урку паука.
Оба предмета я положил на алтарь, рядом с осколком обсидиана и клеткой с совой. Потом добавил к ним кое-что еще: еще один кусок обсидиана, который я нашел в сердце Паяшина и хранил все эти годы.
Когда обсидиановый нож коснулся ее груди, сова забилась, но я привычным жестом удержал ее. Брызнула кровь, заливая руки и рубаху. Кончиком лезвия я подцепил крохотное сердце и положил его на алтарь. Затем кровью нарисовал квадрат и провел через него две диагональные линии. Сведя линии в одну точку в центре, я положил нож так, чтобы он острием указывал на середину нефритовой таблички. На четвертый уровень загробного мира.
Я начал произносить ритуальные слова; руки у меня дрожали.
— Прочен нефрит, Бога мертвых почтил я совою и пауком. Я взываю к тебе. С четвертого уровня загробного мира я призываю тебя. Приди.
Ничего не произошло, и я уже решил было, что ритуал не удался. Но затем на меня надвинулась тьма, охватив плотным кольцом. До боли знакомое ощущение пустоты в животе пробудило старые воспоминания и страхи.
Поднявшийся ветер нашептывал мне слова скорби.
Обсидиановый Вихрь соткался из тьмы за алтарем. Я видел лишь размытый светящийся силуэт, составленное из множества обсидиановых осколков подобие человеческой фигуры с головой чудовища и сверкающими глазами. Он давил на мой разум, бился о возведенные мною преграды, пытаясь прорваться сквозь них. Но я не собрался сдаваться.
— Ты призвал меня, — голос Обсидианового Вихря нес в себе стоны мертвых душ.
— Господин, мне нужны ответы.
— А ты храбр, — похоже, мои слова его позабавили. — Я никому не даю ответов.
О чем я прекрасно знал. Он не отвечает никому, даже из жалости.
— Но я выслушаю твои вопросы.
Я поднял дрожащую руку и указал на два осколка обсидиана на алтаре.
— Один из них этим утром обнаружили в теле умершего мужчины. Я хочу знать, почему ты убил его.
Плавным движением он протянул руку к алтарю. Пальцы на ней были обсидиановыми лезвиями, отражаясь в которых, солнечный свет становился холодным и безжизненным. Они сомкнулись вокруг осколка, найденного в груди Уитшика.
— Это принадлежит не мне, — произнес Обсидиановый Вихрь, поворачивая осколок на свету.
Не может быть.
— Я не…
— Ты мне не веришь? Опасный путь для жреца бога мертвых.
Я помотал головой:
— Я…
Он протянул ко мне руки. В каждой из них было зажато по куску обсидиана. Левый, тот, который я получил от Масиуина, сохранял зеленоватый блеск даже в холодном свете загробного мира. Правый, который я когда-то обнаружил в теле Паяшина, оставался черным и тусклым.
— Это мое, — сказал Вихрь, поднимая правую руку.
— Ты оставил его в теле Паяшина.
— Твой ученик нарушил границу. Законы тебе известны.
— Да, — с горечью ответил я. — Законы мне известны. Он хотел всего лишь вызвать призрака, чтобы утешить вдову.
— Тогда ему надо было с большим вниманием отнестись к ритуалу. И не вызывать меня.
Наш спор мог продолжать бесконечно, но пользы от него не было никакой. Поэтому я уклонился от ответа и вместо этого спросил:
— Тогда чей?
— Магическим обсидианом может воспользоваться любой жрец, — пожал Он плечами. — Меня это не касается.
Его голос изменился. Будь Он человеком, я бы решил, что Он врет. Но, конечно же, я не мог обвинить Его во лжи, как бы ни хотелось мне разобраться в причинах смерти Паяшина.
— Это все? Ты не знал покойного? — я запнулся, вспоминая имя. — Уитшика. Он ничего для тебя не значит? Похта? Итлани? Они нарушили границу?
Его заботило только соблюдение правил.
— Я не убивал его, — порази меня боги, но на этот раз Его голос звучал искренне. — Ни его, ни двух других.
— А подвеска? Подвеска с символами Второй эпохи? — спросил я, но Он помотал головой, смазав четкость обсидиановых граней.
— Я достаточно сказал тебе.
— Мне надо знать, нарушили ли они границу. Кого они вызвали.
— Из загробного мира они никого не вызывали, — ответил Вихрь, постепенно тая в воздухе. — Я пресекаю все нарушения границы.
Он исчез. Я остался один, содрогаясь от одного воспоминания о Его приходе.
Наконец я отложил в сторону осколок Паяшина и привел в порядок алтарь, пытаясь понять, что же Вихрь скрыл от меня.
— Эти смерти связаны между собой, — сказал мне Масиуин немного позже, пока мы с ним шли вдоль канала. В его голосе звучало беспокойство. — Я зашел в храм, просмотрел записи. Наши покойники принадлежали к одному религиозному культу.
— Что за культ?
— Братство Четырех Эпох, — ответил он.
Четыре Эпохи. Это объясняло подвеску. Я сказал об этом Масиуину, и он кивну, соглашаясь.
— В записях упоминаются имена четырех человек. Я выяснил, где живет четвертый.
— На твоем месте я бы за ним присмотрел, — предложил я.
— Может быть, — Масиуин потер лицо. — А у тебя что?
— Они не нарушали границу. По крайней мере, так сказал Обсидиановый Вихрь. И Он их не убивал.
Масиуин отвел взгляд.
— И среди нас не бродят чудовища?
— Нет.
Одной заботой меньше, и все же… даже если Вихрь тут ни при чем, кто-то убил этих людей. Мне происходящее совсем не нравилось. Культ. Что ж, я знал, кого можно расспросить о культах. Не то чтобы мне нравилась эта идея.
— Есть одна женщина, — начал я, подбирая слова. — Возможно, она кое-что знает об этих людях.
— Кто?
— Хранительница Кольуакана, — мрачно ответил я.
Масиуин скривился:
— Не знал, что вы знакомы.
Я пожал плечами:
— Последний раз мы виделись много лет назад. Не уверен, что она меня вспомнит. Но в ее обязанности входит присматривать за религиозными культами, на тот случай, если один из них нарушит равновесие мира и вынудит ее вмешаться, чтобы восстановить порядок.
Поразмыслив, Масиуин ответил:
— Она подчиняется только другим Хранителям империи. Если границы не были нарушены, она едва ли захочет тратить время на расследование убийства.
— Нет. Может быть, и не захочет. Но попытаться стоит.
На этом мы с Масиуином распрощались. Он собирался допросить последнего оставшегося в живых члена культа, я же направился туда, где мог разузнать о самом культе и о том, почему умерли его приверженцы.
Увы, но могло случиться так, что сейчас я шел к тому самому человеку, который убил их. Потому что в Кольуакане Сеяшочитль знали не только как Хранительницу: много лет назад она уничтожила членов безобидного культа — хладнокровно выследила их и убила, вспоров им грудь обсидиановым лезвием.
Тогда она заявила, что культ мог навлечь беду на империю, и дело замяли.
Она сказала, что это было правосудие.
По-моему, это было убийство.
Сеяшочитль жила в районе Теопан — Месте богов. Ее дом стоял в нескольких шагах от главного храма. Каждый день она смотрела на устремляющуюся в небо величественную пирамиду, на вершине которой стояло посвященное Солнцу святилище, слышала крики жертв, чья кровь заливала алтарь. Но я не знал, поклоняется ли она сама хоть кому-нибудь. Хранители признавали существование богов, но не служили им.
Порядок поддерживают не боги. Это мы, люди, предотвращаем конец света. Наша жертвенная кровь заставляет солнце двигаться по небу, а Хранители постоянно наблюдают за происходящим в мире, чтобы не пропустить тот момент, когда сила богов начинает слабеть.
Рабы Сеяшочитль отнеслись ко мне с холодной вежливостью, давая понять, что мне здесь не рады. Я уселся под сосной во дворе и приготовился ждать.
Наконец раб пригласил меня в приемный покой. На покрывавших стены фресках Тонатиу, Пятое Солнце, поднималось со своего погребального костра в небо, и мир расцветал под его горячими лучами. Наблюдавший за Ним издалека Тескатлипока уже вытянул руки, словно готовясь положить конец новой эпохе еще до ее начала.
Сеяшочитль выглядела старше, чем при нашей последней встрече: время продернуло проседью ее черные волосы и проложило первые морщинки на лице. Но ее спина оставалась все такой же прямой, а глаза замечали все вокруг.
Рядом с ней на возвышении стоял низкий столик с принадлежностями для незнакомого мне ритуала: три обсидиановых ножа и мясистые листья агавы.
— Акатль. Не ожидала.
Удивленной она не выглядела. Я подождал, пока она предложит мне сесть, и лишь после этого заговорил:
— Ты знаешь, зачем я пришел.
Она вскинула брови:
— Откуда бы?
— Меня интересует один религиозный культ.
— Без причины я ничего никому не рассказываю, — сказала Сеяшочитль.
— Причина есть. Умерло три человека. Уитшик, Итлани, Похта. Эти имена тебе о чем-нибудь говорят?
— Успокойся, — осадила она меня. — Да, мне знакомы эти имена. Что это меняет?
— Они умерли из-за того, что кто-то пронзил их сердца осколками обсидиана.
Сеяшочитль вздохнула:
— Мне об этом ничего не известно.
Ее голос едва заметно дрогнул, или мне показалось?
— Известно.
— Ты обвиняешь меня? — ее пальцы сжались, сминая ткань юбки.
— Однажды ты уже убила целый культ безо всякой причины.
Она бросила на меня гневный взгляд, заставивший пожалеть о неосторожно вырвавшихся словах.
— С тех пор прошло много лет. И со временем они все равно стали бы опасны.
— Это ты так сказала. А город тебе поверил.
— А почему нет? — язвительно спросила она. — Я тут не единственная, у кого на совести трупы. Твой ученик…
— Паяшина я с тобой обсуждать не стану.
— Ты решил, что можешь управлять мной, Акатль? В моем собственном доме? Твой ученик не удосужился закрыть защитный круг. Учитель из тебя неважный.
— Ты…
Мне стоило больших усилий сдержаться и не наброситься на нее. Я вспомнил, как нашел тело Паяшина, отброшенное с такой силой, что у него сломалась шея. Он умер мгновенно, осколок обсидиана в сердце не оставлял в этом никаким сомнений. Тогда я опустился на колени, собрал разбросанные предметы, которые ему так и не понадобились, и вознес молитву за его душу. Слез не было. Плакать было бессмысленно. Но Обсидианового Вихря я так и не простил.