Однажды Эпштейн возник в студии с чужой пластинкой в руках. Это был настоящий большой альбом и выпустил его… Пит Бест. Прочитав название альбома, все попадали от хохота со стульев. Он назывался: «Лучший из „Битлз“». Главное, и придраться было не к чему, ведь Пит просто обыграл свою фамилию[89].
– А знаете, чем он, вообще-то, сейчас занимается? – спросил Брайан, переждав смех.
– Ну? – интерес Джона был неподдельным.
– Так знаете или нет?
– Говори, не томи!
– Печет батоны. Он – булочник.
Новый взрыв хохота потряс стены студии. Только Джон не засмеялся.
– Счастливчик, – сказал он серьезно.
А Джордж с иронией посмотрел на Ринго:
– Ты понял, Ричи? Тебе есть на кого равняться.
– Я тоже умею печь хлеб, – насупился тот. Но на самом деле он, конечно, понял, что имеет в виду Джордж. И ушел в себя.
Вскоре он вынес оттуда довольно неказистый песенный риф. Выстукивая ритм, он спел Джону:
«Ктой-то там, в твоей душе?
Ктой-то там, в твоей башке?..»[90]
– Все, – уныло сообщил он. – Больше я ничего придумать не смог.
– Хорошая песня, – оценил Джон, сдерживая смех. – А про что она будет?
– А будет? – переспросил Ринго.
– Будет, будет. Питу ты нос утрешь. Вещицу мы с Маккой доделаем… Но петь будешь сам.
– А чего? Я спою, – согласился Ринго. – А песня про то, что пока не застукаешь девчонку с другим, ни за что не догадаешься, что у нее кроме тебя кто-то есть…
Еще один хит альбома – «What Goes On»[91] – был сочинен и записан в тот же вечер.
Их будни протекали в студии и в домах, превратившихся в крепости. Наконец-то раскошелился и Пол. Он купил себе особняк – в фешенебельном районе Лондона Сент-Джонз-Вуд. Но его надежды, что пауза в гастролях даст возможность привести в порядок мысли и заняться домашними делами, оказались напрасными.
Джейн давно заметила, что все внемузыкальные начинания Пола останавливаются на полпути. Запланированное им строительство в глубине сада сферического здания «для размышлений и углубленного самосозерцания» было заброшено. Повсюду валялись кирпичи и лежали кучи песка, а сам сад напрочь зарос сорняками.
Поначалу Джейн старалась следить за порядком хотя бы в доме, но через некоторое время пыл пропал и у нее. Возможно, она бы и справилась с бытовыми сложностями, но у нее не поднималась рука выгнать из дома десяток приблудных кошек. Вскоре дом пропах кошачьей мочой, и углы комнат заросли паутиной.
Единственное, чем Джейн по-прежнему занималась, так это косметической уборкой спальни.
Как-то Пол в поисках вдохновения стал копаться в шкафу, где хранил свои старые записи, и к великому удивлению обнаружил, что большая часть его черновиков и набросков исчезла.
– Ты не знаешь, куда могли подеваться мои бумаги? – спросил он Джейн, уныло наблюдавшую с балкона загнивающий пейзаж сада со снующими в зарослях папаротника рыжими и полосатыми кошками.
– Какие бумаги? – меланхолически отозвалась она.
– Мои бумаги. С текстами песен! Штук сто черновиков!
– В шкафу? – флегматично спросила Джейн.
– Да, в шкафу! Пожалуйста, вспомни куда ты их могла задевать?
– Мне не нужно вспоминать, – ответила Джейн. – Я знаю точно. Я использовала их для уборки кошачьего кала.
– Кала?! – вскричал Пол пораженно. – Да там было больше сотни песен! Многие из них могли стать хитами!
– Не злись.
– А что мне делать? Спасибочки сказать?
– Пол! – Джейн примирительно погладила его шевелюру. – А помнишь, как мы мечтали, что заживем в прекрасном замке окруженным великолепным садом? Где все это?
– Если ты будешь выбрасывать мои бумаги, этого не будет никогда, – мрачно заявил Пол. – И прошу тебя, больше никогда не убирай кошачий КАЛ! Убирай ГОВНО!!!
Джейн непонимающе наморщила лоб.
– Как можно быть такой… – продолжал Пол. – Такой…
– Я так воспитана. А ты, ты разве не хотешь стать другим?
– Но не до такой же степени.
– Пол!
– Ну хорошо. Я виноват. Прости. Исправлюсь.
Джейн утерла глаза и спросила:
– Ты меня уже не любишь? Совсем-совсем?
– Да люблю я тебя, – раздраженно ответил Пол. – Люблю.
– Нет, не любишь.
– Ну что, мне на колени встать?
– Не надо. Тут грязно.
Пол покачал головой удивляясь женской логике. Хрупкая и беззащитная Джейн всхлипывая смотрела на него.
– Ну хорошо. Черт с ними, с этими черновиками, – сжалился он. – Извини, что я на тебя накричал. Хотя и ты тоже хороша. Если я иногда и злюсь, ты ведь тоже можешь мне сказать – «Иди в задницу!» или «Отвали!»
– Не могу, – ответила Джейн твердо, и Пол неожиданно понял, что вся ее беззащитность была притворством. – Ты прав. Один из нас должен перевоспитать другого. Но только не ты.
Через неделю в доме появились дворецкий и домоправительница, а также английская пастушья собака по кличке Марта, вмиг разогнавшая прижившееся в доме кошачье полчище. Немного позже появился и порядок.
Как бы то ни было, Пол теперь не мог надеятся на свои «архивы», и в новом альбоме он использовал только новые песни.
«Резиновая душа» возглавляла национальный список популярности в течении шести недель и еще долго оставалась в «горячей десятке».
Вскоре «Битлз» принялись за сочинение следующей пластинки.
Джон вспомнил о своем давнишнем обещании Клаусу Воорману, другу Астрид Кирхгерр. Брайан связался с ним, и тот нарисовал для альбома «Revolver»[92] отличную обложку…
Этот диск критики единодушно признали вершиной творчества «Битлз». И даже высказывали опасения, что на том оно и закончится. Так как представить что-нибудь лучше уже просто было невозможно.
Выстрел «Револьвера» попал в десятку. Мир был потрясен вновь. Этот альбом продержался на верхушке хит-парада уже девять недель.
Отметить все эти победы «Битлз» собрались на квартире Брайана. Это была вечеринка редкостная по своей теплоте. Не было никого лишнего, зато были все самые близкие «Битлз» люди. А так же новые друзья Джорджа и Пола – гитаристы Эрик Клэптон из «Крим» и Денни Лейн из «Муди Блюз». Мик Джаггер, несмотря на просьбы не брать никого «чужого», приперся с какой-то невероятно длинноногой девицей. Но она так наивно хлопала огромными карими глазами, что понравилась всем и не стала помехой дружескому веселью.
– Леди и джентельмены, – начал вечеринку Брайан. – Всех вас я тут собрал недаром…
– Поскольку скидываемся? – без улыбки спросил Джордж.
Брайан поперхнулся. Потом поправился:
– Я хотел сказать, что собрал вас тут всех не случайно…
– А нарочно, – помог шефу Ринго.
– Вот-вот, верно, Ричард! – обрадовался Брайан. – Пора отпраздновать новое рождение группы «Битлз». Да! Вы не ослышались! Много ночей подряд мне ничего не снилось. И я уже начал скучать. Но вот, на днях это все-таки случилось. И сон был вещим. Мне приснилось яблоко. Оно просто лежало в траве. И ничегошеньки не происходило. Никаких ежей! Я долго к нему присматривался: а не грейпфрут ли это, или, не приведи господи, груша?! Но нет! Нет, и еще раз нет! Это было яблоко. Вот, собственно, и все.
Брайан победно оглядел слегка ошалевших гостей.
– И, когда я проснулся, я понял, что все еще можно начать с начала. Да здравствует «Битлз», да здравствуем мы.
Гости принялись чокаться.
Показывая на Эрика глазами, Патти спросила Джорджа:
– Он действительно гитарист?
– Дальше некуда, – ответил тот.
– Жаль, – сказала Патти.
– Не понял? – поднял брови Джордж.
– Чего ж тут непонятного? – ответила Патти. – А этот? – указала она на Джаггера. – Тоже?
– Тоже.
– Кошмар.
Гости беседовали, разбившись на группки. Джон захватил внимание Пола, Денни Лейна и Джаггера. Но больше всего его вдохновляла хлопающая глазами подруга Мика.
– Все, что мы делаем – полная ерунда! – запальчиво говорил он. – Пишут, что наши последние альбомы являются едиными произведениями. Чушь! Мы-то знаем, что это получается просто потому, что все сочиняется и записывается примерно в одно время. А вот если, действительно, поставить перед собой задачу, сочинить альбом с единым смыслом, с одной главной идеей, со сквозным сюжетом…
– Скучно получится, – заявил Мик. – Сам представь: целый час – одно и то же…
– Почему одно и то же? – поддержал Джона Пол. – разные мелодии, разные инструменты, как в опере.
– Нет, – вдруг возразил сам себе Джон. – Если кто-то это и сделает, то только не мы. Мы – законченные «Битлз»…
– Давай попробуем, – наседал Пол. – Давай придумаем персонажей и будем писать от их лица…
Присцилла Уайт заперлась с Нилом Аспиноллом в кабинете, но вскоре, раскрасневшаяся, выглянула в гостиную:
– Брайни, тебя к телефону!
Эпштейн вернулся бледный, с дикими глазами. Быстрыми шагами прошел через зал к Джону и рявкнул:
– Как ты посмел?!
– Что посмел? – удивился тот.
– Что ты наговорил про Иисуса Христа?
– Я? Про Иисуса? Ничего не говорил.
– Не лги! Твои высказывания напечатали в «Ирвинг Стандарт»! И теперь твориться черт знает что!
– Да не говорил я ничего! – взвился Джон. Он действительно ничего такого не помнил. – А если бы и говорил, что особенного?
Вскоре и эта газета, и кипа других были доставлены в дом Эпштейна. Фраза, сказанная Джоном журналистке Морин Клив дословно звучала так:
«…Христианство умрет. Оно будет сходить на нет понемногу. Уже сейчас „Битлз“ любят больше, чем Христа. Я не знаю, что исчезнет раньше – рок-н-ролл или христианство. Иисус был „о'кей“, а вот его апостолы – жирные и заурядные типы. Они все извратили, и вот это извращение мы и называем „христианством“…»
– И из-за этой ерунды вы написали в штанишки? – насмешливо посмотрел Джон на Брайана.