Сеяшочитль внимательно смотрела на меня, в ее глазах читалось что-то вроде веселого удивления.
— Тебе не удастся обратить его смерть против меня, — тихо произнес я.
— В самом деле?
Она выдержала паузу и продолжила:
— Хотя ты прав. Оставим пустые ссоры. Я действительно знала этих людей, но я не убивала их.
Лгунья. Ее руки по-прежнему дрожали.
— Кем они были? — спросил я.
— Братство Четырех Эпох? Они были глупцами, как и многие другие жители Кольуакана, да и прочих земель империи. Глупцами, которые возомнили, будто могут остановить солнце в небе или призвать тварей из подземного мира, чтобы вызвать землетрясение и стереть нас с лица земли. Они даже взывали к Тескатлипоке, как будто это так просто — призвать Дымящееся Зеркало. Глупцы, вообразившие, что Тескатлипока вознаградит их, когда в Шестую эпоху станет новым Солнцем.
— Значит, они были опасны, — медленно произнес я.
— Они? Они даже не понимали, с чем имеют дело. Их способностей к магии не хватило бы, чтобы наполнить медную миску. Они даже мелкую тварь не могли вызвать без того, чтобы не наделать ошибок в ритуале.
— Тогда почему они умерли?
— Понятия не имею, — ответила Сеяшочитль уже более спокойным голосом. — Я не вру тебе, Акатль. Они никого не могли вызвать.
Сейчас ее слова звучали правдиво, и все-таки я не до конца верил ей.
— Понятно, — соврал я. — У них были нефритовые амулеты?
Сеяшочитль пожала плечами:
— Символы прошедших эпох. Четыре подвески, по одной на каждую. Итлани был у них главным, он носил подвеску со знаками «четыре» и «ягуар», потому что в ту эпоху правил Тескатлипока.
— И он умер самым первым.
Ответа я не получил. Она явно не хотела больше со мной разговаривать. Я неторопливо поднялся, чувствуя, как затекли ноги и спина.
— Спасибо.
Сеяшочитль продолжала сидеть, и я смог рассмотреть разложенные на столике ножи. У них были острые лезвия, отливавшие необычным цветом. Не зеленым, как мой осколок, а родственным ему зеленовато-голубым.
Прежде чем она смогла остановить меня, я положил руку на лежащий слева нож и ощутил, как бьется заключенная в нем сила. Такая же, как и в осколке, убившем Уитшика.
Лгунья.
— Ты слишком много себе позволяешь, — холодно сказала Сеяшочитль.
Я убрал руку с лезвия.
— Что это за ножи?
— Они отмечены божественным прикосновением, — Сеяшочитль упорно отводила глаза. — Это все, что тебе нужно знать. А теперь убирайся из моего дома.
Я ушел. Продолжать разговор не имело смысла.
К тому времени, как я добрался до своего храма, я валился с ног. Я отправил посыльного к Масиуину и провел остаток вечера за подношениями жертвенной крови. Мои мысли то и дело возвращались к Сеяшочитль. Три мертвых воина — Итлани, Похта и Уитшик, в сердце которого нашли осколок обсидиана. Осколок, который не принадлежал Обсидиановому Вихрю и от которого исходила та же сила, что и от ножей Сеяшочитль. Трое верующих, поклоняющихся Тескатлипоке в надежде, что Он положит конец Пятой эпохе. И четвертый, пока еще живой, под присмотром Масиуина. Им не хватало знаний и способностей. Скорее всего, тут Сеяшочитль сказала мне правду. Но это ничего не меняло. Она была Хранительницей и вполне могла устранить их.
Этой ночью я спал без сновидений и проснулся от сердитого крика:
— Акатль!
Надо мной нависло лицо Масиуина. В мгновение ока я стряхнул с себя остатки сна и сел на тростниковой циновке.
— Что случилось?
Снаружи все еще было темно. До меня доносилось уханье сов, воздух пропитался запахами парных бань и вареной кукурузы.
— Он мертв, — ответил Масиуин.
Наятлан, последний приверженец культа, умер так же, как и его товарищи; его нашли лежащим на спине на тростниковой циновке у себя в спальне. На его теле обнаружилась уже знакомая мне метка. Тремя быстрыми надрезами я вскрыл ему грудную клетку и извлек застрявший в сердце обсидиановый осколок, такой же, как в сердце у Уитшика.
Масиуин с мрачным выражением лица стоял рядом с циновкой. Я протянул ему окровавленный кусок обсидиана, и Масиуин кивнул в ответ. Из соседней комнаты доносился плач — там находилась жена Наятлана.
— «Четыре» и «дождь», — сказал я, поднимая нефритовую подвеску.
Третья эпоха, сгоревшая в огне насланного богами пожара.
— Как мы и думали, — Масиуин со вздохом опустился рядом со мной на колени, чтобы взглянуть на тело. — Ничего неожиданного, и все же…
— Твои люди присматривали за ним.
— С улицы. Только представь, какой поднялся бы вопль, вздумай я поместить стражников в доме почтенного воина.
— Представляю, — я покачал головой. — Но опасность слишком велика.
Он не ответил.
— Тебе удалось допросить его?
— Удалось. Не сказал бы, что удачно — он всё отрицал.
Я безрадостно рассмеялся:
— Ну конечно. Как и Сеяшочитль.
— Хранительница? Я получил твое сообщение, но…
— Она в этом замешана, — сказал я.
— Это серьезное обвинение, Акатль. Тебе есть чем подкрепить его?
— Нет. Возможно, здесь удастся что-нибудь найти.
Мы обыскали весь дом; вдова помогала нам, показывая короба, в которых покойный держал самое ценное свое имущество. Тщетно.
Последний плетеный короб изнутри был не настолько глубоким, как казался снаружи. Я посмотрел на Масиуина, который держал в руках охапку одежды, и вдвоем мы перевернули короб, вывалив его содержимое на пол.
Под вторым дном обнаружилось множество набросков и бумаг. Дрожащим от горя голосом вдова Наятлана поклялась, что никогда раньше не видела их. Письмена выцвели и утратили четкость.
— Мне нужно время, чтобы изучить бумаги, — сказал я.
Помолчав, Масиуин ответил:
— Возможно, придется передать дело столичным судьям. Я с ним не справляюсь.
— Не стоит. Ты мне нужен.
— Зачем?
— Все четверо мертвы, — объяснил я. — Она выполнила задуманное. Чем дольше мы прождем, тем меньше доказательств у нас останется.
— И что мне теперь делать?
Я посмотрел на верхний листок: на нем был нарисован Тескатлипока, Дымящееся Зеркало, который правил миром людей в Первую эпоху.
— Поставь охрану вокруг дома Сеяшочитль. Пусть за ней внимательно наблюдают.
Мы коротко переговорили с вдовой Наятлана, но она даже не знала, что ее муж был членом культа. Расспросы ни к чему не привели.
Время между пробуждением и жертвоприношениями в память об очередном усопшем (у меня ведь были и свои обязанности) я потратил на изучение рукописей. Записанные в них заклинания были старыми и такими мощными, что необученные фанатики вряд ли смогли бы воспользоваться ими.
Рядом с одним из заклинаний виднелись пометки, вроде бы пояснения к наложению, но половина глифов отсутствовала, из-за чего остальное почти не поддавалось прочтению. Призыв, возможно, вызов какой-нибудь твари. Хвала богам, у них ничего не вышло. Я готов был поблагодарить за это Сеяшочитль, не будь она такой надменной. Ей уже доводилось убивать невиновных.
Остальные бумаги интереса не представляли: восхваления Тескатлипоке, его магии, дарующей жизнь и смерть. Выцветшие гимны прославляли Дымящееся Зеркало, который держит в своих руках судьбы мира и будет править империей. Здесь я тоже обнаружил сделанные рукой Наятлана пометки и кое-как смог разобрать их. У него был сын, который утонул в раннем возрасте. Глупец надеялся, что в Шестую эпоху Тескатлипока вернет ему ребенка.
Глупец. Но смерти он не заслуживал.
Время от времени я получал весточки от Масиуина, но ничего нового он мне не сообщал: Сеяшочитль не покидала дом, ни в тот день, ни в следующий. Судья приказал обыскать дома остальных трех умерших — безрезультатно.
Наконец ко мне пришел сам Масиуин и сказал, что его отстраняют от расследования. Последний убитый был воином-орлом, и его высокое положение требовало, чтобы делом занимался кто-нибудь чином повыше младшего судьи. Масиуину пришлось отозвать своих стражников и ждать прибытия более знающего чиновника.
Следующей ночью я сам следил за Сеяшочитль. Ничего не произошло. Всю ночь я просидел на крыше соседнего дома, с которой открывался вид на ее патио, и к тому времени, как я вернулся в храм, моя одежда промокла от росы.
Три осколка обсидиана — два орудия убийства и тот, который я нашел в теле Паяшина, — я оставил лежать на алтаре. Каждый раз, приходя в храм, я смотрел на них и вспоминал, что погибли невиновные.
Во вторую ночь Сеяшочитль вышла во двор, неся в руках клетку с совой. Я увидел, как Хранительница раскладывает рядом с собой нефрит, резное изображение паука и обсидиановое лезвие. Потом она убила птицу и ее кровью нарисовала квадрат.
Я увидел, как она призывает Обсидианового Вихря. Он явился на ее зов и остановился перед ней, блестя в свете луны сотнями обсидиановых лезвий. Сеяшочитль что-то шепнула Ему.
Нет. Я поднялся со своего места, которое так долго служило мне укрытием, и едва не свалился с крыши. Но по-прежнему до меня не долетало ни слова из того, о чем они говорили. Наконец Сеяшочитль отпустила Вихря, и Он исчез, унеся с собой ощущение холода и отчаяния.
Невозможно. Тогда слова Вихря показались мне правдивыми.
Или нет? В конце концов, что я знал об обитателях подземного мира? Мои умения распространялись только на людей. Сверхъестественные создания оставались выше моего разумения.
Я вернулся в храм на рассвете, дрожа от холода, и отправил посыльного к Масиуину с просьбой прийти ко мне. Прошло много времени, прежде чем я получил ответ. Чумазый мальчишка принес смятый клочок бумаги: «Сейчас я не могу помочь тебе. Вечером, когда я покончу со своими делами».
Что-то затевалось. Зачем Сеяшочитль понадобилось еще раз вызывать Обсидианового Вихря? Не собиралась ли она убить еще кого-нибудь, очередных глупцов, которые никогда не осмелились бы совершить то, о чем болтают их языки? Или…