Он развернулся к отцу Андрюше и наклонил голову:
— У вас такие интересные пуговицы, святой отец.
— Да, — печально сказал отец Андрюша и посмотрел на свернутую на коленях истрепанную жилетку. — Со звездочками.
— Позвольте, — попросил Крис, наклонился и снял с ткани маленький металлический кружочек. — Возьму себе за труды.
— И все? — хмуро спросил Антон. — Зачем ты все это делаешь? Из-за пуговицы?
— Я хочу, чтобы заработал мой телефон, — пояснил Крис, — и я снова стал кому-нибудь по-настоящему нужен. Кайдо, ты все понял?
— Ага, — кивнул Кайдо, облизывая пальцы, чтобы развернуть истрепанную колоду веером. Он вытащил одну карту и радостно взвыл: — Дьяяявоооол! Ну что, камрад, — хищно улыбнулся он Антону. — Пошли, сделаем из тебя Че! Начнем с самых верхов. Кто сейчас самый главный вояка в этой дыре?
Антон, словно подтверждая слова Криса о способности Кайдо, послушно развернулся и пошел по коридорчику, пригибаясь. Кайдо отправился следом.
— Он хороший мальчик, — тихо сказал отец Андрюша. — Он правда хотел кого-то спасти.
— Я знаю, — ответил Крис, вертя пуговицу в пальцах. — Он просто наткнулся на одну неприятную особенность выбора: выбирая, белые или черные фигуры, ты обязуешься играть. Вы играете в шахматы, святой отец?
— Играл, — ответил отец Андрюша.
— Я так и думал.
Глава 11Повешенный
Его все меньше интересовал внешний мир. Что-то происходило там, за стеклами то окна комнаты, то автомобиля, то больницы, но смысла рассматривать и думать об этом Игорек больше не видел. Все, что в нем было открытого, неравнодушного, направилось вовнутрь и там строило свой мир — мир, где вместо солнца висело медленно, тяжко бьющееся сердце, а песок лился кровью по уставшим венам. Иногда Игорек брался за книги, но редко прочитывал больше двух страниц — любое указание на то, что существует не только улица и дом напротив, вгоняло его в транс. Ему представлялись разноцветные кубики — древесины, земли, воды, огня, света, и из них отлично строились другие улицы и дома. Он выкрашивал крыши в красный цвет, возводил белые стены и подвешивал мосты над пропастями. Над всем этим колыхалось сердце, и живыми по пустыне лениво бродили только огромные, с межконтинентальный лайнер, черепахи.
Игорек ложился на диванчик и замирал. Он видел надтреснутые панцири, когтистые лапы и чувствовал, как горячий песок шуршит в венах — приятно сжимая их и потягивая своим движением.
Глаза закрывались, но спать Игорек больше не мог. Ему не хватало сил расстаться с городом под красными крышами, и не хватало усталости, чтобы уснуть. Вечно дрожали руки, а ноги сводило долгими судорогами, во время которых он вытягивался и кричал, не заботясь о тишине.
По утрам ему было плохо. Нервы, словно нити паутины, реагировали на любой шум и свет — он схватывался с постели, в бессильной ярости бился о дверь, стараясь причинить себе как можно больше боли, чтобы забыть о том, что нервы рвутся.
Бледное лицо, которое уже никто не гримировал, превращалось в полупрозрачную маску. У зеркала Игорек подолгу рассматривал свои височные кости, скулы, челюсти. Голубые глаза, с широким, как у испуганной кошки, зрачком, смотрели злобно.
Успокаивался Игорек только вечерами, когда приходил вниз, в каминную залу, и получал свой чай и укол. Тогда снова начиналось бесконечное строительство мира, а мозг работал, как компьютер, выдавая пачками нестройную, но несомненно важную информацию.
Днем Игорек ездил по больницам Сестер Жизни вместе с Юлькой и уже без особого напряжения вкладывал руки в разрезанные и растянутые хирургические раны в операционных, где пахло кварцем и никелем. Ему даже не нужно было видеть лицо оглушенного наркозом человека, ожидающего чудесного исцеления в чудесной клинике Сестер. Ему не требовалось больше жалеть, сопереживать и хотеть помочь. Крысы в клетках научили его главному в таком деле — механике работы, вознаграждаемой после наркотическим опьянением, и наркотик был куда более лучшим стимулом, чем жалость.
О том, что витамины оказались наркотиком, Игорек узнал позже, чем понял. Артур, в последнее время ставший к нему снисходительным, перестал скрывать истинное содержимое шприца тогда, когда Игорек сам пришел к нему днем и попросил инъекцию вне графика.
— Меня замучили судороги, — сквозь стиснутые зубы сказал он. — И вот еще…
И показал пересохший, в багровых складках рот.
— Выпей воды с лимоном, — дружелюбно ответил Артур, не отвлекаясь от списка, лежавшего у него на коленях. — Пока не сделаешь сегодняшний план, никакого кайфа. Твоя обдолбанная рожа еще кое-как проканала под гримом, но в больницах ей светить нечего. Да и чего проще… — он поднял глаза от списка. — Вылечи себя сам. Если вылечишься — я обещаю, что больше не поставлю тебе ни дозы.
На его крупном лице, полузакрытом тенями, появилась улыбка.
— Хорошо, — ответил Игорек, давясь несуществующим комочком, застрявшим в горле. — Я вылечу себя сам.
И пошел наверх, к Юльке. Она сидела за столиком, на котором были разбросаны разноцветные открытки, и обсыпала каждую легкой глянцевой пыльцой.
На Игорька она даже не посмотрела. Он присел рядом и полюбовался ее бледной щекой и непослушным белокурым завитком волос.
— Юля, — шепотом позвал он, и тогда она повернула голову. — Давай сбежим? Как в книжках Купера — в леса, на свободу…
— С тобой скучно, — ответила Юлька и подвинула ему коробочку с пыльцой. — Помогай, раз пришел.
Игорек потрогал пыльцу. Она сияла нежным перламутровым блеском, совсем как стены на пути к смерти в галереях Криса.
— Я тебя люблю, — сказал он вполголоса. — Я вылечу себя от зависимости, и мы уйдем, ладно?
— Твои витамины всего через два часа, — ответила Юлька. Ее пушистые ресницы опустились, уголки губ тоже.
Игорек отряхнул руки от пыльцы и вышел, а она осталась одна, отодвинула открытки и вынула из ящичка стола пачку глянцевых фотографий с детскими улыбающимися мордочками — все они ждали своей очереди на «операцию» с участием Игорька.
— Вы получаете за меня деньги, — возмущенно накинулся он вечером на Артура, отработав свой день в клинике и получив дозу. Сгиб локтя желтел, а кое-где уже разливалось синим. Рука побаливала, и было неясно, от перенапряжения или от уколов.
— Получаем, — согласился Артур.
— Нет, подожди… — растерялся Игорек. — А как же святая миссия? О том, что чудесные исцеления стоят денег, скоро узнают все, и весь ваш концепт полетит к чертям.
— Считай, что работаешь на полставки, — предложил ему Артур. — Сначала ты играешь роль святоши и чистишь пропитые печени и прокуренные легкие, а потом помогаешь важным людям, которые готовы заплатить за то, чтобы в добром здравии подольше продержаться на своем посту. Ты что, — вдруг перебил он самого себя, — даже не смотришь, кого лечишь?
— Сначала смотрел, — нерешительно ответил Игорек. — Лица и лица… спящие. Потом перестал. Внутри-то все одинаковые.
Артур улыбнулся.
— Но я не хочу брать за это деньги! — распаляясь, повысил голос Игорек. — Меня вообще все не устраивает! Вы загнали меня в подполье, как только сделали себе рекламу! Я теперь… черт, я теперь чувствую себя Равиком! Поковырялся в кишках, вечером получил отраву и чаек, и точка? А деньги куда идут?
— Деньги идут куда положено, — сухо ответил Артур. — Содержание всех этих клиник требует вложений.
— А мне-то что? — огрызнулся Игорек. — Мне от этого ничего не достается!
— Хочешь денег? — спросил Артур.
Игорек помедлил в растерянности. Вопрос застал его врасплох. Деньги — это зачем? Что можно на них купить такого, что ему нужно сейчас, в этом доме, взаперти?
— Я хочу, чтобы все обо мне знали, — сказал он. — Придумайте, что хотите. Придумайте мне новую религию, сделайте меня мессией, посланником, жрецом — кем угодно, на что хватит фантазии. Я буду творить чудеса — мертвых подниму.
— Ты думаешь, что можешь? — заинтересовался Артур.
— Думаю, да… Не пробовал. Но я потренируюсь на крысах.
— Он бредит, — отчетливо, звонко сказала вошедшая Юлька и поставила на столик поднос с заварными пирожными. — Артур, как вы можете слушать эту чушь?
От ее голоса Игорька передернуло, и нервы сплелись в горький клубок. Он рывком поднялся, легко приподнял маленький столик и отшвырнул его в сторону. Зазвенели осколки. Электрический камин вспыхнул и погас. Пятна заварного крема отпечатались на подоле Юлькиного платья, а Артур брезгливо отер платком чайные брызги.
— Кто передо мной ныл? — придушенным шепотом спросил Игорек, хватая Юлькину тонкую руку. — Кто ныл: спаситель, помоги? Не ты была?
Он тряхнул Юльку, и та побелела, в ужасе уставившись на свои пальцы — прижатые ладонью Игорька, они таяли, словно снежок на ярком солнце — только не прозрачными каплями, а густыми и алыми.
— Кто просил: помоги? Ты просила. Я разве отказался? Нет. Я твою сестру вытащил и влетел во все это дерьмо. Может, мне за это хоть что-нибудь полагается? Может, мне тоже что-то нужно, или я не человек, а бутылка с лекарством?
Юлька беззвучно опускалась на колени, серая юбка раздувалась вокруг нее колоколом. Она не пыталась выдернуть руку из руки Игорька, и та держалась прямо, как мачта тонущего корабля, на которой развевается алый флаг.
Заколотые на затылке кудряшки рассыпались.
— Я так рад был тебя видеть… — сказал Игорек, жестом останавливая почему-то занервничавшего Артура, — а ты оказалась хуже девки-алкоголички. Та хотя бы не скрывала, что терпеть меня не может, и не закрывала глазки, когда меня тащили на рельсы! А ты ходишь по этому дому с закрытыми глазами, а меня тошнит уже от тебя, поняла?
— Она поняла, Игорь, — сказал Артур, осторожно отстраняя его руку. — Она поняла.
Игорек посторонился и вышел, успев заметить только, что Юлька мягко опустилась на пол вниз лицом, а ее затылок стал почему-то кукольным.
— Извини, — глухо сказал он. — Так получилось.