Когда настала тишина, он спросил:
– О чем эта песня?
– О двух девственниках. Они сидят у подножия Фудзиямы и боятся посмотреть друг на друга.
– А почему?
– Потому что могут влюбиться.
– Ну и что?
– Любовь часто бывает несчастной.
Джон усмехнулся:
– Ну, я-то, допустим, не боюсь.
– Я тоже, – бросила она. – Но давай, сначала запишем что-нибудь еще.
И они и продолжили свои музыкальные эксперименты. Заключительный творческий акт протекал в постели.
Первым, кого увидела Синтия, вернувшись домой, на день раньше обещанного, был Пит, свернувшись в калачик, спящий в кроватке Джулиана. Она заглянула в другие комнаты, но везде было пусто. Только горы пустых бутылок свидетельствовали о том, что жизнь в ее отсутствии кипела тут ключом.
Джона она нашла на террасе. Он восседал за столиком в купальном халате. Йоко Оно, сидевшая напротив него, спиной к двери была одета в черное кимоно. Они пили чай.
Увидев жену, Джон начал подниматься:
– Синтия? Так рано? Что случилось? А где Джул?
Присутствие японки не обрадовало Синтию. Но оснований подозревать Джона в измене не было.
– Все в порядке, – ответила она. – Мальчик у миссис Роул. А вы тут как?
Вдруг ее взгляд поймал какое-то движение на полу. Это Йоко, не оборачиваясь, осторожно снимала домашние тапочки и ногами запихивала их поглубже под столик.
Синтия быстро наклонилась и подняла тапочки. Держа их на вытянутой руке, как дохлую крысу, она брезгливо сообщила:
– Это не мои тапочки. Чьё это?
Йоко встала. Повернулась и, глядя ей в глаза, многозначительно сказала:
– Моё.
Джон и Синтия молчали, пока Йоко переодевалась, удалившись в спальню, а затем, не прощаясь, покинула дом. Сразу после этого бросилась собирать вещи и Синтия.
Джон ходил за ней, неуверенно бормоча:
– Это не то, что ты думаешь… У нас чисто интеллектуальное общение. Мы записывали альбом…
– А тапочки?! – вскричала Синтия.
Джон не нашелся, что ответить и удалился в кабинет.
Несколько дней она прожила у друзей. Но потом, не выдержав, вернулась.
– Это были тапочки Пита, – сообщил ей Джон первым делом.
– Да?! – обрадованно воскликнула она, делая вид, что поверила. В конце концов, важно было не то, что тут произошло, а то, как к этому относится сам Джон.
Но уже через две недели он осторожно, явно нервничая, предложил:
– Син, а почему бы тебе не съездить в Италию?..
Именно в этой поездке она и получила сообщение о том, что Джон начал бракоразводный процесс, объявив… о ЕЁ супружеской неверности.
Как это часто бывает, друг в момент семейной драмы, пытался остаться другом для обоих сторон. Однажды Пол приехал к Синтии с Джулианом в Уэйбридж (Джон теперь жил с Йоко в доме Ринго на площади Монтегю-Сквер). Синтия была взволнована одинокой алой розой, которую Пол вручил ей, шутливо предложив:
– Ну так как, Син? Может, давай теперь поженимся?..
А ведь большинство ее прежних знакомых теперь отвернулись от нее, боясь испортить отношения с Джоном.
Весь вечер Пол объяснял ей, что не стоит принимать близко к сердцу очередную прихоть Джона.
– Посмотри на себя! – говорил он ей. – Ты – красивая, стройная, молодая блондинка! А теперь вспомни эту зверушку! Ты думаешь, Джон – совсем идиот?
– Конечно.
– Приведи пример.
– Моя «супружеская неверность».
Крыть Полу было нечем. И все же ему очень хотелось, чтобы его слова были правдой. Синтия была такой домашней, уютной, «ливерпульской»… А Йоко несла в себе загадку, одну из тех, которые ему так не нравились.
Синтия окончательно отбила у него желание спорить, сказав:
– Ты говоришь, он перебесится… Но вот ты, Пол, ведь никогда не поступил бы так с Джейн.
Он был вынужден признать ее правоту. Он бы так никогда не поступил. Он не такой.
Прощаясь, он потрепал по голове Джулиана и вдруг заметил, что глаза у того на мокром месте.
– Эй, Джул, – невесело усмехнулся Пол. – Не надо слез. – И добавил, делясь своим старым секретом, которым пользовался с того дня, когда потерял мать: – Лучше спой, и все станет лучше…
Сидя в машине, он вдруг пропел про себя сказанные пацану слова. Мелодия появилась сразу.
«Эй, Джул, не надо слез,
Лучше спой, и растают тучи.
Запомни: лишь если в сердце печаль,
Ты сможешь стать немного лучше…»[115]
Остальной текст и мелодия припева были написаны моментально. И Пол отправился к Джону показать новую песню, надеясь, что она заставит его еще раз подумать о том, верно ли он поступает.
Джон был, конечно же, с Йоко. Пол с удовольствием спел эту песню в ее присутствии: пусть косоглазая вспомнит, что это она лишает мальчика отца.
– Класс! это моё! – воскликнул Джон, прослушав, и вопросительно посмотрел на Йоко.
Та одобрительно кивнула.
– Как это твое? – не поверил своим ушам Пол. – Это моё!
– Твоё, моё… – усмехнулся Джон. – Всё равно подписано будет «Леннон и МакКартни»… Только знаешь что, – добавил он. – «Джул…» Получается как-то слишком по-семейному. Поставь какое-нибудь другое слово.
– Какое? – поразился Пол.
– Ну… Например, «джуд».
– Что еще за Джуд? Что это такое?
– Какая разница, – пожал плечами Джон. – Звучит нормально.
Именно в таком варианте новый хит и был записан на первой стороне сингла вместе с политической песней Джона «Revolution»[116].
Вернувшись из очередных театральных гастролей, Джейн нашла в своей постели «не такого» Пола с девицей по имени Френсис Шварц.
Но этому предшествовал целый ряд событий.
В середине мая Джон и Пол отправились в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на открытии американского отделения «Эппл-корп». Презентация прошла вяло, а пресс-конференция окончательно выбила их из колеи. Журналисты задавали вопросы, откровенно ответить на которые было просто невозможно.
«Правда ли, что отношения в „Битлз“ сейчас довольно натянутые?» «У нас натянуты только струны», – вымученно отшучивался Джон. «Будут ли „Битлз“ еще когда-нибудь заниматься музыкой или теперь вы предпочитаете бизнес?» «Наш бизнес – заниматься музыкой», – туманно отвечал Джон. «Последнее творение „Битлз“ – фильм „Таинственное волшебное путешествие“. Чем вы собираетесь компенсировать свой провал?» «Провал? – кривя душой, удивлялся Пол. – А нам так понравилось, что мы сняли еще и мультфильм. Он выходит через два дня»…
Особенно обозлил Пола вопрос: «С чем связан слух о вашей мнимой смерти?» «С глупостью журналистов», – отрезал он.
Когда репортеров разогнали, Джон побежал звонить Йоко, а Пол, чувствовавший себя выжатым, развалился в кресле, прикрыв глаза.
– Хай, – услышал он мелодичный женский голос рядом.
Разомкнув веки, он обнаружил возле себя стройную блондинку с фотоаппаратом в руках.
– Меня не выгнали только потому, – сказала она, – что я призналась, что мы близко знакомы.
– Да? – удивился Пол, но тут же вспомнил ее. Это была Линда, дочка преуспевающего американского адвоката и бизнесмена Ли Истмана. Когда-то ее представил ему Питер Браун в клубе «Бег Оф Нейлз», добавив, что «эта пустышка мечтает выйти замуж за рок-музыканта». «И что? Не выходит?» – спросил тогда Пол. «Наполовину, – ответил Питер. – С ней спит Эл Купер и сразу двое из „Энималз“ – Чаз Чандлер и Эрик Бёрдон. Но она, похоже, еще выбирает…»
– Вспомнил, – признался Пол.
– Еще бы! – заявила Линда так, словно они, как минимум, прожили по соседству все детские годы. И тут же сняла с объектива камеры крышку. – Сиди так и не двигайся! В этом освещении ты прекрасен!
– А в другом? – стараясь двигать только губами, спросил Пол.
– Посмотрим, – ответила она многообещающе, непрерывно щелкая затвором. – У меня дома оборудован павильон, там можно подобрать любой свет.
По дороге к ней Пол вспомнил о своем визите к предсказательнице из Брайтона. «Ты возьмешь в жены блондинку, и у вас будет четверо детей», – сказала та. «Слушай, – спросил он у Джона, имея в виду Джейн, – а рыжие считаются блондинками?» «Рыжие, они рыжие и есть, – ответил тот мстительно. – Это особая раса. Похлестче японцев».
«Не эта ли блондинка?» – думал Пол, искоса поглядывая на Линду, а когда она познакомила его со своей дочерью Хитер, он машинально отметил: «Детей осталось трое…»
Особняк семейства Истман, точнее, один из особняков, отданный Линде отцом в полное распоряжение, поразил Пола. Это был настоящий дворец – с высоченными потолками, массивными люстрами и витражами на окнах. Стены гостиной были увешаны портретами предков, а сама Линда вела себя тут, как королева. Она буквально парила над полом в длинном платье, мягко шурша шлейфом.
– Выбирай, – предложила она, грациозно изогнув кисть руки. – Мы можем ужинать при свете люстр, и я буду фотографировать тебя, а можем и при свечах. Но тогда фотографий не будет.
Пол предпочел второе.
– Оцени букет, – предложила Линда, протягивая ему бокал и слегка наклонилась, почти обнажив при этом грудь в глубоком декольте. – Это настоящий «Пол Массон» из погреба моего дедушки.
– А мне? – пискнула Хитер, незаметно пробравшаяся к столу.
– У тебя нос в говне, – галантно осадила дочурку Линда.
Пол чуть не захлебнулся вином.
– Конечно же, нам, американцам, далеко до вас, великосветских англичан, – как ни в чем ни бывало, продолжала Линда. – Но и мы чтим свои родословные. Мой прадед, например, был камердинером австрийского короля Вольфганга третьего…
– А прапрадедушка? – перебила ее Хитер.
– Говночистом! – рявкнула Линда. – Пошла вон, ты мешаешь взрослым!
– Бон нюи, маман[117], – шмыгнула носом Хитер и, сделав Полу книксен, удалилась в свою спальню.