Он наклонился, поправил выбившуюся из венка веточку и развернулся.
— Потому что она спит, верно? — негромко сказал Крис ему вслед, и Игорек остановился. — Потому что ты знаешь правду.
Игорек не обернулся. Он стоял, согнув узкие плечи, и пальцы его то сжимались, то разжимались.
— Пойдем побродим по кладбищу, Игорь, — предложил Крис, тоже выпрямляясь. — Посмотрим, что тут и как. Только не нервничай и забудь о том, что ты можешь быть не прав. Ты теперь всегда прав. Недоглядели мы с Кайдо…
— Ты больной, что ли… — с ненавистью выговорил Игорек.
— Больной сейчас ты, — отозвался Крис. — И если ты не будешь меня слушаться, то вскоре будешь смотреть на жизнь из больничных окон. Ты психопат, шизофреник и обладатель навязчивых идей о собственном всемогуществе. С последним диагнозом соглашусь даже я. Что ты собрался сделать? Написать в газету? На телевидение? Прибежать в милицию, прокуратуру? Вперед, Игорь. Но учти, что я предлагаю помощь только один раз, и даже авоськи с мандаринами ты потом в своем отделении для буйных от меня не дождешься.
— Но я ведь действительно знаю… — последнее слово Игорек выговорил бережно, словно не веря еще, что великое знание посетило именно его.
— А я не верю, — спокойно ответил Крис. — Иди и убеди меня.
Игорек наконец развернулся. Поджал губы.
— Я не обязан перед тобой…
Крис поднял руку, указал на ближайший черный, недавно окрашенный крест.
— Почему?..
— Инфаркт! — мстительно выкрикнул Игорек.
Крис взялся за его плечо и потащил дальше. Серое надгробие с усталым женским лицом.
— Ну?
— Бытовуха заела. Самоу…
— Тихо. Кто?
Маленькое черное ложе.
— Девочка. Десять-двенадцать лет… автокатастрофа.
— Дальше.
С пластиковыми выцветшими лилиями холмик.
— Операция! То есть… не дотянул до операции.
— Идем дальше?
Игорек вдруг дернулся и пополз вниз, закатывая глаза. Его тяжелое безвольное тело повисло на руках Криса, белые глазные яблоки, пронизанные сеткой сосудов, влажно блестели на солнце.
— Интересно, — задумчиво сказал Крис, пристраивая его на ближайшей скамеечке.
В медовой прозрачной глубине раскрывался чайный лиловый цветок. Сумерки наступали быстро, но Крис вдобавок задернул шторы, спрятав угодья солдатика. Тот не возражал, даже не показался из своего домика. Негритенок настороженно наблюдал за гостем из угла, держа на вытянутых руках коробку с белой и розовой пастилой.
— Бери, — кивнул Крис, и Игорек осторожно взял из коробки сладкой пыльцой присыпанный кусочек. Негритенок оскалился.
Игорек замер.
— Он принимает гостей, — пояснил Крис. — Гостям положено улыбаться. Правда?
Негритенок старательно растянул губы, показав изъеденные цингой десны. С высоты лакированного шкафа косился кругленьким глазом сонный голубь. Карты на диване шептались приглушенными голосами — оценивали пришельца.
— Сплетницы, — с нежностью сказал Крис и взял колоду в узкие белые ладони. — Что еще полагается делать с гостями?
— Дать пароль от Интернета, — сказал Игорь.
Крис задумался.
— Это шутка, — сказал Игорек, грея руки о бока фарфоровой чашки.
— Давай обойдем шутки и проясним ситуацию, — ответил Крис, устраиваясь напротив него на полу. — Тебе хочется задать мне двадцать три стандартных вопроса, но я могу ответить только на два из них, поэтому не будем терять время, и я расскажу тебе, что произошло…
— Только на два? — уточнил Игорь.
— Да, — нетерпеливо ответил Крис. — Я включу ответы в рассказ.
Ему пришлось начать сначала — с того момента, как Игорек встретил Стеллу, с его собственных слов, с истории про девочку с гитарой, которая не поверила в искренность «ангела», про выпад Игорька против ее мира и про то, как его били за гаражами, как он не мог раскрыть глаза, как капала кровь и как страшно было тогда. Про то, как на уравновешенную гладь мира упала капля и волны покатились до самого берега, а отражение раздвоилось. Про смерть-не смерть. Про то, как в одном отражении Игорек умирал на рельсах, а в другом — шел домой, покачиваясь и давясь слезами боли и обиды. Как он звонил по телефону доверия и брел за Крисом по подвалу, в котором памятник давно погибшему солдату пристроили в качестве скамейки. Про Древо, которое вернуло его к жизни, пропустив через свою сердцевину, взяв в оплату память о произошедшем.
О констрикторе, который не смог остановить разбегающиеся круги и мечется сейчас по Запределью в поисках ответа.
Про то, как другой Игорек — нынешний, пришел тогда домой, и мать, плача, стягивала с его распухшего и избитого тела куртку и джинсы, как протирала страшное неузнаваемое лицо перекисью и порывалась позвонить в милицию, а в это же время Стелла, вовремя откинувшая идею о рельсах и первой электричке, пила в простуженном подъезде портвейн и с каждым стаканом теряла контроль над единственным, что ее слушалось в этом мире, — словами и гитарой.
Игорек сумел успокоить мать и заснуть в комнате, пропахшей корвалолом, а Стелла поплелась домой, не удержалась на ногах, снег ударил ей в лицо, и она осталась лежать на дорожке, глядя на вращающиеся светлые звезды.
Игорек проснулся от навязчивого обидного кошмара, а ее уже передавали из рук в руки — из холодной клетки отделения милиции в профессиональные руки врачей, затянутые в резиновые перчатки.
А когда Игорек проснулся — она уже спала, и готовая справка об алкогольном отравлении ждала полубезумную от горя женщину в сером клетчатом пальто с рыжеватыми растрепанными волосами.
— Она хотела перед тобой извиниться, — сказал Крис, медленно раскладывая карты на полу рядом с собой — вверх пестрыми рубашками. — Она шла домой и думала, что завтра проснется, выпьет горячего чая и пойдет к тебе. Поговорить. Это желание стоит прощения?
Игорек отставил чашку.
— Крис, — сказал он. — То, что ты говоришь, — странно. Кто-нибудь простит меня за убийство, если я скажу — извини, так вышло?
Крис вздохнул, смешал карты и снова принялся раскладывать их на узорчатом ковре.
— Твои глаза остались в Запределье… Оттого и знаешь правду. Но людям правду знать не положено. Люди должны пройти лабиринт с завязанными глазами, понимаешь? Те из вас, кто как-то пересекается с Запредельем, уничтожаются констрикторами. Так сохраняется баланс. Слышал когда-нибудь об экстрасенсах и прочих шаманах? Если ты о них слышал, значит, слышал о манипуляторах и лжецах. Такие, как Кайдо, быстро находят вышедших за грань.
— Тогда почему ты его остановил?
— На этот вопрос я отвечать не хочу. Раз.
— Если он — констриктор, то кто ты?
— Два, — терпеливо ответил Крис. — Осталось еще девятнадцать глупых вопросов.
Игорек потер лоб.
— Голова болит, — признался он. — Как на вертел насадили…
— Я помогу тебе умереть самым простым путем, — сказал Крис. — Иначе дальше будет хуже. Ты наворотишь дел и вымотаешь себя до предела. Некому вносить правку — Кайдо понесло в Запределье, другой за тебя не возьмется, пока он не погибнет. Я могу исправить хоть что-то…
Крис умолк. Он не был уверен, что все так просто, как ему хотелось бы. Он видел — за опущенными светлыми ресницами, за Игорьковым гладким лбом и челкой ежиком — ту самую редкую, но сложную породу людей, с которой раньше любил сталкиваться, а сейчас даже не мог толком контролировать.
Под ногами завозилось. Крис не глядя положил руку на курчавый жесткий затылок негритенка и рассеянно погладил. С подоконника раздался сухой нарочитый кашель — у солдатика опять закончилось варенье…
— Ты телевизор смотришь? — спросил Игорек, не поднимая глаз. Пальцами он смял уголок покрывала в нервный узелок. — Новорожденных — на помойку. Дома престарелых под снос. Инвалидов под иглу. В мире что-то творится… Я обижен на многих… и, наверное, даже не люблю людей… Но я не хочу уходить в самый разгар.
— В истории людей были разные этапы, — возразил Крис, уже понимая, к чему Игорек клонит. — Болезни тела и души опустошали целые страны. То, что происходит сейчас — тоже всего лишь этап.
Голубь на шкафу сердито захлопал крыльями, словно не голубь он вовсе, а ворон, облюбовавший могильный крест. Кошки выгнули спины и зашипели. Игорек дернулся, фарфоровая чудесная кружка упала на пол и раскололась на две половины, показав белую перламутровую изнанку. Мокрые пятна затемнели на узорном ковре.
— Я не собираюсь вмешиваться, — глухо сказал он. — Я хочу остаться для себя.
— Сегодня ночью, — сказал Крис, поднимая осколки разбитой чаши и кончиками пальцев сминая фарфоровые швы в снова гладкую поверхность, — приходи на площадь к памятнику.
Он поставил кружку на голову негритенка, тот вывалил алый язычок и стремительно ринулся куда-то в прихожую.
— Я пойду… — хрипловато и устало сказал Игорек. — Мне надо… поспать.
Крису показалось, что в голосе Игорька звучит разочарование — он был пуст, словно склеенная фарфоровая безделушка, уже непригодная к использованию.
Он не стал провожать и играть роль радушного хозяина — там, в прихожей, негритенок выполнит все по высшему разряду: куртка, поклон… или даже реверанс. Мало ли что ему взбредет в голову.
Входная дверь хлопнула.
Игорек ушел. Переубедить его — Крис понимал, — не удалось, но знал, что он придет этой ночью на площадь, потому что Запределье будет звать его все сильнее и настойчивее, и от этого зова никуда не деться.
Кельше. Крис даже удивился — как легко удалось вспомнить имя бывшего союзника. Казалось, память стерта, ан нет, помимо желания, не контролируемая сознанием, она выплескивается порциями — вовремя всплывшим именем, маршрутом…
Тащиться на гребень Запределья Крису не хотелось. Не любил он эту грань, на которой смогли ужиться только те, кто выбрал профессию проводника — самые хитрые, самые изворотливые.
Прежние Искусители, генераторы идей, каждого из которых сейчас с распростертыми объятиями приняли бы на должность креатора.
Вся деятельность Искусителей раньше сводилась к тому, что они шлялись по городу и выдавали различные «если». А что будет, если рыбы выйдут на сушу? А что будет, если поставить животных на две ноги? А что будет, если вдруг животные начнут разговаривать?