– Я ухожу! – поспешно выпалил он Джорджу, найдя того копающимся на участке земли. Ринго побоялся, что снова не решится на откровенность, как это получилось с Полом.
– Да погоди ты, – остановил его Джордж, воткнув лопату в землю – ты же ведь еще и прийти не успел.
– Да я не про то… – промямлил Ринго. Весь его пыл улетучился. Но неожиданно Джордж сам понял, о чем идет речь:
– Уходишь из «Битлз»?
– Ага, – сказал Ринго, и почувствовал, что ему хочется побыстрее сесть в машину и смыться отсюда.
– Уходишь из «Битлз»?! – повторил Джордж угрожающе.
Ринго затравленно кивнул.
– Ну и правильно, – сказал Джордж. – Я тоже.
– Нет-нет, – запротестовал Ринго, – тебе нельзя. У вас троих – тесная компания…
– В том-то и дело, что мне в ней тесно, – загадочно сказал Джордж.
– Потерпи, – попросил Ринго.
– Тогда и ты терпи.
Они расстались, ни до чего не договорившись. А назавтра стало известно, что Ринго с Морин и детьми уехал в Париж.
Тут остальные словно очнулись. Пол, покривив душой ради высшего блага, дал ему короткую, в стиле Йоко Оно, телеграмму: «Ты лучший!». Джон позвонил по телефону и полчаса ругал его самыми грязными словами за то, что тот своим отъездом срывает ему запись песни «Good Night»[119], которую, оказывается, должен был петь именно Ринго. А Джордж решил действовать через третьих лиц. Однажды в комнату парижского отеля, где остановилось семейство Старки, вломилось семь развязных гуру. Не обращая внимания на оторопь жильцов, гуру принялись рассказывать им про ничто, и говорили до тех пор, пока Ринго не бросился собирать чемоданы.
Смущаясь, он вошел в студию… И поразился приему, который был ему оказан (зачинщиком этой встречи выступил Джордж). Павильон был украшен гирляндами цветов, а плакаты на стенах гласили: «Трах-тарарах!» и «Бум-бум-бум!» Персонал «Эппл» во главе с Нилом Аспиноллом и Мэлом Эвансом пели хвалебную песнь.
Пол взял Ринго за руку, подвел к барабанам и торжественно объявил:
– Это ТВОЯ ударная установка….
– Да? – удивился Ринго. И было чему удивляться. Он уже лет пять знал, что это ЕГО ударная установка.
Воодушевленный, Ринго не только спел «Good Night» под великолепный аккомпанемент симфонического оркестра, приглашенного Мартином (что сделало эту песню не менее «классической», чем «Yesterday»), но и записал композицию собственного сочинения – «Don't Pass Me By»[120], притащив для этого настоящего уличного скрипача, которого подцепил в подземном переходе по дороге в студию.
Пол вновь сделал сюрприз своей любимой собаке, записав фокстрот «Моя дорогая Марта»[121]. А вдохновение для написания «Back In The USSR»[122] он почерпнул из факта отъезда менеджера «Эппл» Вика Льюиса в Москву. Однако договоренность не состоялось, и в Советском Союзе «Битлз» так и не появились.
Песня Пола «Helter Skelter»[123] в первоначальном виде звучала двадцать пять минут, и только стараниями Мартина и его огромных ножниц была приведена к нормальной длительности. Тут, пожалуй, впервые «Битлз» звучали, как группа хард-рока. Несмотря на невинный текст, тинейджерами эта песня воспринималась как призыв к «беспределу». На двадцать первом дубле Ринго, не выдержав, заорал: «У меня уже волдыри на пальцах!»[124] Этот выкрик тоже попал на пластинку.
Джон проехался по Махариши. Истории знакомства с ним «Битлз» и их последующего разочарования посвящены сразу три песни – «Дорогая Пруденс»[125], «Сексуальная Сэйди»[126] и самая ехидная, в название которой Джон использовал любимую поговорку гуру и добавил кое-что от себя: «Каждому есть, что скрывать, кроме меня… и моей обезьянки»[127].
Тогда же Джоном были записаны две самые лиричные и самые пронзительные его песни того периода – абстрактно-депрессивная «Happiness Is A Warm Gun»[128], в замысловатом тексте которой угадывались мотивы сексуальной неудовлетворенности, агрессии и отчаяния, и удивительно простая и нежная «Julia»[129]. (Последнюю экономный Джон ухитрился посвятить одновременно и матери, и Джулиану, и даже Йоко.)
«В том, что я скажу – значенья нет,
Лишь бы ты смогла услышать, Джулия.
Джулия, дети волн шепчут мне что-то,
Вот я и пою в ответ: „Джулия…“
„Джулия“, – шепчет мне губ твоих ветер.
Слышишь, я пою в ответ: „Джулия…“»[130]
(«Дитя океана» – дословный перевод с японского имени Йоко.)
Песен оказалось так много, что было решено выпустить альбом из двух пластинок.
Модернистская композиция «Революция № 9», созданная Джоном вместе с Йоко (в стиле их памятной ночной записи), вызвала скандал в студии. Это была даже не песня, а набор звуков с улицы, пущенных в обратную сторону фрагментов звучания оркестра и бессвязной речи, время от времени заглушаемый бормотанием Джоном: «Номер девять. Номер девять…»
Когда Джон поставил в павильоне кровать для Йоко, Пол, хотя и был возмущен до глубины души, вслух не противился. Ведь, в конце концов, смерть Брайана когда-то убедила его в том, что Йоко – одна из них. Но терпеть на пластинке «Битлз» подобную околесицу он не желал. К тому же опыт показал, что подобные эксперименты успеха у публики не имеют. Ту домашнюю запись с Йоко Джон ухитрился выпустить отдельным альбомом под названием «Two Virgins»[131], на обложке которой эта не самая красивая парочка была сфотографирована голыми… Ничего кроме неприятностей Джон от этой пластинки не имел.
«Революция № 9» также не обещала особого успеха. Но в конце бурного разговора с Полом Джон, пересыпая речь непристойностями, заявил: «Или эта <…> ПЕСНЯ войдет в <…> альбом, или я <…> выхожу из <…> „Битлз“…» И композиция была таки включена. Ее поставили в самый конец второй пластинки.
Вещи на этих двух дисках были такие разношерстные, что альбом, не без горькой иронии, решили назвать просто «Битлз», а конверт оставили абсолютно белым. Но успехом он, несмотря ни на что, пользовался ошеломительным.
Мстительный Джон остался верен себе. Уже после выхода альбома Пол (из газет) узнал, а затем и убедился лично, что среди прочей ахинеи в «Революции № 9» присутствует записанная в обратную сторону реплика Джона: «Я похоронил Пола…»
– Чего я не понимаю, – жаловался Пол Линде, когда она переехала к нему, – так это, почему он не скажет мне прямо: «Я тебя ненавижу…» Нет, на студии мы вполне ладим, и вдруг оказывается, что он снова подложил мне свинью.
– Может быть, он так шутит?
– Ничего себе шуточки! На днях ко мне подскочил какой-то идиот из газеты и начал разговор: «Мистер Кемпбелл…» И смотрит, как я отреагирую.
– И как ты отреагировал?
– Да так… – замялся Пол. – В твоем стиле.
– Изысканно попросил не приставать с глупостями?
– Да, что-то вроде… Послал его в зад.
Линда смерила Пола тяжелым взглядом. Несмотря на вольности, которые она себе позволяла, она считала себя девушкой утонченной и благовоспитанной.
Остальные «Битлз» да и многочисленные поклонницы Пола ее не особенно жаловали. Одна из формальных причин – ее нежелание в соответствии с лондонской модой брить волосы под мышками и на ногах. «Я знаю, за что ее так любит Пол, – заметила как-то одна из „тусовщиц“ – Марго Стивенс. – За то, что она еще волосатее, чем он».
Слова о воспитании заставили Линду вспомнить об отце:
– Кстати, – сказала она, – звонил папа. Он подтвердил свою готовность стать вашим менеджером.
Эта идея казалась Полу вполне удачной. Ли Истман был богат, он преуспевал и имел солидную юридическую практику. Даже его аристократическая внешность имела немалое для Пола значение. Истман был высок, подтянут, всегда с иголочки одет, а его орлиный взгляд выдавал проницательность и решительность. И уж во всяком случае Истман давал сто очков форы некоему Аллену Клейну, уже давно набивавшемуся к «Битлз» в менеджеры. Аллен был груб, неотесан, крикливо одет и не расставался с толстенной дымящейся сигарой.
– Есть только одно «но», – продолжала Линда.
– Какое?
– Наша настоящая фамилия – Эпштейны.
Пол обомлел.
– Почему ты не сказала мне об этом раньше?!
– А это что-то меняет?
– В смысле тебя, конечно, нет. А вот в смысле менеджерства – кардинально! Когда я скажу, что твой отец – Эпштейн, никто и спорить не будет!
Но радость Пола оказалась преждевременной. Стоило ему лишь заикнуться о Ли Истмане и назвать его настоящую фамилию, как Джон саркастически рассмеялся:
– Ты что же, Макка, думаешь, для успеха дела достаточно обзавестись новым Эпштейном? Не-ет, дружок, Эпштейн Эпштейну рознь…
16
Как бы там ни было, Пол прекрасно понимал, что марка «Битлз» – главное, чего они достигли за эти годы. И они обязаны подтверждать свою репутацию «великих» новыми дисками и фильмами. Особенно хорошо было бы хоть изредка давать публичные концерты… Но он сознавал и то, что при нынешних отношениях в группе все это почти невозможно. Единственным человеком, на кого он мог положиться всецело, или кого он хотя бы мог уговорить, был безотказный Ринго. И Пол пригласил его к себе.
– Вафли? – сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно и посмотрел на Линду, ожидавшую распоряжений в дверях.
– Можно, – Ринго робко пожал плечами.