Все семь дней маневров неудачи преследовали Северную армию. Да и неудивительно, что в конечном итоге, Военный министр «победил» Великого князя. Куропаткин сам составил план маневров, подобрал себе лучшие войска и назначил себя командовать Южной армией.
Этими маневрами Куропаткин хотел доказать: насколько он искусный полководец. У Государя, после них, он был в большом фаворе, почему и был назначен, через год, Главнокомандующим в нашей злополучной Русско-Японской войне.
Наш любимый начальник училища, генерал Самсонов, также был на маневрах, но вроде наблюдающего. Иногда он ездил с нами и всегда рядом со мной, на правом фланге эскадрона, во второй шеренге. Любил задавать вопросы относительно хода маневров и высказывать свое мнение. Выглядел Самсонов моложаво и многие принимали его за полковника, т. к. он постоянно был в форме училища и не имел генеральского лампаса, а лишь погоны генерала. Поэтому было не мало курьезов.
Бибиков здорово измотал дивизию. Наши Училищные лошади, не привыкшие к такой работе, выглядели настоящими «скелетами», несмотря на усиленную кормежку. Да, и мы, юнкера, устали порядком. Особенно одолевал нас сон. Спали мы не больше 2–3 часов за ночь. Помню, как я, когда дивизия остановилась, как-то, на короткий привал, забрался в шалаш на бахче и заснул, а когда меня разбудили, минут через 10-ть, то-мне показалось, что я, как-будто, «умер» и снова «воскрес». Такое чувство я испытал в своей жизни единственный раз.
Накануне церемониального марша, мы стояли в деревне Гремячке, в нескольких верстах от Курска, где в это время был Император и почему нам строжайше запрещено было туда отлучаться. Но это не остановило меня и еще двух юнкеров «удрать» в Курск. Город в эту ночь, точно вымер, на улицах не было не души. Только перед домом губернатора, где остановился Император, стояли парные часовые. Посетив там некоторые злачные места, мы вернулись благополучно в эскадрон.
Маневры закончились грандиозным церемониальным маршем двух армий. Невдалеке от Курска было выбрано подходящее для этого место и построены трибуны, где находились, кроме приглашенных лиц, Императорская фамилия и весь дипломатический корпус.
Император Николай II, сидя на коне, принимал парад. Его мы видели уже, когда Царь, встретив на маневре 10 дивизию, с нами поздоровался.
Прохождение такого огромного числа войск, заняло много времени и закончилось только к вечеру.
По этому поводу рассказывали потом следующий анекдот. Бывший на этих манёврах, в числе гостей, Шах Персидский, пораженный столь продолжительным церемониальным маршем, послал своего адъютанта посмотреть: не кружатся ли вокруг царской ставки все одни и те-же войсковые части, как это делается часто на театральных сценах.
Возвращались в училище по железной дороге. В вагонах, все время делились незаурядными впечатлениями пережитого.
На лето мы уходили в лагери, которые были в нескольких верстах от города. Это была чудная пора, ибо почти весь день юнкера проводили на воздухе. Там уже никаких занятий, кроме строевых, не было. Верховая езда, волтижировка, стрельба и эскадронные ученья.
Эскадроны, в конном строю, провожал обычно целый цветник Елисаветградских барышень. Пели песенники. А запевало юнкер выводил: «Справо по взводно, сидеть молодцами, не горячить лошадей. Барышни, барышни взорами печальными вслед уходящим глядят юнкерам»…
Лагерь был обширен. Целый ряд постоянных деревянных бараков, перед ними большая линейка с «грибами» для дневальных. Громадная, под навесом, столовая. Барак дежурного офицера. Кухни, конюшни. Лавочка (буфет) юнкеров, где можно было получить разную снедь, вплоть до горячего ужина. И, конечно, юнкерские карцера.
В одном из бараков, наверху, была нарисована кем-то из юнкеров, настоящая картина, изображавшая загородный ресторан и открытую сцену шантана с шансонетками, кутящую молодежь, рулетку и прочее.
А внизу надпись:
Здесь карты, женщины, вино.
Здесь все мы смотрим на науки,
Как на куриное г-но!
А в другом бараке также художественное произведение с подписью:
Никаких языков — кроме копченых!
Никаких тел — кроме женских!
Никаких карт — кроме игральных!
Никаких историй — кроме скандальных!
Обе картины были настолько художественны, что начальство смотрело на них «сквозь пальцы» и не уничтожало.
Сообщение с городом было на фаэтонах. Среди извозчиков, которые всегда дежурили у лагерей, был знаменитый Шлемка. Небольшого роста, но широкий и тяжеловесный. Лицо у него было сизого цвета, а борода начиналась из-под самых глаз. Знаменит он был своей физической силой, но еще больше тем, что мог из горлышка, не отрываясь, выпить целую бутылку водки.
Сидя на козлах, не спеша, запрокинув голову, булькая, Шлемка переливал в себя все содержимое из бутылки и, крякнув, говорил: — Ловко!
Незадолго перед выпуском в офицеры, когда была уже разборка вакансий, со мной, в лагерях, приключилась следующая неприятная история.
Большинство юнкеров старшего курса несло дежурства по эскадрону, но было еще несколько человек, от обоих эскадронов, которые дежурили только по кухне, в числе их был и я.
Дежурство по кухне, в сравнении с эскадронными, было во всех отношениях спокойней и привлекательней. Вас не мотали, как в эскадроне. Сидели вы спокойно и читали книгу, а ночью спали. Кроме того, повар за вами «ухаживал», стараясь выбрать для вас лучшие кусочки.
Смена дежурных по кухне происходила при вечерней перекличке. И вот меня, дежурящего за несколько дней до производства, должен был сменить кто-то (фамилию не могу вспомнить) из юнкеров второго эскадрона. Но он самовольно отлучился в город и к смене опоздал.
Не желая его подводить, я решил совсем не итти на смену, полагая, что это пройдет незамеченным. Оно-бы так и сошло, если-бы дежурным офицером был-бы кто-либо другой, а не педант и формалист штаб-ротмистр Федяй.
Выяснив, что юнкер, который должен был меня сменить, «удрал» в город, а я его в этом покрывал, Федяй доложил кому следует и нас, рабов Божьих, — посадили под арест.
И вот, когда мы все уже были охвачены «волнением производства», я сидел под замком. Цыганка, незадолго до этого, точно предсказала мне день производства. Наконец, этот день наступил. А я сижу и волнуюсь: неужели обманула?
Как вдруг слышу громкое, несмолкаемое по лагерю «Ура! Ура! Ура!» Это означало, что трубач привез Высочайшую телеграмму о производстве в офицеры.
И скоро слышу шум отпираемого замка и лязг засова. Дверь отворилась и в карцер вошел дежурный офицер с возгласом: «Господа офицеры, пожалуйте на свободу».
Это был Астраханский драгун, мой земляк и бывший однополчанин, поручик Обухов. Он меня обнял, поцеловал и поздравил с производством в офицеры.
Итак, в 1904 году, я стал корнетом 8 драгунского Смоленского Императора Александра III полка.
В ПОЛКУ
Я, со своими друзьями, Борисом Решетиловым и Андрюшей Бюллером, собирался выйти в один полк. Но трех вакансий в один полк не было. Они взяли две вакансии Нарвского полка, а я Смоленского. Правда, затем из Николаевского училища пришла, оставшаяся там, вакансия Нарвского полка и я мог ее взять. Но уже была готова форма, я сжился с мыслью о Смоленцах и менять не стал. И впоследствии не пожалел: в Нарвском полку были традиции не в моем вкусе. Со мной в Смоленский полк, с военно-училищных курсов, вышли еще 3 юнкера: Волков, Князев, и фон Гаудец.
Я своего будущего полка совершено не знал и сознаюсь, что выбрал его исключительно из за формы. Смоленские Императора Александра III драгуны, а с 1908 года и уланы, были одним из старейших полков в кавалерии. Имели на погонах вензель Императора, а на пуговицах Императорские короны.
Полк этот стоял раньше на юге, в Полтавской губернии, но когда почти вся кавалерия была передвинута, по милости Военного министра генерала Вановского, на западную границу, попал в Александровский штаб, близ гор. Волковишки, Сувалкской губ., как это официально значилось в дислокации.
Александровский штаб находился в 20-ти верстах от Прусской границы. Здесь были построены разные здания: офицерского собрания, канцелярии, офицерских квартир, нестроевой команды, трубачей, разных мастерских, кузни, двух лазаретов, помещения и конюшни для 2-ух эскадронов. Остальные 3 эскадрона были размещены по обывательским квартирам в городе, а один, почти на самой границе, в местечке Вержболово. Эскадрон этот сразу, по объявлении мобилизации, занимал железнодорожную станцию Вержболово.
После производства полагался 28-дневный отпуск, который я, с наслаждением, провел дома, а затем уже поехал в полк.
Смоленскими драгунами командовал генерального штаба полковник В. Косов. Явившись ему, я был зачислен в 3 эскадрон и назначен помощником начальника учебной команды. Это было исключением, чтобы только что вышедший в полк молодой офицер, был назначен на такую должность. Но Косов сказал, что назначает меня, как окончившего трехгодичные курсы.
Начальник учебной команды штаб-ротмистр Богородский, только что окончивший Офицерскую кавалерийскую школу, занимался исключительно верховой ездой, а все остальные занятия в команде возложил на меня. Так я сразу, со школьной скамьи, стал «лектором» по многим предметам. Командир полка частенько заходил в класс и проверял познания моих учеников. Но на счастье, всегда вызывал таких, которые знали, что называется «на зубок». И все сходило благополучно.
Но продолжалось это у меня недолго. Был получен приказ отправить в Ригу, в распоряжение Командира 20 корпуса, два эскадрона. Это было начало 1905 года, первой вспышки революционного движения.
Косов назначил 3 и 6 эскадроны, которыми командовали уроженцы Прибалтики ротмистра Юргенен и Самсон фон-Гиммельстиерна. В числе 4-х, назначенных в эскадроны офицеров, был и я. Командиром дивизиона шел подполковник Попов, у коего я исполнял обязанности дивизионного адъютанта.