— Тогда зови меня Питер.
— Ладно. А твоя дочка Марта, кажется?
Дейгл кивнул.
— Марта сказала… Питер, сколько я проспал?
— Ну… в общем… Сейчас уже за полдень… — Он прикинул на пальцах. — Часов сорок, пожалуй.
— Сорок часов? — Почти двое суток. От этой мысли мочевой пузырь Арчи раздулся и страшно разболелся.
— Что-то около того. — Питер пожал плечами. — Мы сначала подумали, что ты помер, но тебя все время мучили кошмары.
— Кошмары? — Арчи ничего не помнил. — Я говорил что-нибудь?
— Да так, сонный бред. В любом случае уже четверг. Давай поешь что-нибудь, ты наверняка умираешь с голоду.
Методично работая челюстями, Арчи проглотил три тарелки ухи — восхитительная перемена после нескольких дней на диете из соленой свинины и виски.
— Миссис Дейгл, — наконец сказал он, — я бы только это и ел всю дорогу вокруг света.
Она засмеялась, взяла у него пустую тарелку и отнесла к наполненному речной водой тазику для мытья посуды.
— С голоду все, что угодно, наговоришь. Но все равно спасибо.
— Нет, это вам спасибо, — ответил Арчи. — Я все еще… все еще не отблагодарил вас как следует за то, что вы меня подобрали. Я сделаю все, что угодно, чтобы отплатить за ваше гостеприимство.
Слова прозвучали слишком официально, но почему-то Арчи непременно хотел произнести это вслух.
— Ерунда, — отозвалась Мари, и торжественность момента рассеялась. — Какое же это гостеприимство, если его нужно отрабатывать.
— А я думаю, он мог бы рыбачить. Что скажешь, Мари? — предложил Питер. — Я имею в виду, если он всю дорогу собирается столько лопать…
— Питер! — Мари нахмурилась, одновременно пытаясь сдержать улыбку.
— Ну а если он не может рыбачить, — Питер повысил голос, — то пусть научит меня читать, а то ведь на этой лодке все знают, что Питер Дейгл не станет слушать женщину.
Мари засмеялась, да и Питер с трудом удерживал серьезный вид. Он вдруг остановился на полуслове.
— Кстати, а тебе куда?
— Всего лишь до Луисвилла, — ответил Арчи.
— Тогда следующие шесть дней можешь лопать столько ухи, сколько влезет.
— Шесть дней, — повторил Арчи. Значит, они доберутся до Луисвилла двадцать девятого, в первый из немонтеми, несчастливых дней. Если в эти дни чакмооль будет бездействовать, то он наверняка уже должен быть в пещере — и уже спрячет Джейн неизвестно где. Через шесть дней единственный шанс Арчи — это перехватить их в пещере.
Увидев выражение лица Арчи, Питер с извиняющимся видом пожал плечами.
— Мы не можем плыть по ночам, — сказал он. — И река течет не быстрее, чем она может течь. Но мы можем высадить тебя в Мейсвилле или Цинциннати, если ты так торопишься…
— Нет, — быстро ответил Арчи, хотя предложение Питера было вполне разумно. На пароходе он доберется из Мейсвилля до Луисвилла за два дня — если он не перепутал расписание. Однако опыт плавания на борту «Моди» был слишком жив в его памяти. Гораздо приятнее — и безопаснее — путешествовать с семьей франкоканадцев.
Арчи вынужден был признать, что его терзают и более глубокие страхи. Лодка может удариться об корягу и затонуть так же легко, как пароход может взорваться. Сидя рядом с Питером в окружении счастливого хаоса семейства Дейглов, Арчи осознал, что, несмотря на решимость вырвать Джейн из рук похитителей, он боится встречи с ней. Что он ей скажет, этой одиннадцатилетней девочке, с которой он и словом не перемолвился с тех пор, как она была совсем крохой? Сможет ли он общаться с ней, если она на него злится?
Арчи наблюдал за тремя дочками Дейглов — сын Реймон в свои два с половиной года был еще слишком мал, чтобы помогать, и ходил хвостом за матерью, — как они помогают по мелочам, вытирают посуду или сметают с палубы опавшие листья. Даже во время многомесячного путешествия к неопределенной цели Дейглы создали домашний уют на лодке посреди Огайо.
«Я могу у них кое-чему поучиться, — подумал Арчи. — Тому, что должен знать отец».
Вспоминая детство Джейн, Арчи осознал, что дом Прескоттов — когда он еще существовал — никогда не был таким спокойным и радостным. Арчи любил Хелен так сильно, как только, по его мнению, мужчина мог любить женщину, однако он использовал ее смерть как предлог для того, чтобы с головой нырнуть в болото жалости к себе, из которого лишь сейчас стал выбираться. Ему наконец дали возможность загладить свою вину, а он думает только о том, заслуживает ли он этого. Заслуживает ли он иметь дочь, которая верит в отца настолько, что не отступилась от него за семь лет, несмотря на то что он отказывался ее признать?
«Если я делаю все это всего лишь ради того, чтобы доказать, что я не такой подлец, как я думал, то лучше бы мне не делать этого вовсе, — подумал Арчи. — Хорошие поступки во имя плохих целей ничем не лучше плохих поступков ради хороших целей».
— Нет, — повторил он, вдруг вспомнив, что участвует в разговоре. — Вы слишком щедры ко мне. — Арчи выдавил улыбку. — Не могу же я теперь отвергнуть ваше гостеприимство!
Ройс ужасно обрадовался, когда чакмооль не отправился в путь вместе с ними. После того что он вытворил с Чарли, Ройс не очень-то хотел находиться рядом с чудищем и ждать, когда чакмоолю взбредет в голову превратить и его тоже в какого-нибудь малютку-вампира. В его ушах все еще звучали вопли Чарли — отвратительный голос голодного младенца, орущего во все горло. А чакмооль еще и заявил, что это Ройс во всем виноват, потому что Прескотт не умер, когда следовало…
О Господи, из какой безумной сказки все это вылезло?
Ройс не знал. Честно говоря, он предпочел бы знать куда меньше о планах Райли Стина и о чакмооле — откуда бы его ни занесло. А о девчонке он вообще ничего знать не хотел.
Когда Ройс остался один и стал сам управлять фургоном, девчонку пришлось развязать. Не могла же она лежать под соломой целый день, даже если бы и согласилась, в чем он сомневался: она бы или скатилась к борту и перепрыгнула через него, пока Ройс не видит, или подохла бы от такой пыли. Поэтому он развязал пигалицу и предупредил, что если она поднимет шум, то он вырежет ей язык и скажет всем, что она сумасшедшая.
— Люди всегда готовы поверить такому о маленьких девочках, — сказал он, — особенно с твоим-то личиком.
Она кивнула и потрогала одну из корост на голове. Ройс слегка расстроился: не годится обижать девчонок.
Теперь она ехала рядом с ним на козлах. Связанные короткой веревкой ноги были прикрыты одеялом, на котором недавно восседал нежный зад Чарли.
«Даже когда я беру вожжи в свои руки, моей заднице все равно достается», — мрачно подумал Ройс.
Присутствие девчонки заставляло Ройса непрерывно дрожать, хотя они уже проехали несколько деревенек и она даже не пикнула. Они довольно быстро продвигались вперед, но Ройс практически не спал со времени крушения поезда, и ему стали мерещиться голоса. Теперь, когда они снова ехали по пустынной местности, каждый раз, отпуская девчонку пописать, он боялся, что она зайцем ускачет далеко в лес, и как ее потом искать?
«Я ведь городской парень, — подумал Ройс. — Леса и поля — это все не мое. В деревне мне не по себе».
Весь его вид, от зализанных локонов до красного канта на штанах, выдавал в нем пришельца с востока. Хуже того, ирландца по происхождению. В Нью-Йорке бывало худо, но всегда можно было найти соотечественников. А в этой глуши банда противников иммиграции может в любой момент подъехать и повесить его на суку. Такие истории он уже слышал.
Ладно, по крайней мере тогда ему больше не придется думать о девчонке. Ройс начал работать на Райли Стина еще пацаном, но первое убийство совершил в шестнадцать лет, три года назад. Он сам вызвался на это, хотя и перепугался до полусмерти, и почти наделал в штаны, когда дошло до дела, однако со временем ему стала нравиться его репутация. Убивать, пожалуй, все же нехорошо, но все, в кого он всадил нож, прекрасно знали правила игры. Даже Арчи Прескотт. Ведь предупреждал же его Ройс не совать нос в дела общества Таммани, а он взял и нарисовался в музее!
А вот девчонка, дочка Прескотта, — это другое дело. Она ничем не насолила вождям Таммани и не лезла в дела Стина. Насколько понял Ройс, пигалице всего лишь не повезло родиться в ужасно несчастливый день. Девчушка неприятно напоминала Ройсу его самого, каким он был лет семь-восемь назад: независимость и острый язык снаружи, а внутри… бедняжка. От этой мысли Ройс похолодел. Что с ним произошло за эти семь лет?
«Ну что ж, — подумал он, — я тоже знаю правила игры и слишком глубоко увяз, чтобы остановиться».
У Ройса Макдугалла была репутация человека, всегда доводящего начатое до конца, — а репутацию надо поддерживать. Он как можно быстрее развяжется с этим заданием, передаст девчонку Стину в Луисвилле и умоет руки.
Правда, не раньше, чем разберется со старшим Прескоттом. Незаконченное дельце с Прескоттом — это единственное, что удерживает Ройса на козлах проклятого фургона и заставляет трястись по колдобинам в Богом забытой глуши, пока хребет превращается в груду битого стекла. Прескотт знал правила игры — если не той ночью в пивоварне, то к моменту, когда погнался за чакмоолем, наверняка. Ройсу хватало духу признавать свои ошибки: оставить Прескотта живым в пивоварне было одной из самых крупных. Слишком много безумных происшествий случилось той ночью, и Ройс поддался страху, когда ухо Прескотта бенгальским огнем вспыхнуло в зубах Чарли. В следующий раз ошибки не будет. Ройс разберется с Арчи Прескоттом — что давным-давно следовало сделать — и сядет на первый же пароход обратно в Нью-Йорк. Иногда репутация — это самое ценное, что есть у человека.
Воспоминания о той ночи все еще мучили Ройса. Не то чтобы он не переносил жестокость, просто ситуация с самого начала явно вышла из-под контроля Стина. Ройс уже спрашивал себя, насколько побег чакмооля на самом деле был вызван вмешательством Прескотта, а насколько — просчетами в планах Стина. Ройс считал идею с использованием кукурузных веревок полным идиотизмом и сказал об этом, однако Стин настаивал, что нельзя трогать чакмооля до тех пор, пока тот не проснется. В то время аргумент показался вполне разумным — по крайней мере не глупее всех остальных задумок Стина, — но теперь, три месяца спустя, оглядываясь назад, Ройс сомневался, что Стин действительно знал, что делал. Стин провел кучу времени, уткнувшись носом в старинные книги, только вот в книгах далеко не все написано. И несмотря на всю свою ученость, Стин позже признался Ройсу, что их всех чуть не поубивал Древний бог — кем бы он ни был.