но только после того, как «Битлз» уже покинули страну.
8
Ситуации в Японии и на Филиппинах, конечно же, были чертовски неприятны, но в Европе и Америке ничего подобного произойти просто не может, были уверены «Битлз». Но не Эпштейн.
Собрав их, он заявил:
– Ребята. Я пришел к выводу, что мое руководство вашими делами бездарно.
Он замолчал. Все выжидательно смотрели на него, только Пол согласно кивнул, как бы говоря: «Рано или поздно вы должны были признать это».
Выдержав паузу, Брайан продолжил:
– Некая фирма предложила мне передать ведение ваших дел ей. Как вы на это смотрите?
У Пола вытянулась физиономия. Он ожидал чего-то совсем иного.
– Вы шутите? – первым отозвался Джордж.
– Вовсе нет! – поспешил заверить Брайан. – Это очень выгодное дельце. Мне предложили за вас сто сорок тысяч фунтов, и мы поделим их по нашему раскладу.
– Зажрались… – процедил Джон.
– Вы дурно воспитаны, мистер Леннон.
– Может и так. Но я не продаю друзей.
– Друзей? – усмехнулся Брайан. – Вы уверены, что выразились точно?
– Я всегда уверен в том, что говорю.
– Что-то я не припомню с вашей стороны выражения теплых чувств в мой адрес. Во всяком случае, в последнее время.
– Еще бы, если вы только и думаете, кому бы нас подороже продать…
Их прервал Ринго:
– Мистер Эпштейн! Да куда же мы без вас? Нет уж, вы нас в люди вывели, вы нас и дальше ведите.
– Спасибо, Ричард. Мне приятно слышать это от вас. Но вы пришли последним, и ваше слово значит меньше всего. А остальные, я уверен, придерживаются совсем иного мнения.