«Он убил двух матросов только ради того, чтобы поговорить со мной», — подумала она.
— Хорошо. — Индеец быстро слизнул кровь с кончиков своих пальцев и отвел доску в сторону. — А теперь иди и ложись спать.
Джейн зевнула так, что хрустнула челюсть.
— Ой, — охнула она и полезла внутрь.
«Нанауацин» — это слово порхало в голове, словно мотылек в поисках пламени. «Это мое имя», — подумала она. Последнее, что услышала Джейн, был шорох осторожно задвигаемой на место доски.
Атлькауало, 8-Кролик — 8 января 1842 г.
Год уже подходил к концу, а Тлалок все еще спал, проснувшись лишь на мгновение, чтобы проверить расстояние до солнца. Наступило время холодов, и солнце ослабело.
Дни Пятого солнца сочтены, подходит срок, когда людей поглотит земля и они возродятся. Нанауацин, Покрытый язвами, был жив и начал пробуждаться в девочке. Когда Пятое солнце зайдет, они вернутся в Чикомосток, к началу начал, и там она снова взойдет на алтарь, принося жертву, которая возродит мир. И тогда вернется Тлалок и станет властелином новой эпохи.
Снова оказаться в земле, под корнями, чтобы наблюдать за работой Того, кто заставляет все расти, — скоро, уже скоро. Сначала путешествие на запад, к Чикомостоку, лежащему под небесами, с которых пришли мосиуакецке. Там опасно — непонятно почему. Чем могут грозить духи беременных женщин? И все же… Он шевельнулся и забормотал во сне. Запад — опасное место, место расплаты; место, где можно завернуться в землю как в одеяло и ждать барабанного стука дождя, завернуться в землю и слушать голоса корней, возносящих хвалу Тлалоку…
Арчи пришел в себя и закричал — рот забит грязью; грязь забилась в уши и заглушает крик; руки и ноги связаны, невозможно дышать. Он попытался подняться, но тяжесть навалилась на грудь и не пускала, выдавливая воздух из легких. Он ворочался из стороны в сторону, а руки оставались прижаты к бокам, и грязь меланхолично чавкала, заглушая его сдавленные вопли. Он ничего не видел, и с каждым паническим выдохом ледяная жижа все сильнее давила на грудь.
«Только не так, — подумал Арчи, — ради Бога…»
По лицу заструилась вода, смывая грязь. Он расслышал невнятные голоса и понял, что все еще выпускает из легких остатки воздуха в оглушительном вопле. Сильные руки схватили его за шею, поддерживая голову над поверхностью жижи.
Он конвульсивно вдохнул, втянув в себя немного воздуха и много грязи.
— Ну-ну, тише, — сказал кто-то, вытирая его лицо и отгребая грязь, пока Арчи не высвободил плечо и не вытащил руку.
Захлебываясь в грязи, глотая ее вместе с воздухом, Арчи протянул руку вперед, ухватился за что-то и потянул. Вывалившись из неглубокой ямы, он зашелся в кашле, словно чахоточный, и наконец смог свободно вдохнуть. В узкие окна в покрытых сажей кирпичных стенах пробивался тусклый свет, и Арчи сосредоточился на нем — пылинки в солнечных лучах стали для него доказательством, что он не отправился в ад.
— Сэр, дышите медленнее. Так воздуху будет легче пройти и меньше вероятность, что за ним последует грязь. — Гладкие фразы и акцент выдавали образованного южанина. Сюртук и воротничок некогда модного костюма заляпаны грязью; волнистые темные волосы, спадающие на высокий лоб; глубоко посаженные глаза; аккуратная бородка.
«Он спас мне жизнь», — подумал Арчи. Жижа была ледяная, и его бросило в дрожь.
— Это пивоварня? — Арчи навалился на отрубленный корень, за который он слепо уцепился, но ноги ниже колена все еще оставались в грязи.
Его спаситель снова принялся отгребать грязь.
— Да, подвал. Забытое Богом место, — сказал он, высвобождая правую ногу Арчи.
Вытащив левую ногу, Арчи поморщился от сильной боли в бедре. Он вдруг вспомнил Ройса с ножом и карлика…
Заметив, что Арчи нерешительно потянулся к левому уху, незнакомец перестал копать.
— Боюсь, там мало что осталось, — покачал он головой. — Однако не загноилось, бог знает почему.
Это замечание неожиданно озадачило Арчи. Он на мгновение задумался.
— Не загноилось? А сколько времени я здесь провел?
— В подвале? Я думаю, меньше суток. Похоже, погребение вам ничуть не повредило. По крайней мере, никаких последствий, которые нельзя исцелить вот этим. — Спаситель Арчи вытащил резную оловянную флягу — еще один признак богатства либо воспитания, казавшихся неуместными в данных обстоятельствах. Арчи взял флягу и сполоснул забитый грязью рот глотком крепкого виски.
— А в Старой пивоварне… — незнакомец помедлил, — дней двадцать, пожалуй. Да, завтра будет три недели.
Арчи непроизвольно сглотнул.
— Три недели?!
— Верно, три недели. Трудно себе представить, не так ли? Вас… э-э-э… привезли сюда поздно ночью двадцатого декабря, а сегодня — так, сейчас еще только светает, — сегодня восьмое января. Будем считать, что это был мой новогодний тост. За все былое, ну и так далее. — Незнакомец улыбнулся, но улыбка тут же исчезла, и он наклонился вперед, внимательно глядя на Арчи: — Как вас зовут, мой воскрешенный друг?
— Что? — «Три недели!» — Прескотт. Арчи.
— Очень приятно познакомиться. До сих пор мне не приходилось встречать человека, который в самом деле пережил такое. Надеюсь, вы понимаете, что вам повезло гораздо больше многих. Раньше я о подобном только читал. Меня зовут Уильям Уилсон. Я редактор журнала. Не согласитесь ли вы написать о ваших переживаниях для печати?
«Я жив», — запоздало подумал Арчи, удивленный как своим собственным изумлением, так и странной просьбой Уилсона к человеку, который все еще лежал в том, что должно было стать его могилой. Арчи потрогал ухо — снаружи остался только короткий обрубок, заросший гладкой и нечувствительной кожей. А нога… При движении в подергивании мышц чувствовались лишь отголоски нестерпимой боли. Рана практически зажила. Неужели его ухо действительно вспыхнуло огнем, когда его оторвал карлик?
Арчи вспомнил про талисман с перьями и запустил руку в штаны, позабыв об Уилсоне во внезапном приступе паники. Почувствовав, что он на месте и пульсирует в ритме биения сердца, Арчи моментально успокоился. Среди кошмарных воспоминаний талисман был единственной реальной вещью — а значит, все, что Арчи помнил, произошло на самом деле. Вздох облегчения вырвался из его все еще тяжело вздымавшейся груди, когда Арчи осознал, что вовсе не потерял рассудок.
С внезапным смущением он вспомнил об Уилсоне, однако его растрепанный спаситель не сводил глаз с лица Арчи. Запавшие глаза Уилсона блестели на бледном лице, ловя каждое движение Арчи.
— Почему они просто не убили меня? — спросил Арчи. Он не ожидал от Уилсона ответа, просто молчание стало действовать ему на нервы.
— Кто, здешние обитатели? — Уилсон засмеялся. Сдержанный, благовоспитанный смех неуместно звучат в убогом помещении. — Большинство родились в забытых Богом деревеньках Старого света, а там все еще строго придерживаются запретов на вмешательство в дела сумасшедших. Увидев, что случилось с вашим ухом, и несколько дней понаблюдав, как вы ворочаетесь в грязи, они решили, что лучше оставить вас в покое. Вы либо поправитесь, либо Господь приберет вашу душу, оставив пожитки остальным. Мне говорили, что на Рождество вы устроили целое представление. Поднялись на ноги и пошли. Потом устроились в отхожем месте и стали грести воображаемыми веслами, словно Харон, переплывающий реку, чтобы проверить, пропустит ли вас Цербер. И все это время вы бормотали бессмыслицу на каком-то иностранном языке. — Уилсон поднял руку жестом предупреждения. — Повторяю, это всего лишь слухи, однако если бы в этом не было правды, то скорее всего вас захоронили бы здесь вскоре после того, как удалились ваши враги, Дохлые Кролики. В любом случае ваше поведение на Рождество завоевало вам почти двухнедельную отсрочку — несмотря на то что ваша душа едва держалась в теле. И все же в конце концов жадность перевесила традиционные запреты, и вчера вечером этот сброд снова подступил к вам. Приложив зеркало к вашим губам, они кричали вам в ухо на всех возможных языках, однако добились от вас только невнятного шепота и еле слышного вздоха, который на тот момент даже мне показался предсмертным. Я вернулся сюда после недолгой отлучки на праздники и все это видел собственными глазами. Я стоял рядом, когда они выкопали неглубокую могилу в грязи, размягченной недавней оттепелью. Однако когда они сняли все ценное с вашего бесчувственного тела, меня охватила необъяснимая уверенность, что искра жизни все еще теплится в вас. Поэтому я и остался здесь. Я не мог помешать им положить вас в могилу, но оказаться похороненным заживо — худшее, что может случиться с человеком. Моей святой обязанностью как индивидуума было убедиться, что вы, в самом деле, скончались. А как мы оба теперь знаем, этого не произошло, — закончил Уилсон с непонятной улыбкой.
От его пристального, изучающего взгляда Арчи стало не по себе. Очень странно — учитывая все, что Арчи пришлось пережить: его избили, изувечили, ткнули ножом и оставили умирать, он провел три недели в бреду, и его похоронили заживо в Старой пивоварне, — а теперь ему не по себе от пристального взгляда! И тем не менее было в этом Уилсоне что-то, от чего Арчи пришел в полное смятение.
«А не он ли сам это сделал? — вдруг подумалось Арчи, несмотря на полное отсутствие каких-либо причин для такого подозрения. — Неужели это он похоронил меня заживо? Но зачем? Чтобы снова откопать и получить статью для своего дурацкого журнала? Даже Беннетт не пошел бы на такое».
— Мистер Уилсон, — начал Арчи, возвращая флягу, — то, что вы сделали… Я ваш должник. Большое спасибо, я перед вами в неоплатном долгу, но теперь мне пора идти домой. Я ужасно проголодался…
При слове «проголодался» на лице Уилсона вспыхнула сияющая улыбка, и он прервал бессвязные объяснения Арчи.
— Я так и знал, — сказал Уилсон, роясь в карманах пальто. — Я догадывался, что вы захотите подкрепиться, и принес вам бутерброд.
Арчи жадно впился зубами во все еще теплое мясо и хлеб, откусывая огромные куски и глотал их не разжевывая.